Глубина
Шрифт:
Он выбрался к скотному ряду и сразу увидел маленькую старушку, ехавшую вместе с ним в автобусе. Она торчала среди прочего люда в терпеливом ожидании покупателя.
Иван вернулся в толпу, отдавшую предпочтение изысканному и дорогому товару. Толпа рассосалась и даже разветвилась: в просвете между двумя киосками устроили что-то вроде примерочной.
Деловитая спозаранку базарная сутолока становилась все более праздной, все чаще раздавались смех и веселый говор. Даже те, кто с утра был озабочен, что-то соображал, словно начали участвовать в обязательном
С прибытием очередной дальней электрички парней с фраерской внешностью прибавилось, появились и девчата-торговки. Джинсов попадалось много — поношенных и новых, стиранных до голубовато-молочной белизны и, казалось, совсем никудышных, с заплатками.
Иван наконец освоился с обстановкой, сорвал со своих джинсов газету, выставил фирменную нашивку напоказ.
К нему стали подходить, спрашивать, сколько просит; в ответ он виновато улыбался, говорил, что отдает в обмен на другие джинсы, размер пятьдесят четвертый.
Затем Иван, увлекшись сценой купли-продажи, надолго застрял в одном месте.
Старушка в потертом драповом пальто и старенькой меховой шапке, стоя рядом с длинным, чуть ли не выше Ивана, юнцом, робко, со стыдливой неловкостью щупала джинсы. Джинсы были новенькие, длинные, с медными бляшками. Долговязый, бледнея от волнения, не спускал глаз со старушки, дотошно и недоверчиво мявшей то одну штанину, то другую. Продающий, уже виденный Иваном ласковый парень, с приветливой улыбкой поглядывал на старушку и, подзадоривая долговязого, подмигивал ему. Тот наклонялся над старушкой — ей, видно было, никак не удавалось перебороть сомнение, — требовательно повторял: «Бери!»
Наконец старушка перевела дыхание, полезла рукой в подкладку пальто.
— Че-то уж больно дорогие, — бормотала она, копаясь в подкладке. — И краска у их слабая. На три стирки не хватит. Еще и длинны…
— Ну, что ты болтаешь, бабушка, — сказал долговязый. — Ничего не смыслишь, а болтаешь. Они от стирки лучше становятся.
— Ладно уж, — смутилась старушка.
Пока она, вынув деньги, отсчитывала сто восемьдесят рублей красненькими десятками, парень и дружки его, посерьезнев, принялись наперебой советовать, как и чем стирать джинсы, что делать, если они начнут «садиться».
— Это ничего, что они длинные, бабушка, — сказал кто-то. — Внук-то еще в росте…
Шутка многим понравилась, вокруг старушки прокатился смех.
— Ишь брехло, — улыбнулась старушка, сосчитывая деньги по второму разу.
Внук раздраженно смотрел на ее негнущиеся пальцы, которыми она с трудом загибала уголок десятирублевок. Ему, видать, было неловко за свою медлительную, малосильную бабушку, и он поплевал на пальцы, будто приготовился забрать у нее деньги.
Иван придвинулся ближе к старушке, такой малюсенькой и усохшей, что окончательно проникся сочувствием к ней.
— Какой размер носишь? — побледнев от решимости, спросил он у долговязого.
— Пятьдесят второй, — буркнул тот. — А что?
— Померяй вот эти. Если подойдут…
— Не подойдут… — зашевелился ласковый парень. —
— А что у него за подделка?
— Польские переделаны на штатовские.
Откуда взялись эти парни, ожесточившиеся против Ивана, объяснить трудно, — еще минуту назад их, кажется, тут не было. Они произносили оскорбления невраждебно, легко, будто щелкали семечки, и все же Ивану сделалось обидно и за себя, и за дядю Васю, который, конечно же, не мог прислать из Филадельфии какие-нибудь никчемные джинсы, не говоря уже о подделке.
Но в плотном кольце злопыхателей все еще раздавались несправедливые слова, даже угрозы — сейчас, мол, отведем в милицию, там разберутся, — и посрамленный Иван бессильно молчал, не зная, каким образом осадить противников.
Старушка, подняв нахолодавшее лицо, укоризненно посмотрела на Ивана и взялась по третьему разу пересчитывать деньги.
Вдруг рядом с Иваном появился знакомый рыжий малый в надвинутой на брови шляпе, предлагавший японские часы. Держась авторитетно, он потрогал джинсы Ивана, поинтересовался, есть ли натерка.
— Какая еще натерка? — не понял Иван.
— Темнота, — бросил рыжий.
Вынув из кармана коробок спичек, он на виду у притихших парней как-то особенно сосредоточился, будто собирался показывать фокус. Иные, опытные, пообтертые, сразу догадались, что будет делать рыжий, другие, ничего не кумекая, тянули шеи и ждали. Рыжий зажал головку спички между пальцами, послюнявил белую тонкую древесину. Натирал аккуратно, туго натянув материю на подушечку указательного пальца левой руки.
Он поднял спичку к глазам, довольный — Иван не понял, чему он радуется, — показал ее придвинувшимся плотнее ребятам. Одна из граней спички — та, которой он водил по штанине, — сделалась небесного цвета.
— Фирма. Оригинал, — закончил рыжий. — За них два тридцать заламывают. Смотри, дурака не валяй.
Иван наморщил лоб, собрал джинсы в ком и, уже ни на кого не глядя, стал выбираться из тесного окружения.
Иван, огорчаясь, что старушка не поняла его, — продай он ей джинсы даже за сотню, были бы у нее деньги целее, а теперь небось переплачивает, — пробирался мимо разгоряченных лиц к выходу.
Солнце, поднявшееся достаточно высоко, здесь слепило чистым холодным блеском, и по тому сиянию, каким было пронизано все кругом, Иван представил, что сейчас делается в поле, особенно на реке, в ничем не запятнанных лозняках.
— Эй, кореш! — услышал он позади себя.
Иван обернулся, увидел ласкового парня.
— Чего? — неохотно возвращаясь к рыночным заботам, спросил Иван. — Продал?
— Не, — сказал ласковый. — Ты мне всю малину испортил. Бабка заартачилась… Да ладно уж. Ты чего джинсы уносишь? Джинсы у тебя клевые. Давай помогу толкнуть. С тебя, конечно, магарыч…
— Да я вообще-то не продавать привез… — признался Иван. — Обменять хотел. Мне они малы.
— Хех! — удивился парень. — Айн момент, все устроим. Пошли!