Глубины земли

Сандему Маргит

Она лихорадочно пыталась найти еще какую-нибудь тему для разговора. Чтобы ему не стало скучно в ее обществе, чтобы он не ушел.

— Я давно хотела спросить, — начала она быстро, слегка запинаясь. — А где мать Эгона? Она умерла?

— Да. При его рождении. Его отец пытался приводить в дом разных женщин, вести хозяйство и все такое, но они не вынесли его пьянства. Пьяный, он становится просто страшен. А Сюне во всем на него похож.

Анна-Мария вздохнула.

— Да, мало, что можно сделать для Эгона.

— Но ведь сейчас ему гораздо лучше, правда?

—

Да. Он кажется более чистым и даже немного поправился. Но все так же напуган.

— Так же боится, что отец или брат снова напьются, это верно. Потому что тогда ему приходится несладко. Я попробую снова серьезно поговорить с Сюне. Вы здорово украсили школьный зал, я видел. Но должен признаться, что не особо верю в этот рождественский праздник. Парни ругают бабьи затеи и ненужную чепуху. «Да эти неуклюжие ребятишки просто ни на что не способны!» — говорят они. И, по правде сказать, я с ними согласен. Вам не стоит переоценивать вашу роль здесь, в поселке.

— Но я…

— Это может плохо кончиться. Я просто хотел слегка предостеречь.

Анна-Мария и рассердилась, и разволновалась. Но они были уже у лавки и вошли в нее. На них обрушилась целая лавина различных запахов. Кожи, селедки, мыла, специй… Анна-Мария даже не могла все их различить. Коль оставил ее и подошел к группе мужчин, которые сидели на мешках и бочках или торчали у прилавка. Сама она попросила катушку ниток, и лавочник пошел за ней внутрь.

Парни, черные от рудничной пыли, с любопытством поглядывали на нее, говоря с Колем. Когда он был здесь, они уже не осмеливались вести себя так нагло.

Внезапно Анна-Мария обратила внимание на одного из них. Она спонтанно подошла к нему и протянула руку.

— Здравствуйте, — сказала она, приветливо улыбаясь. — Вы, должно быть, мой ближайший сосед, Севед, не так ли?

Мужчина удивленно уставился на нее усталыми, разочарованными глазами.

— Верно. А как барышня догадалась?

— О, — засмеялась Анна-Мария. — Я вас сразу узнала — благодаря маленькому Рудольфу. Он совершенно так же смешно морщит нос, как и вы.

В лавке воцарилась полная тишина. Она продолжалась долго-долго. Лавочник трусливо поглядывал то на одного, то на другого. Мужчины не шевелились, они ждали, как отреагирует Севед.

Наконец, до Анны-Марии дошло, что она сказала. Ведь именно Рудольф и был тем самым несчастным младшим ребенком в семье!

Севед распрямил натруженную рабочую спину. А потом весело сказал:

— Эй, лавочник! Принеси-ка стаканчик пива для маленькой барышни! Я плачу!

— Но я не… — возразила она.

— Пейте, — пробормотал Коль у нее за спиной.

— Ну уж, попробую пива ради такого случая, — улыбнулась Анна-Мария, принимая в руки не совсем чистый стакан. Остальные тоже подняли свои стаканы, она улыбнулась им и выпила. Ей даже удалось удержаться и не сморщиться. Ей никогда не нравилось пиво.

А Севед стоял у прилавка и разговаривал с лавочником.

— И еще я хочу купить это домой, жене, — сказал он, указывая на чудовищную безвкусную фарфоровую пастушку с поросячьим розовым лицом и в ядовито-зеленом

платье. — Если уж покупать, то только самое лучшее. Запиши на мой счет, ты ведь знаешь — я заплачу!

Мужчины выразили восхищение изящным и дорогостоящим фарфоровым кошмаром.

— Удачное замечание, — прошептал Коль Анне-Марии. — Сегодня вам удалось залечить многие раны.

— Но ведь я сказала правду, — прошептала она в ответ.

— Да, постороннему, конечно же, виднее, чем нам. Я думаю, теперь у вас с ними проблем не будет.

Он кивнул на прощанье и вышел. И Анне-Марии показалось, что внутри у нее тут же стало очень пусто.

Но никто из мужчин не дразнил ее, как в прошлый раз, и не хихикал у нее за спиной. А Севед даже предложил проводить ее до дома.

Ему хотелось поболтать, он предвосхищал то, что скажет жена о красивой фарфоровой фигурке.

— Будет, что поставить на буфет, — посмеивался он. — Будет, что показать!

— Разумеется, — пробормотала Анна-Мария и начала говорить о его маленькой дочке, которая училась у нее в классе. Ну, конечно, после того как Севед обрел уверенность в себе как мужчина, он мог позволить себе благодушно поболтать о своих бесподобных детях. Ну что, правда, его дочка — умница? А сейчас, к тому же, и ангела будет играть в рождественском представлении, целыми днями только об этом и говорит!

Нильссон наблюдал, как они проходят мимо. Эти двое и вместе? Так скольких же еще она собирается охмурить? Она может сильно осложнить ему жизнь! Нильссон был удручен.

Когда Анна-Мария в тот вечер подошла к окну у себя в комнате, чтобы задернуть занавески, она на секунду замерла. Неужели там на скалах, у пустоши, кто-то стоял? Кто-то, кто смотрел на ее дом?

Да нет, когда она взглянула туда еще раз, никого там не было.

Но сама она нередко ходила к скалам в дни, когда бывала свободна. Она заставляла себя почаще заходить в лавку. Сидела в школе гораздо дольше, чем это было необходимо. Тело ее горело от всепоглощающей тоски и желания, она с трудом засыпала по вечерам — как бы ни уставала.

Иногда она видела его. Гораздо чаще, чем раньше, он попадался ей на пути. Но он редко смотрел в ее сторону, всегда с кем-то разговаривал, единственное, что он позволял себе, это только кивнуть иногда. Но Анна-Мария чувствовала, что как только она начинает смотреть в другую сторону, его взгляд буквально прожигает ей спину. Или же она просто внушает себе это? Ей просто ужасно хотелось в это верить. Вот и все.

А Адриана она видела невероятно часто. Он почти совсем переселился в Иттерхеден и смотрел на нее с видом собственника, особенно, если рядом был кто-то еще. Но Анна-Мария старалась не оставаться с ним наедине, она жутко боялась, что он станет вести себя романтично. И, в результате, между ними накопились целые тома невысказанных слов. Адриан раздражал ее, но она старалась не показывать этого, он был так добр к ней, что она не могла позволить себе сказать ему, чтобы он убирался к черту.