Глубь
Шрифт:
Пробуждение, бегство от радусов, плен, очередное бегство. Картинки мелькали все быстрые, и в каждой из них я видел свои неудачи, ошибки. Меч все глубже входил в герметик, который почти не сопротивлялся оружию.
Вот перед глазами возникло сражение со спрутами и последующее спасение детей из чрева монстра. Стоп. Воспоминания замерли на моменте освобождения Лирэ и Рэфа. Отголоски тихой радости появились где-то на границе сознания. И лишь только сейчас я осознал, что все эти черные мысли были навязаны со стороны.
Да, у меня, как и каждого, были падения. Да, я больно обжигался,
Отведя меч от груди, перехватил за рукоять и оперся на него, словно на трость. Несмотря на спавшее напряжение, двигаться было тяжело, словно приходилось проталкивался сквозь песок.
Первый, второй, пятый, двадцатый шаг, а пелена все не кончалась. Хор стонущих голосов иногда появлялся, пытаясь вновь подавить мою волю, но тут же пропадал, стоило повеять ощущением надежды, поначалу исходившим от одного, а потом от нескольких источников.
Состояние скафа тоже было непонятно. Словно часть систем отключилась, остальные же работали с перебоями. Камеры транслировали одно и то же изображение, словно зависли. До Алин и исикна я достучаться не мог, хотя на интерфейсе каких-либо повреждений, кроме полученных ранее, не отражалось.
Блуждал я в тумане уже порядком двух часов и прекрасно понимал, что уже должен был пересечь ангар несколько раз, уткнувшись хоть раз в стену. Остановившись, попробовал прислушаться к голосам, от которых исходило чувство надежды. И несмотря на почти перекрывающие их вопли отчаяния, мне это удалось.
Сделав пару кругов, смог определить, откуда исходили эти голоса, и вновь обретя цель, на максимально доступной мне скорости двинулся в ту сторону. Двигаться стало легче, словно вокруг меня образовался защитный кокон, который разгонял туман. Вокруг становилось все темнее, и вот наконец я с облегчением вышел в темное пространство обычного ангара.
Голоса здесь отсутствовали, и стояла безмолвная тишина, которую тут же прервал крик Алин:
– Нет! Нет, не хочу это видеть! Твари! Ненавижу! – девушка все кричала, даже не пытаясь остановиться, все же дыхание ей переводить не нужно было.
Я же просто стоял и смотрел. Каждый раз, когда мне казалось, что видел самые отвратительные реалии этого мира, он умудряется меня удивить.
До стены оставалось каких-то метров десять, вот только приближаться к ней совершенно не хотелось. И да, я нашел всех жителей общины, только вряд ли Лирэ и Рэф обрадуются такой встрече.
Люди были живы, если, конечно, это можно назвать жизнью. Все они оказались нанизаны руками и ногами на металлические штыри, что торчали из стены. В самом низу, почти касаясь пола находились самые крупные представители общины, выше них были чуть менее крупные, и так далее вплоть до маленьких.
Все они были так ужасно измождены, что походили на мумий, пролежавших в жарких песках пустыни несколько столетий. Но что самое удивительное: они медленно, едва заметно шевелились, словно под порывом невидимого сквозняка. То тут, то там я замечал, как их лица медленно начинают поворачиваться в мою сторону.
С каждым их движением, черные нити, которые я изначально принял
Сделав шаг, второй, третий вперед, стремясь уйти от надвигающейся опасности, я приблизился к живой стене, уже почти полностью ставшей черной, лишь глаза каким-то чудом живых существ были видны под черными щупальцами.
Я встретился взглядом с одним мужчиной, что находился почти у самого пола. Взгляд его был полон странной смесью гнева, ненависти и надежды. Буквально вычленив его зов из вновь зазвучавшего потока голосов, поднял меч и, приставив к шее, надавил на него.
– Ты что творишь? Сволочь! Я так и знала. Это все твои дружки- выродки! – в исступлении кричала Алин, наблюдая, как падает голова мужчины на пол, усеянный костями животных, заманенных в ловушку до этого.
Я же, не обращая внимание, шел вдоль стены, выбирая тех, кто еще был в сознании, и чей разум не был поглощен черными нитями. Таких оказалось немного, и все они находились внизу, видимо, как самые крепкие и выносливые.
Бредя все дальше, стараясь не смотреть в их обреченные лица, в надежде, что они не будут посещать меня в ночных кошмарах, я тем не менее понимал, что не смогу их никогда забыть. Измученные, обескровленные и высушенные, их ждала участь похуже смерти.
Алин с ее криками я заблокировал, выключив ее голосовой модуль, так что мой путь сопровождал лишь нестройный хор, в котором с каждым движением оружия становилось все меньше человеческого.
Тварь, питающаяся телами, почуяв неладное сначала пыталась воздействовать на меня психически, но с каждым «освобожденным», ее атаки становились все слабее. Потом она попыталась ударить меня своими нитями, но те лишь бессильно соскочили по броне, не сумев повредить даже герметик, закрывавший прорехи.
Бросив бесполезные попытки, нити двигались вслед за мной, периодически пытаясь воздействовать на меня ментально, показывая ужасающие картины пыток всех этих людей. Это было действительно ужасно, и я стал понимать все те чувства, что испытывают местные по отношению к Медным. Вот только было в этом что-то неправильное, что-то, что не давало мне покоя.
Задержался я только у одного из поселенцев, точнее одной. Это была женщина, удивительно похожая на Рэфа и Лирэ, если тем добавить волос на теле. Несмотря на невысокий рост и далеко не самое крупное телосложение, занимала она нижний ряд, и именно от нее шел тот самый зов, что вывел меня из тумана. Именно он послужил маяком, собравшим других, почти сдавшихся, вокруг себя и позволившим мне положить конец их мучениям.
Мать Лирэ и Рэфа посылала мне образы, словно спрашивая о судьбе своих детей, и я ей мысленно ответил, обещая сохранить их ценой даже собственной жизни. В ответ она закрыла глаза и на своей щеке я почувствовал легкое прикосновение, словно от мимолетного поцелуя. Кивнув, словно женщина могла меня видеть, я уже выверенным движением руки прервал ее мучения.