Глобальное потепление
Шрифт:
И неслабого, прикинул Ливанов, глядя, как споро пополняются деликатесами подразграбленные было столы. Даже если Львович пустил на жратву где-то треть бюджета презентации… да нет, какую там треть, что он, полный идиот?.. одну десятую, не больше. Банановые умеют неплохо устраиваться и хорошо жить, единственное условие — не работать при этом на свою страну, а желательно и вообще не работать. Кстати, и непринужденно жрущая публика, скорее всего, представляла собой сборище таких же ловких халявщиков из мелкой островной обслуги, а он, как дурак, пытался углядеть среди них черт-те кого…
Ливанов брезгливо
Правда, коньяк у них был ничего. Только немного холоднее, чем надо.
А она, пожалуй, вышла бы за него замуж.
Правда, для этого ему пришлось бы сначала развестись, желательно сменить гражданство и что-то сотворить со своим шовинистическим соловецким менталитетом. Многовато активных действий, и все, блин, с его стороны. А Юлька привыкла сама.
Оба дома за три дня ее отсутствия, естественно, пришли в полнейший упадок, развал и разруху. Честно сверившись с графиком, Юлька сунулась сначала к первому мужу: дома никого не было, холодильник стоял мерзлый и голый, как банановая плантация в декабре, а все комнаты, включая кухню и ванную, подверглись нашествию миллионной армии детских игрушек — не убранных до ее возвращения принципиально, учитывая, что детей муж сплавил матери еще во вторник. Юлька убирать не стала тоже (нефиг, пацанов надо воспитывать!), зато разыскала в кладовке прошлогоднюю связку сушеных грибов и, размочив их в кипятке (в молоке вкуснее, но не срываться же в супермаркет), забацала кастрюлю вполне приличного супа. Славик и Костик, правда, такого не ели, но Юлька надеялась, что бабушка их сегодня еще не вернет.
Она как раз тыкала вилкой в неосторожно подбурлившую к поверхности картошку, когда первый муж заявился домой. Юлькиному присутствию он обрадовался так искренне, как только умел: за три дня у него накопилась колоссальнейшая куча-мала проблем, которые надо было вывалить на жену незамедлительно и со вкусом.
Словом, ночевать Юлька сбежала к мужу-два. С ним любые проблемы решались значительно проще, особенно ночью.
Однако если квартира в левом торце лестничной площадки напоминала бранное поле после битвы, то в правой битва бушевала в самом разгаре. Сквозь вопли взаимных обвинений Мишки и Марьяны, повисших на ней с двух сторон, Юлька с трудом выяснила у мужа-два, что его любимая мамочка вспомнила о своих архиважных планах уже в среду, то есть на четверг ему пришлось брать отгул и самому — самому!!! — сидеть с детьми!.. Смотреть на него было до боли жалко. Юлька отправила мужа восстанавливать душевные силы к телевизору, по-быстрому разрулила детский многоступенчатый конфликт, с наименьшими потерями уложила обоих спать, улизнула на кухню и занялась справедливой симметричной кулинарией.
Собственный семейный героизм умилял ее до слез (да и луковица попалась особенно ядовитая). Все-таки, если правильно распределить время и направление усилий, гордо размышляла Юлька, успеваешь практически все. Не вижу, почему
Кромсать овощи, думая о Ливанове, было куда более увлекательно, чем просто кромсать овощи, и Юлька с веселым удовольствием разнообразила себе кухонную жизнь. Смущало только явное несоответствие, неравновесность, несправедливость: он-то наверняка и не вспомнил обо мне ни разу, где он там сейчас — на Острове? — ни разу, сто процентов. А я тут размечталась, как последняя идиотка, чуть не спалила рагу, надымила на всю кухню, странно, что муж не пришел выяснять, в чем дело; впрочем, это же муж-два, у него другие приоритеты, вот первый бы точно приперся разбираться…
Насколько они все-таки непохожи. И насколько он, Ливанов, не похож ни на кого из них. И даже целуется — она снова хихикнула — ну совершенно по-другому.
Когда, освободившись от кулинарных подвигов, гордая собой, довольная и мечтательная Юлька явилась в спальню, оказалось, муж-два давно уже дрыхнет — судя по тому, что по телевизору благополучно подходила к концу серия мыльной оперы, из рода ненавидимых им по определению. И никакие Юлькины движения, вплоть до самых откровенных и активных, так и не пробудили его к сексуальной жизни. Пришлось выключать телевизор и банально ложиться спать.
Впрочем, в три часа ночи позвонил Иннокентий (вот кому было космически пофиг, когда звонить) и с восторгом сообщил: Сергеич — реальный пацан, в смысле, пацан-сказал-сделал, до конца недели бабло стопудово будет на счету, зуб на холодец. О ливановском согласии Юлька сообщила Иннокентию сразу же, как только в ее руках оказалась работающая мобила, и он так самозабвенно орал в трубу «ура», что пришлось опустить ее примерно до уровня плеча. Теперь Юлька заорала в ответ, несколько приглушеннее, все-таки дети за стенкой, но муж-два-то был вовсе не за стенкой, и ему хватило.
И ночь удалась во всех отношениях.
С утра Юлька нежно поворковала по телефону со свекровью по версии первого мужа и практически бескровно уломала ее приютить до обеда (всегда любила эту формулировку, наивно привязанную к переменной величине неизвестно чьего режима) впридачу к родным еще и альтернативных внуков (тоже неплохо звучит). Оставила записку безмятежному мужу-два, впихнула сонных Мишку и Марьяну в квартиру слева, дала указания первому мужу и, не выслушивая его уточнений, плавно переходящих в понятно что, помчалась на работу.
Раскочегаривался горячий, пыльный и на редкость удачный летний день. Пробок не было даже на мосту, и Юльке удалось в рекордные сроки добраться до метро, а в метро никто почему-то не прыгнул на рельсы и вообще не отмочил ничего такого, из-за чего обычно на час-другой останавливают поезда. Так что до телецентра Юлька добралась на сорок минут раньше начала планерки и вообще раньше всех в «Горячих вестях» (не считая горемык-международников, которые заступали на дежурство в четыре), раньше даже Ивана Михалыча, всегда, как боевой штык, прибывавшего на руководящий пост за полчаса.