Глиняный конверт
Шрифт:
— Ты куда? Почему не работаешь?
— Отец в город ушел! Мы завтра выйдем в поле! — прокричал в ответ Залилум и побежал по направлению к большому каналу; только мелькали его босые, загорелые пятки.
Весь день провел Залилум у канала, в зарослях камыша, купался, охотился за мелкими зверьками — ничего не поймал, искал съедобные коренья. Под вечер, когда начало темнеть, он вышел к реке. Сильно хотелось есть. Взятую из дому лепешку он уже давно съел, а кореньев было слишком мало; они плохо утоляли голод.
На берегу, у небольшого залива, который образовался от изгиба реки, стояли маленькие глинобитные домишки. В них жили рыбаки. Они уже кончили рыбачить; сети
Но сегодня можно уже отдохнуть. На берегу около хижин горел костер, в котле варилась рыба. Оттуда тянулся дразнящий запах свежей ухи. У Залилума засосало под ложечкой. Как хочется есть! Он подошел поближе. Четыре бородатых рыбака, сидя на корточках, ели из общей миски. Залилум робко приблизился к ним.
— Эй ты, малыш! Присаживайся, поешь с нами, — окликнул мальчика один из рыбаков.
— Да это Залилум, сын Убар-Шамаша. Я его знаю, — сказал другой и подвинулся, чтобы дать ему место.
Второго приглашения не понадобилось. Залилум быстро уселся между рыбаками и с аппетитом стал есть уху.
Приятная теплота разлилась по всему телу — давно он так сытно не ужинал. Залилуму захотелось спать. Но. нет, больше нельзя оставаться здесь. Стало уже совсем темно, поднялся ветер. Пора домой, и так ему попадет от матери за разбитый кувшин, за шишку брата, а больше всего, пожалуй, за то, что удрал на целый день. Залилум встал, попрощался с гостеприимными рыбаками и только собрался идти, как вдруг хлынул страшный ливень. Сквозь ветхую тростниковую крышу сочилась вода. В хижине стало мокро и холодно. Наконец буря прекратилась, и Залилум смог выйти.
Когда он наконец подошел к дому, было уже совсем темно.
Он очень боялся гнева матери и надеялся только на то, что все уже спят; тогда он незаметно проскользнет на свою циновку.
Залилум вошел в калитку и увидел, что на двери не спущена циновка, мать не спит и сидит у зажженного светильника. Услышав шаги, она встрепенулась и подняла голову:
— Залилум! Где ты пропадал весь день? А отца еще нет до сих пор. Я места себе не нахожу — боюсь, не случилось ли с ним несчастье!
Залилум тихо вошел в комнату, сел рядом с матерью и ласково прижался к ней.
БОЛЕЗНЬ ОТЦА
Никакого несчастья не произошло с Убар-Шамашем.
Он просто очень долго находился в пути. Еще накануне вечером Убар-Шамаш договорился с соседом Авил-Анимом, что тот одолжит ему осла, чтоб привезти из города зерно. А когда Убар-Шамаш, уже готовый в дорогу, зашел за ослом, сказалось, что Авил-Аним сам уехал на осле в соседнюю деревню. Что тут было делать? Пришлось идти в город пешком. Ведь завтра обязательно надо засеять поле. И так время упущено. На дворе конец декабря, многие земледельцы уже отсеялись. Убар-Шамаш не успел вовремя закончить работу, так как купец Белидинам заупрямился и не хотел давать зерна в долг. Не раз брал у него зерно Убар-Шамаш и всегда исправно отдавал полную, меру и сверх того добавлял еще лишнее зерно.
В этот раз Убар-Шамашу пришлось долго упрашивать купца. Наконец Белидинам согласился дать ему зерно.
— Ты вернешь мне, после того как соберешь урожай!
— Как всегда, мой господин... — согласился Убар-Шамаш.
— А на табличке мы запишем,— продолжал Белидинам,—что я дал тебе не гур [2]
— Я верну тебе серебро? — удивился Убар-Шамаш.
2
Гур— мера сыпучих тел, около 252 литров. Гур состоит из 300 ка. Так в древности измерялось зерно.
3
Сикль— мера веса, 8,5 г.
— Нет, не так! Ты вернешь мне два гура зерна, потому что после сбора урожая на один сикль можно будет купить два гура, понял?
Убар-Шамаш задумался. Значит, ему придется отдать зерна вдвое больше, чем он взял. И в документе будет записано, что он получил сикль серебра. А что, если Белидинам потребует и серебро, где же достанет его Убар-Шамаш?
— Ты лучше запиши в табличке, что я взял у тебя зерна один гур, а отдать должен два гура...
— Нет! — усмехнулся Белидинам. — Так нельзя писать. Это будет не по закону...
— Не по закону? — удивился Убар-Шамаш.
— Не по закону, — подтвердил Белидинам. — Если узнают, что я беру с тебя вдвое больше, чем дал, меня будут судить и мне придется уплатить штраф царю. А если мы запишем на табличке, что ты получил зерна на один сикль, ты должен будешь вернуть мне зерно тоже на один сикль. Никто не подумает о том, что после урожая зерно будет стоить дешевле, и я получу с тебя вдвое. Нужно так писать документы, чтобы и закон не нарушить и прибыль получить.
Убар-Шамаш вздохнул. «Вот как живет по закону богатый купец», — подумал он.
— Пиши, как ты хочешь, мой господин, я согласен на все...
— Тогда приходи завтра за зерном, а я пока велю написать табличку. Только смотри не опоздай, а то отдам зерно другому. Сам знаешь, урожай был плохой в прошлом году, желающих взять в долг много, а зерна мало! — сказал на прощание Белидинам.
Ну разве мог после этого Убар-Шамаш откладывать поездку в город из-за того, что сосед не дал осла. Убар-Шамаш так торопился, что даже не зашел домой предупредить жену Синнури, что вернется позже обычного. Ведь мешок с зерном ему придется нести на плечах.
До города Убар-Шамаш дошел без труда. И вскоре он уже насыпал ячмень в мешок и оттиснул свой палец на глиняной табличке, которую приготовил писец.
В полдень Убар-Шамаш уже отправился в обратный путь.
Было жарко и душно, но Убар-Шамаш бодро шагал по пыльной дороге — он торопился домой. Чем дальше, тем труднее становилось идти. Дорога была длинная, тяжелый мешок давил спину и плечи, оттягивал руки. Пот градом катился со лба, лицо горело, кровь молотками стучала в виски. Убар-Шамаш еле передвигал ноги. Наконец, совсем обессилев, он остановился у канала, чтобы передохнуть. Он сбросил мешок на землю, наклонился и смочил лицо мутной теплой водой; очень хотелось пить, но вода была такая грязная, что он не рискнул напиться. Он опять взвалил мешок на плечи и пошел. Вскоре снова вернулась прежняя усталость, и ему пришлось опять сделать привал. И так повторялось несколько раз. После каждой остановки дорога казалась еще труднее. Две лепешки, взятые с собой на дорогу, были уже давно съедены, и вначале Убар-Шамашу мучительно хотелось есть. Но теперь сильное утомление заглушило голод.