Глотнуть воздуха
Шрифт:
— Где мама? — отрывисто спросил я.
— Мамули нет. Пошла куда-то с миссис Уилер. Папуль, а ты чего приехал раньше?
— Значит, мама не заболела?
— Не-ет. Кто тебе сказал? Папуля, а ты ездил в Бирмингем?
— Да. Теперь марш в кровать. Простудитесь.
— Папу-уля, а подарочки?
— Какие еще подарочки?
— Которые ты нам привез из Бирмингема.
— Завтра получите.
— Ну пап, ну почему завтра? Ну почему сейчас нельзя? Ну па-апа...
— Рты захлопнуть и быстро в постель! Не то нашлепаю обоих.
Стало быть, она все-таки здорова. Стало быть, все-таки уловка.Уже не очень понимая, радоваться или огорчаться,
Я смотрел, как она приближается в густеющем вечернем сумраке. Так странно: только что я обливался холодным потом от мысли, что она, быть может, умерла. Что ж, вот она, вполне живая и такая, как всегда. Женушка Хильда с ее худыми плечами и вечным беспокойством на лице, и счет за газ, и плата за школьный семестр, и запах старых прорезиненных плащей, и на работу в понедельник — несокрушимые и неизбежные основы твоей реальности; вечные истины, как любит повторять старина Портиус. Видно было, что Хильда не в духе. Метнув на меня острый взгляд, как мог бы глянуть какой-нибудь юркий зверек вроде куницы (подобный взгляд обычно означает, что у моей супруги что-то на уме), она, однако, кинула без особого удивления:
— О, ты уже вернулся?
Ответ был более чем очевиден, так что я промолчал. Никакого порыва поцеловать меня Хильда не обнаружила.
—На ужин для тебя ничего нет, — тут же проговорила она.
В этом вся Хильда: всегда, едва ты ступишь на порог, сумеет встретить неприятным сообщением.
— Я тебя не ждала, поэтому придется обойтись хлебом и сыром. Хотя сыр у нас, кажется, тоже закончился.
Вслед за ней я вошел внутрь, в духоту прихожей, пропитанную едким запахом прорезиненного тряпья. Мы проследовали в гостиную. Я закрыл дверь и зажег свет, понимая, что нужно заговорить первым, и чем увереннее, строже я начну, тем лучше будет для меня.
— Ну, расскажи, — пошел я в наступление, — что это, к дьяволу, за шутки ты вздумала играть со мной?
Положив сумочку на ящик радиоприемника, она повернулась и выглядела в ту секунду искренне изумленной.
— Какие шутки? Ты о чем?
— Радио! «Сигнал бедствия» в шестичасовых новостях!
— Что? «Сигнал бедствия»? Джордж, ты о чем?
— Хочешь меня уверить, что не заставила их включить эту информацию? О твоей внезапной тяжкой болезни?
— Конечно, нет! И как бы я могла? Я не болела. И зачем мне, скажи на милость, устраивать нечто подобное?
Я начал объяснять, но практически сразу до меня дошло, какая же случилась несуразность. Я ведь услышал лишь обрывок сообщения, и, по всей видимости, речь шла о беде с какой-то другой Хильдой Боулинг. Наверно, если заглянуть в адресный справочник, там Хильды Боулинг длинным столбцом. Просто глупейшая, дурацкая ошибка из тех, которыми полна жизнь. Хильда никогда и не претендовала на такую изобретательность, какой я ее мысленно наградил. Единственный прибыток со всей этой нелепицы — те минут пять, когда я, представляя ее мертвой, обнаружил, что все-таки не совсем к ней равнодушен. Но это уже было кончено и забыто. Пока я объяснял, она лишь пристально глядела на меня, и по глазам ее я видел: назревает что-то гнусное. И вот началось выяснение пунктов моего повествования, которое я называю допросом третьей степени, поскольку вместо ожидаемой от палача настырной ярости вопросы тут звучат тихо и вкрадчиво.
— Так ты по радио услышал этот «сигнал» в бирмингемской гостинице?
— Да. Вчера вечером, по главному каналу.
— А когда ты уехал из Бирмингема?
— Сегодня утром, естественно.
(На
— Значит, узнав вчера, что я тяжело заболела, ты сразу не уехал и ждал до самого утра?
— Но я ведь не поверил в твою болезнь, разве я все уже не объяснил? Подумалось — очередная твоя хитрость. В уловки твои, черт их подери, поверить гораздо легче.
— Тогда я чрезвычайно удивлена, что ты вообще вернулся! — сказала она с той порцией яда в голосе, которая обычно предвещает бурю. Однако следующая фраза прозвучала более спокойно: — И ты уехал из гостиницы сегодня утром, да?
— Да. Выехал около десяти, позавтракал в Ковентри...
— А этокак ты объяснишь? — Выхватив из своей сумочки какую-то бумажку, она подскочила ко мне, держа листок словно фальшивый чек или иной преступный документ.
Ощущение, как будто мне с размаха вдарили под дых. Так я и знал! Все-таки подловила. Нашлось даже вещественное доказательство. Какое, я еще не знал, но, разумеется, обличавшее мои распутные шашни. Я моментально скис. Секундой раньше сам готов был гневно напасть на нее, поскольку мне без всякой уважительной причины сорвали важный контракт в Бирмингеме, но позиции наши внезапно поменялись. Не надо говорить, на что я походил в тот момент. Представляю. Весь вид мой кричащей афишей признавал: «Грешен». И главное, греха-то не было! Но это уж привычка организма. Моя привычка чувствовать себя преступником. За сотню фунтов я не смог бы удержаться от виноватых ноток в голосе, когда пробормотал:
— И что это? Что там такое у тебя?
— А ты прочти, и сам увидишь.
Я взял листок. Письмо на бланке некой бирмингемской юридической конторы, в адресе которой значилась та же улица, где находился «Роуботем-отель».
«Глубокоуважаемая мадам, — начал читать я, — в ответ на Ваше письмо от 18 июня сего года мы можем сообщить лишь то, что, вероятно, имеет место досадное недоразумение. «Роуботем-отель» два года назад был закрыт, здание ныне арендуется рядом офисов. Персона, чьи данные соответствовали бы перечисленным приметам вашего мужа, по этому адресу не появлялась. Возможно...»
Дальше читать я не стал. Ясно. Перемудрил со своим алиби и вляпался. Оставался единственный слабый луч надежды: молодой Сондерс мог забыть отправить то письмо, которое я написал Хильде якобы из «Роуботем-отеля», и тогда открывалась возможность нагло отрицать свою вину. Но Хильда вмиг прихлопнула и этот шанс:
— Вот так, Джордж. Ты внимательно прочел? В день твоего отъезда я написала в «Роуботем-отель» — о, всего несколько строчек с вопросом, прибыл ли ты туда. И ты видел полученный ответ! Не существует даже этого отеля! Но мало того! С почтой, доставившей мне любезный ответ, пришло также твое письмо — от тебя, снявшего номер в давно исчезнувшей гостинице. Я полагаю, ты кого-то попросил отправить письмо с нужным штемпелем. Понятно, чтоявлялось твоей важной командировкой в Бирмингем!
—Погоди, Хильда! Тебе все видится неправильно. Это совсем не то, что ты думаешь, ты не понимаешь...
— О-о! Понимаю, Джордж. Я превосходнопонимаю!
— Хильда, послушай...
Бесполезно, разумеется. Меня же поймали с поличным. Я даже ей в глаза не мог смотреть и, повернувшись, двинулся к двери.
— Машину надо поставить в гараж, — пояснил я.
— Нет, Джордж! Не ищи повод улизнуть. Ты останешься здесь и выслушаешь все, что я намерена тебе сказать.