Глубинный путь (Илл. В. Игнатова)
Шрифт:
— Простите, нет ли у вас спичек? — опросил я его.
Человек резко обернулся, показывая этим, что до сих пор он меня не замечал.
— Нет ли у вас спичек? — повторил я.
Он молча сделал шаг ко мне и протянул коробку со спичками. В полутьме я не мог разглядеть его лицо, он же, казалось, не проявлял по отношению ко мне никакого любопытства.
— Может быть, закурите? — предложил я ему папиросу.
— Нет, спасибо, — ответил он, и голос его показался мне знакомым.
Я чиркнул спичкой и зажег ее. Огонек осветил мое лицо.
— Олекса
И тут по голосу я узнал Макаренко.
— Не знал, что вы любите романтические прогулки в одиночестве, сказал я смеясь.
— Оказывается, между нами есть сходство, — с едва заметной иронией ответил он. — Вы давно здесь?
— Порядочно. Но все же меньше, чем вы.
— Разве я так долго? — Он поднял руку с часами к глазам и удивился: Ого!
Мы помолчали.
— Завтра вечером я уезжаю, — сказал я первое, что пришло мне в голову.
— И я тоже вечером выезжаю в Сибирь.
Мы снова помолчали, охваченные каждый своими мыслями. Не знаю, о чем думал инженер, но я вспомнил Лиду Шелемеху, письмо от нее, переданное мной Макаренко, разговор с девушкой перед ее отъездом.
Сквозь тучи начал пробиваться лунный свет, и хотя самой луны не было видно, но темнота немного поредела. Снег перестал падать.
— Вы не знаете, как Лидия Дмитриевна устроилась на курорте и как себя чувствует? — спросил Макаренко.
— Не знаю. А вы разве с нею не переписываетесь?
— Нет.
Мне захотелось вызвать Макаренко на откровенность.
— Слушайте, Ярослав Васильевич… Простите меня, но я хотел бы спросить, что произошло между вами и Лидой. Не думайте, что это пустое любопытство. Вышло так, что я невольно узнал вашу тайну. Это случилось раньше, чем я познакомился с ней и с вами. А теперь я испытываю к вам и к Лидии Дмитриевне больше, чем простой интерес. Я чувствую к вам обоим горячую симпатию, меня тревожит здоровье Лидии Дмитриевны. Вы должны знать: о том, что мне известно, я сказал только ей, когда она поручила мне передать вам письмо. Я уверен, что она вас любит. Об этом я ей тоже сказал.
Инженер сделал шаг ко мне. Он, по-видимому, немного растерялся, а может быть, даже смутился.
— Вы знаете… — начал он, но махнул рукой и замолчал.
Потом попросил у меня папиросу, вошел в беседку, смел рукой снег со скамьи и сел. По крайней мере минута прошла, пока он закурил. Глубоко затянувшись, он повернулся ко мне и приглушенным голосом заговорил:
— Я люблю Лиду. Но любит ли она меня?.. Я много думал о наших взаимоотношениях. Мне кажется, что она все-таки любит Барабаша… Возможно, Лида любила меня. Во всяком случае, мне хочется так думать. Любила… Но случилось так, что мы долго не виделись, и… Лида больна, очень больна… Чем я могу ей помочь? А Барабаш, кажется, может ее спасти. Вся цель его жизни теперь — борьба с этой болезнью. Вы думаете, мне легко сказать себе, что между мной и Лидой все кончено? Я этого и до сих пор не сказал со всей решимостью, но, уверяю вас, еще сегодня вечером я это сделаю.
Макаренко
Нет, этот инженер говорил бессмыслицу, какую пристало бы говорить только сильно влюбленному юноше.
Я хотел было сказать, что не согласен с ним.
— Вы знаете… — обратился я к инженеру.
— Нет, не знаю и знать не хочу. Молчите. Я не могу и не должен менять свое решение. Я сказал вам об этом, потому что человеку трудно все время оставаться наедине со своими мыслями. Может быть, я даже пожалею потом… Хочу верить, что когда-нибудь вы поймете меня и, не рассказывая Лиде о нашем разговоре, хоть немного заступитесь за меня, если она будет обо мне плохо думать.
Что мог я на это сказать?
Не сговариваясь, мы встали. Вся дорога до гостиницы прошла в молчании. В коридоре гостиницы мы так же молча простились.
В моей комнате вещи были уложены и все готово к отъезду. В последнюю ночь перед далеким путешествием нужно было выспаться, но мне не спалось. Я долго думал о Макаренко, энергичном, разумном человеке, который одновременно и привлекал и раздражал меня.
Только перед рассветом, утомленный размышлениями, я уснул.
< image l:href="#"/>Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
1. НА РОДИНЕ
Уже светало, когда наш пароход оставил за собой остров Русский, обогнул мыс Поворотный, прошел мимо Егершельда и приготовился отдать якорь в бухте Золотой Рог.
Высоко на холмах, над освещенным утренними лучами солнца Владивостоком, таяли реденькие клочки тумана. В бухте у причалов стояло много пароходов; нарушая покой, носились небольшие катера, медленно ползли буксиры. Начиналась суетливая дневная жизнь.
Я стоял на палубе без шапки, без пальто, крепко сжимал руками фальшборт и с радостью оглядывал берег, город, бухту. Гребцы на небольшом кунгасе, проплывшем возле нас, береговой матрос, приветливо помахавший нам рукой, дымок над трубой какого-то дома, даже вода в бухте — все это было милым и родным. Хотелось сделать что-нибудь необыкновенное.
Оглушительный гудок врезался в утренний шум порта. Это наш пароход оповещал о своем прибытии. Сразу стих грохот машин. Боцман и матросы готовились забросить на берег швартовы и спустить мягкие кранцы, которые должны были защищать борт парохода.
Вот мы и пришвартовались.
Горячо пожав руки друзьям из экипажа «Черноморца», я по трапу сошел на родную землю.
На пристани меня встретила миловидная женщина в сером костюме и шляпе с широкими полями. Женщина явно спешила.
— Здравствуйте, Олекса Мартынович! — крикнула она мне. — Вы прибыли на два часа раньше.
Это меня удивило. Я никак не надеялся, что меня будут встречать.
— Зинаида Константиновна Шепетова, — назвала себя женщина. — Из Владивостокского морского агентства строительства Глубинного пути. Мне поручено встретить вас. Вам приготовлен в гостинице номер.