Глобалия
Шрифт:
Последовало долгое молчание, а потом Фрезер вскочил как ужаленный:
— Тьфу на тебя! Чертов проповедник! Я раньше никого из ваших видать не видал, только сразу видно, что ты одной породы со всякими там психованными монахами, имамами, Ринпоче и прочими трепачами. Вы готовы сулить райские кущи, только бы завладеть чужими денежками.
При этих словах он вдруг вспомнил о деньгах, которые дал ему Тертуллиан, и принялся с тревогой ощупывать подкладку своих карманов, пока не услышал звон припрятанных монет.
— Никогда я не зарился ни на чьи деньги, — с достоинством возразил Говард, — и твои
— Откуда он знает, что их двенадцать? — возопил Фрезер, призывая Байкала в свидетели.
— Всем известно, сколько приносит в год один источник озона.
Пока Фрезер что-то бурчал себе под нос, пытаясь через ткань пересчитать монеты, Говард снова обратился к Байкалу.
— Я никому не сулю райские кущи, — добавил он, — я сражаюсь за справедливость, а справедливость может быть восстановлена только в жестоком бою. Вот видишь, виллан, я обещаю скорее ад, чем рай.
— Остер ты на язык, как я посмотрю, — пробормотал сбитый с толку Фрезер, —болтать ты мастак, только есть у меня подозрение, что больше ты ни на что и не годишься... В общем, Байкал, хочешь идти с ним — валяй, только это уж без меня.
— Ладно тебе, Фрезер, не кипятись. Пока еще и речи не было о том, чтобы куда-то идти. Давай сначала послушаем, что нам предложит Говард.
Чтобы показать, что его все это нисколько не интересует, Фрезер, ворча, отправился собирать сухой хворост. Потом он разжег огонь и принялся варить кофе.
— Лучше всего будет, — начал Говард, — если вы отправитесь со мной в ближайшую бунтарскую деревню.
— Здесь что, есть поблизости такая деревня?
— Мы туда доберемся меньше чем за три дня пути.
Фрезер сосредоточенно помешивал свое варево, делая вид, будто ничего не слышит. Байкал и Говард молча наблюдали за ним, и под мерное постукивание ложечки мысли их устремились вдаль. Байкал, сам толком не понимая почему, проникся к Говарду доверием. В последнее время в нем подспудно зрели возмущение и ненависть, и бунтарь помог придать им достойную форму, которую Байкал и сам безотчетно пытался найти. Юноша подумал о деньгах, которыми снабдил его Рон Альтман, о продуманном до мелочей содержимом рюкзака и решил, что будет вполне справедливо обратить эти средства против Глобалии, не только для того, чтобы отправить безобидное сообщение, но и для того, чтобы объявить настоящую войну. Однако, поступив так, он исполнил бы как раз то, к чему его вынуждал Альтман. Все это казалось пугающе странным, почти непостижимым. Прежде чем что-либо предпринять, надо было как следует обо всем поразмыслить.
Байкал немного успокаивался только тогда, когда думал о Кейт. Все последние дни он, хотя до конца не признался в этом даже самому себе, постепенно начал проникаться мыслью, что никогда больше ее не увидит. А благодаря Говарду у него снова появилась надежда. Совсем крошечная, ничтожная, она сводилась к безумному предположению, что он выйдет победителем из неравной битвы, в которую его пытался вовлечь бунтарь.
И все-таки Кейт уже не казалась ему утраченной навсегда, а только очень далекой, далекой, как сама Глобалия.
— Сколько времени потребуется, — спросил Байкал, продолжив эту мысль вслух, — чтобы добраться до границ Глобалии?
— Пешком, отсюда? — отозвался Говард, —
Байкал дважды заставил его повторить эти слова.
— Всего-навсего! — воскликнул потрясенный юноша, — Я думал, до нее несколько тысяч километров.
— Может быть, до вашего дома и несколько тысяч, ведь вы из Сиэтла, если верить тому, что о вас говорят по телевизору. Но недалеко отсюда тоже есть глобалийские безопасные зоны. Вы были в двух шагах от них, когда ходили к Тертуллиану. Он живет на месте одного из кварталов города, который раньше назывался Парамарибо. В наши дни большая часть его отошла к антизонам, но Глобалия сохранила за собой центр города и порт. Над ними возвели стеклянный купол.
— А можно туда подойти и посмотреть хотя бы издалека?
Фрезер охнул и, вне себя возмущения, уронил кофеварку в костер.
— Нет ничего проще, — ответил Говард, — я вас отведу.
Глава 9
ПРЕЖДЕ ВСЕГО в глаза бросалась гигантская граница, протянувшаяся через полнеба. Круглые, напоминавшие бизонов облака, которые плыли над пыльной равниной, натыкались на незримое препятствие и, покачиваясь, сворачивали в сторону. А дальше сиял огромный голубой диск с четкими очертаниями, чистый и ровный, словно фарфоровое блюдце.
Всю дорогу путники не сводили глаз с этой границы в небе. Когда они оказались уже совсем близко от цели, Говард свернул на восток и повел Байкала с Фрезером вверх по холму, поросшему хвойными деревьями. Повсюду громоздились уродливые валуны, похожие на гигантские грибы-дождевики. Добравшись до вершины, Говард знаком попросил не шуметь, а потом взобрался на один из этих камней. Сверху валун был совершенно плоский, как столешница. Фрезер и Байкал пристроились рядом со своим провожатым. Теперь все трое лежали на животе почти под самой пограничной линией в небе. Далеко внизу весь горизонт закрывала гигантская стеклянная капсула. Чуть ближе виднелись темные силуэты, напоминавшие кающихся грешников в черных одеяниях. Расположены они были в нескольких сотнях метров друг от друга.
— У меня есть бинокль, — гордо заявил Говард.
И вытащил из кармана допотопный оптический инструмент из меди и стекла, какие теперь в Глобалии можно было увидеть разве что в музее. Фрезер не упустил случая посмеяться над бунтарем, и попросил Байкала достать спутниковые очки. Тот включил их в режиме «увеличение» и снисходительно протянул Говарду.
— Невероятно! — воскликнул бунтарь, настраивая изображение, — видно каждую мелочь!
Он снял очки и протянул их Байкалу.
— Сфокусируйте их на одном из черных силуэтов вон там, на переднем плане. Готово?
— Да. Вижу какие-то трубы, нечто вроде наклонной платформы и много проводов.
— Кажется, у вас эти сооружения называют пушками для разгона облаков.
— А, так это и есть пушка для разгона облаков, — воскликнул Байкал. — Никогда раньше не видел.
— И неудивительно. Их всегда устанавливают таким образом, чтобы изнутри ничего нельзя было заметить.
Действительно, за устройством высилась насыпь, скрывавшая его от жителей города. Из-за заграждения высовывался только конец самой длинной трубы, но его легко можно было принять за обычный столб.