Глубочайшее доверие к жизни
Шрифт:
Кроме того, когда Запад встречается с мастером, он поступает с ним очень плохо. С Иисусом он поступил совсем нецивилизованно, потому что столкнулся с совершенно неизвестным ему феноменом. Если бы Иисус был просто раввином, все было бы замечательно. Но он был мастером. Он исчез, и в нем появился Бог. Говорил не Иисус, говорил Бог.
А когда говорит Бог, он говорит очень авторитетно. Когда говорит Бог, он изъясняется в абсолютных терминах. Бог говорит как Бог. Иисус говорит: «Я – истина». Это говорит Бог, а не Иисус, сын Иосифа – это говорит Христос, а не Иисус. Это Бог говорит: «Я есть истина». Но ни один раввин никогда такого
Видите всю нелепость ситуации? Когда исчезает эго, всегда появляется Бог. А Бог говорит так, что кажется, будто человек стал очень эгоистичным: «Я есть истина! Я – путь! Никто не приходит к Богу иначе, как только через меня». Только послушайте эти слова: «Я пришел освободить вас. Я и мой Отец на небесах – одно целое». Как можно стерпеть такие заявления? Этот человек кажется невротиком, сумасшедшим, страдающим манией величия, потерявшим рассудок, душевнобольным.
Психоаналитики до сих пор называют Иисуса душевнобольным. И это действительно выглядит безумием – кто, будучи в своем уме, скажет: «Я есть путь, я есть истина, и никто не приходит к Богу иначе, как только через меня»? Разве нормальный человек может сказать такое?
Да, он был не в своем уме. Он был совершенно не в своем уме – как он мог быть в своем уме? Говорил Бог, а он был лишь его рупором.
Человек становится мастером лишь тогда, когда человек исчезает. Поэтому если у тебя есть желание быть мастером, само это желание тебе помешает.
Так что пока стань учеником. Постепенно ученик будет исчезать, и начнет возникать мастер. Первый шаг к мастерству – это ученичество.
Третий вопрос:
Ошо, я чувствую, что тону, и пытаюсь за что-нибудь удержаться. Но ничего не попадается под руку. Я задыхаюсь. Ошо, дай мне что-нибудь. Мне тяжело. Я умру или сойду с ума. Помоги мне, пожалуйста.
Единственной настоящей помощью будет помочь тебе окончательно утонуть. Именно этого ты и боишься. Я здесь, чтобы утопить тебя, а не спасать – потому что спасется только тот, кто утонет.
Ты говоришь: «Я чувствую, что тону…»
Должно произойти нечто прекрасное – позволь ему произойти! Утони! Чего тебе спасать? Что ты можешь потерять? Ты знаешь только страдания, ты – букет страданий, грез, надежд, разочарований и ожиданий. Пусть все это утонет! Почему ты беспокоишься? Почему ты хочешь спастись? Если ты спасешься, спасется и весь этот букет.
Нет, я люблю тебя и поэтому не могу тебя спасти. Я люблю тебя и поэтому сделаю все для того, чтобы ты исчез.
«Я чувствую, что тону, и пытаюсь за что-нибудь удержаться».
Держаться не за что. Ты можешь вообразить себе что-нибудь – когда люди в отчаянии, они постоянно что-нибудь выдумывают.
Моя работа заключается в том, чтобы постепенно, одну за другой, отнять у вас все ваши фантазии. Необходимо уничтожить все игрушки, чтобы однажды вы смогли увидеть, что держаться не за что. Только тогда вы расслабитесь и позволите себе утонуть. Только тогда вы расслабитесь и умрете.
А после смерти произойдет воскресение.
Веданта, иди на дно. И не пытайся за что-нибудь удержаться, потому что держаться не за что.
«Ничего
Потому что ничего и нет. Ничего не может попасться под руку.
«Я задыхаюсь».
Я знаю. Я сам прошел через это – я понимаю твое страдание, понимаю твою беспомощность. Но я не могу протянуть тебе руку, потому что, если я протяну тебе руку, ты останешься прежним. Я должен оставить тебя в этом положении. Я должен просто сидеть на берегу и смотреть, как ты тонешь.
Конечно, ты будешь на меня сердиться.
Я слышал…
Суфийский мастер сидел на берегу реки, и один человек стал тонуть. Человек начал истошно кричать: «Что ты там сидишь? Я тону, я не умею плавать! Спаси меня!»
А мастер рассмеялся и сказал: «Ну и что. Я тоже не умею плавать, но я же не кричу. Не умеешь, так не умеешь! Я сам не умею, но не кричу. Не нужно кричать».
Эта история кажется очень жестокой. Но это не настоящая история, а только метафора. Это наша ситуация! Веданта тонет, кричит и зовет на помощь, а я ему говорю: «Не кричи, не шуми. Просто исчезни. Расслабься и отпусти себя. Не пытайся ни за что удержаться». Это последняя попытка эго спастись. И это смерть, которая приносит самадхи.
«Ничего не попадается под руку…»
Да, ничего и не попадется. Я здесь не для того, чтобы снабжать вас новыми игрушками, новыми опорами и подпорками.
«Я задыхаюсь».
Знаю. Не пытайся спастись, иначе ты только продлишь свое страдание. Умри. Человек должен научиться искусству умирать – в этом весь секрет ученичества.
«Ошо, дай мне что-нибудь».
Я ничего не могу тебе дать. Я могу лишь все у тебя отнять. Я должен полностью тебя раздеть, полностью опустошить.
Именно об этом постоянно говорится в сутрах Иккью: Будда не может помочь. Любая помощь будет неправильной помощью, потому что помощь только поддержит вашу неправильную жизнь.
«Ошо, дай мне что-нибудь. Мне тяжело. Я умру или сойду с ума».
Ты не можешь умереть, это я могу сказать наверняка – никто никогда не умирал. Ты не можешь умереть, потому что смерть невозможна. Смерти нет. Все есть жизнь – просто жизнь постоянно меняет формы.
Когда ребенок рождается, выходит из материнского лона, он думает: «Я умираю» – и это естественно. Девять месяцев ребенок жил определенным образом, а теперь вся его жизнь нарушается. Разве он может подумать, что у него будет новая жизнь? Ребенок думает: «Наверное, это смерть».
Ты точно в такой же ситуации. Сейчас тебя вынимают из лона – лона общества, лона религий, лона концепций, абстракций, философий. Я вынимаю тебя из лона, в котором ты до сих пор жил. Это трудно, тяжело. Выходя из материнского лона, ребенок думает, что умирает. Рождение кажется ему смертью.
И когда однажды ты действительно будешь умирать – наступит старость, и придет смерть, – неужели ты думаешь, что это будет смерть? Это снова будет новое рождение. Каждая смерть – это новое рождение, а каждое рождение вначале кажется смертью. Но все это жизнь. Просто жизнь меняет свои формы, она постоянно переходит из одной формы в другую. Одна форма умирает, и жизнь перескакивает в другую форму.