Глубина
Шрифт:
Зина уходит.
— Тебе нравится эта пальба, Серж?
— Еще бы!
— Однажды я видел, как маманя полуторагодовалого шкета принесла в хату игрушечный автомат… Ну, что ты уставился — я кончаю. И эта малявка, представь себе, берет автоматик за шейку приклада правой рукой, а левой — ложу. Я спрашиваю у этой мамани: первый раз? Она кивает: ага! Примитивный пример, любой оппонент разбил бы в пух и прах, но я уверен, что еще в зародышевом состоянии человек бывает солдатом… Наследственная информация, которая была в генах отца, передается ему, отец только что вернулся с войны, а
— Прекрасный монолог для эскулапа и гуманиста, — перебиваю я его. — Какой просветительский дар.
— Извини за треп, старик. Я не настаиваю на своем мнении, но что делать — я дико обожаю стрельбу. Во время службы в армии попал на «броник», там пулемет высший класс. Отрегулирован до микрона, угол рассеивания пуль такой…
— Чем ты занимался сегодня?
— Вырезал одному аппендикс…
— И как?
— Просто. Как с завязанными глазами… Ведь я могу и похоронить свои ошибки…
— А ошибки иного хоронят его самого…
— Серж, ты полагаешь, что ошибку допустил ты?
— Ошибся начальник смены. Неверно рассчитал критическую массу. Он был с похмелья…
— Его теперь в тюрягу.
— О том, что и как получилось, не знает никто и ты тоже, пан Анатоль…
— Вот как! Ты покрываешь преступника?..
— Мы далеко зашли, старик. На вот, почитай-ка…
— Подожди…
— Читай!
«Девчата собрались выехать Москвы…» Подохнуть можно! Сумасшедшие!..
— Ответ молнией, прошло уже два часа.
Анатоль снял очки, присел на кровать. Лицо его, такое законченное и тонкое в очках, стало смешным и беспомощным. С полминуты он смотрел на меня близорукими и словно плачущими глазами. Потом нашел авторучку и на оборотной стороне бланка написал текст телеграммы в Астрахань:
«Приезд должен быть отложен срочно перебрасывают другой район.
Подумав, он вписал еще одну строку:
«Сергей хватил дозу деньги на самолет высылаем телеграфом востребования».
— Деньги есть? — спросил я его.
— Найду… Слышишь: совсем тихо. Отстрелялись…
— Передышка. У них звон в ушах…
— Я поеду за Ленкой…
— Смотри, ты — медик, должен знать, сколько я протяну…
— Да нет, просто так — вы же давно не виделись…
— Месяца три…
— А об этом не думай… Должен прилететь Янковский…
— Откуда?
— Из Парижа… Там какой-то международный симпозиум. Он возьмется за тебя.
— С таким же оптимизмом, с которым ты успокаиваешь меня?
— Ну и что? Врач-то он хороший… Кстати, вот апельсины…
Он открыл портфель и высыпал на кровать с десяток оранжевых пахучих апельсинов.
— Мерси, — сказал я.
— Жуй, старик! Я сматываюсь на почту, оттуда — нах Москау, за Ленкой…
— Когда ждать?
— Утром, возьму отгул… Не скучай — вспомни «Березку»…
Он вышел и тихонько закрыл за собой дверь.
4
Мы
И дешевую путевку в подмосковный дом отдыха «Березка» достал Анатоль, и мы с ним ехали на электричке с Курского вокзала в сторону юга ровно сорок две минуты. Погода стояла как на морском побережье, когда дуют пассаты: сырой воздух и два градуса выше нуля по Цельсию. Ненормальная зима, синоптики ходили как чокнутые, сами сбитые с толку бесснежьем и оттепелями.
Электричка прогромыхала дальше, и на перроне нас осталось трое. Третий — пижонистый малый в импортных мокасинах, коротеньком светлом пальто, голова босая. И на лицо он был не совсем южанин и не совсем русак, так себе, смесь кавказца с мотоциклом, как определил позднее Анатоль, когда мы втроем сели в пустой домотдыховский автобус. Про босую голову тоже сказал Анатоль.
Заезд в дом отдыха начался три дня назад, мест в главном корпусе не хватало, и троих нас поместили в бревенчатый летний павильон. Ашот Иванов, так звали третьего, занял койку в углу, на соседнюю — а они стояли возле батареи отопления — кинул чемодан и, сообщив, что на ней скоро будет спать сам Стас, настроил транзисторный приемник на Буэнос-Айрес. Я не знал, как отнестись к его сообщению о загадочном Стасе, но пан Анатоль просто стряхнул чемодан этого нахала на пол. Ашот принял боевую стойку и правой рукой поискал на бедре воображаемый кинжал.
— Кацо, — сказал тогда Анатоль, изящным движением поправив очки, — ты любишь тепло, я люблю тепло… Бросаем жребий… Монета есть?.. Кидай!
Ашот подбросил монету.
— Орел, — сказал пан Анатоль.
— Решка, — сказал Ашот.
И Анатоль проиграл.
А ночью ударил сорокаградусный мороз, было слышно, как за окном постанывают сосны. Мы по очереди щупали ледяную батарею отопления.
Пан Анатоль шепотом рассказывал анекдоты, но поскольку на сокращение мышц при смехе уходила порядочная энергия, часть той, которая нужна для согревания, я оценивал их словами: «Ничего» или «Не очень».
Ашот молчал, и только к утру его стало слышно. В мужской компании не принято слышать даже громкие всхлипывания, но мы, стуча зубами, встали и навалили на южного человека все свободные шмотки.
Мороз свирепствовал, и фиолетовый рассвет мы встречали в просторном холле, заканчивая тридцать четвертый раунд любительского бокса.
В окно цедились сумерки, пивные бутылки исходили мутной слезой, а Стас все возился с дряхлой, отвергнутой всеми, настольной лампой. Он водил охотничьим ножом по старому медному проводу, соскабливая с него зеленый налет окиси.