Глоток огня
Шрифт:
Держа закладку, он попытался продвинуться вперед. У него это получилось, но с усилием, точно он шел навстречу сильному ветру. При этом ветер был неощутимым, не тревожившим ни одной из пышно цветущих хризантем. Преодолевая сопротивление, Влад наклонился и бросил закладку. Бросил несильно, так, чтобы она только коснулась фонтана и остановилась. Однако у земли тяжелый камень взмыл, подхваченный незримой силой, и, коснувшись фонтана, втянулся в него. Камень пошел мгновенной рябью и затвердел. Дрожь камня прекратилась. Без видимого усилия он приподнялся и лег на прежнее место
– Все? – недоверчиво спросил Влад.
– Все, – ответила Наста. – Но ведь меня просили положить ее РЯДОМ!
– Я пытался. Ты сама видела. Но ведь обратно не достанешь?
– Это вряд ли.
Они помолчали, глядя на главную закладку.
– Ну что? – сказал Влад. – Нам велели – мы сделали. Что еще? Я не знаю.
Пчелы разом поднялись с него и рассыпались по цветам Лабиринта. Только одна пчела осталась – должно быть, его собственная. Немного посидев для закрепления прав собственности, она покрутилась на месте и тоже отправилась на цветы.
– Интересно, почему фонтан тебя пускает? И пчелы любят? – спросила Наста.
– Не знаю, – провожая пчел взглядом, рассеянно отозвался Ганич. – Наверное, потому, что я гад.
– А ты гад? – переспросила Наста.
– Почему я гад?
– Ну ты же сам сказал.
– Я сказал? – удивился Ганич. – Ничего я не говорил.
Вспомнив, что Меркурий просил выяснить, кто еще ушел в нырок, Наста поспешила в пегасню. Обратный путь она проделала уже без Алисы, поскольку, стараясь не сбиться, не пропустила ни одного из известных ей ориентиров.
Оказалось, пока она блуждала, Меркурий добрался до пегасни сам, и это обнулило поручение. Когда Наста подходила, одновременно с ней к пегасне подбежал и Ул. Еще ничего не зная, на ходу он что-то жевал и был вполне жизнерадостен. Тем сильнее оказался удар.
– Ул! Яры нет! И Дельты нет, – выглянув из ворот, крикнула Рина.
Ул перестал жевать.
– Что? Дельты? Почему Дельты? – спросил он.
Это известие в первую секунду ошеломило Ула, пожалуй, даже сильнее, чем исчезновение Яры. Когда шныр уровня Яры ныряет на «табуретке» Дельте – это уже говорит о многом. Об отчаянии. Или о непродуманности нырка.
– Дельта. Уже. Здесь, – глухо произнес кто-то рядом.
Меркурий сидел на бревне и морщился, ощупывая ушибленную ногу.
– Вот и хорошо, чудо былиин! А то я уже начинал помалешку психовать! – сказал Ул.
Меркурий молчал, старательно не глядя на него. Ул что-то ощутил и вдруг, шатнувшись вперед, стремительно покатился к деннику, прыгая как отрикошетившее от земли ядро. Попавшегося ему на пути Афанасия он снес, даже не заметив.
Дельта, выше брюха покрытая грязью, меланхолично жевала овес, пышным хвостом отмахиваясь от мух. Грязь уже подсыхала. Кое-где была черной, но местами серела. Рядом с Дельтой вертелись жеребята. Дельта всегда была всеобщей мамашей.
– А Яра? – жалобно спросил Ул.
Старая кобыла подняла морду, покосилась на него и вновь принялась за овес.
– Дельта.
– А Яра? – повторил Ул.
Меркурий молчал.
– Она что, сбросила ее?
– Скорее. Всего. Вон и крылья. В грязи. Они где-то. Завязли. Думаю, Яра поняла. Что лошадь залипнет. И спрыгнула… Но не думаю. Что в болоте. Я видел ее. На двушке.
– И давно она уже в нырке?
– Часа четыре, – сказал Меркурий. – Погоди. Принеси карту. Я покажу тебе место. Где я ее видел. Но она может оказаться. Далеко оттуда.
Ул метнулся к деннику Азы. С полдороги вернулся. Кинулся в амуничник за седлом. В амуничнике уже кто-то был. Ул нетерпеливо схватил его за плечо, требуя посторониться. Человек, стоявший к нему спиной, сбросил его руку. Ул узнал Родиона.
– Давай обойдемся без конечностей! – сказал Родион. – Я тоже ныряю. Вдвоем шансы выше.
Ул схватил седло, потник и бросился к Азе. Спустя минуту ее копыта уже простучали по проходу. Аза, которую Ул почти тащил за собой, пыталась упрямиться, поскольку Ул в спешке забыл соблюсти несколько ритуалов с оглаживанием, сухариками, яблочками и прочими принятыми у них нежностями.
Звякнули ворота, и почти сразу выглянувший наружу Родион увидел, что Ул взлетел, даже не разогрев Азу.
– Эмоции. Эмоции, – сказал он и отправился к Митридату.
Вначале он долго чистил его. Затем медленно и тщательно седлал. Потник ему чем-то не понравился. Поменял. Потом не понравилось седло. Поменял и седло. Долго затягивал подруги. Казалось, Родион изо всех сил старается сделать все, только чтобы не лететь. Дважды его рука тянулась к шее и он отдергивал ее, а потом, на секунду задумавшись, понял, что, сам того не заметив, уже раздирает рану ногтями, тихо рыча от удовольствия.
Поняв это, Родион не стал отдергивать руку, а медленно отвел ее и посмотрел на свои пальцы как на что-то враждебное и мало ему подчиняющееся.
– Хорошо тебе? Думаешь, победил? – спросил он, обращаясь непонятно к кому. – Ну что ж… Скоро тебе будет еще лучше!
С этими словами он отвязал всхрапывающего Митридата и повел его за собой. Вот они уже за воротами. Здесь уже ничего не мешало сесть в седло, но Родион почему-то медлил. Все продолжал идти и вести за собой коня. Он ощущал себя выжженным, мертвым.
Он не думал больше о Яре, не думал об Уле, вообще ни о ком не думал, даже о себе. Ему было мерзко, тяжело. Но тут внезапно что-то очень простое остановило Родиона. Он увидел, как под скамейкой в луже дрожит отражение березы. Был ветер. Лужа рябила. Изредка со скамейки срывались капли воды и падали прямо в березовый ствол, разбегавшийся кругами. Родион все смотрел и почему-то не мог оторваться.
И только когда Митридат ухитрился опустить морду и начал пить из лужи – пить, можно сказать, ту самую березу, – Родион очнулся. Резким толчком, не касаясь стремян, взлетел в седло. Прогрел жеребца легкой рысью, затем перевел в галоп и взлетел.