Глубокая борозда
Шрифт:
— Что же ты раньше-то молчал?
— А я и сам только в эти дни на сей счет просветился, — возразил Несгибаемый.
2
Павлов поручил Сергееву подготовить анализ развития животноводства, сопоставив его с данными по республике и по стране. И первый же выходной день выделил на эти анализы.
Сергеев, как всегда, в готовой справке красным карандашом подчеркнул наиболее важное.
Листая таблицу за таблицей и опять возвращаясь к уже просмотренным, Павлов выписывал некоторые цифры, и постепенно перед ним вырисовывалась определенная закономерность в развитии животноводства:
И вот она — кривая продуктивности коров: 1953 год. Удои в колхозах не достигли и тысячи килограммов. Затем начался подъем: по двести, триста килограммов прибавки в год. Но вот линия постепенно выпрямляется: удои коров держатся на одном уровне год, второй… Затем кривая пошла под гору. Началось это падение в конце пятидесятых годов, а приостановилось лишь в шестьдесят третьем. Удои снизились до уровня пятьдесят шестого. Значит, в развитии животноводства как бы потеряно семь лет…
Потом снова подъем, особенно крутой в шестьдесят пятом — шестьдесят шестом. Но и этот рост связан с определенными мерами партии и правительства. Это же после мартовского Пленума шестьдесят пятого года кривая удоев пошла вверх. Но она уже опять выравнивается. Так что же? Решения Пленума исчерпали себя? Смешно об этом говорить, но вот факт…
Павлов особенно внимательно изучает таблицы по своей области. Вот показатели удоев по лучшим совхозам. «Приречный» племзавод… Удои коров в минувшем году 4485 килограммов. Павлов знал, что это самый высокий показатель по Сибири, один из лучших в стране. Он и сам в своих выступлениях ссылался на этот передовой коллектив. Но вот такой цифры почему-то не знал: оказывается, еще в 1953 году, то есть пятнадцать лет назад, здесь надоили от каждой коровы в среднем по 5485 килограммов. Ровно на тысячу больше! На тысячу… А ведь «Приречный» не укрупняли… Что же? Ухудшились породные качества скота? Тогда совсем плохо. Ведь отсюда во все области Сибири отправляются на племя бычки и телочки!
В других передовых совхозах удои коров тоже ниже, чем были в середине пятидесятых годов. Единственное хозяйство — Лабинский совхоз, где директорствует Герой труда Никаноров, — достигло и чуть превзошло показатель далекого 1956 года. Здесь в минувшем году надоили по 4500 килограммов!
Павлов не имел обыкновения тревожить своих помощников в выходные дни. А тут не удержался, позвонил Сергееву. Тот мгновенно поднял трубку.
— Чем занимаешься? — спросил Павлов.
— Да вот сижу, эти самые цифры обсасываю…
— Ну и какие мысли?
— В основном грустные…
— У меня создалось впечатление, что у нас не очень правильно подобраны кадры. Я — агроном, Несгибаемый и Гребенкин — тоже агрономы, ты — экономист. Ни одного зоотехника у руководства. Потому и провалы.
— Это еще как сказать…
Павлов мысленно видит, как покривились в усмешке тонкие губы Сергеева.
— Как раз, Андрей Михайлович, вина на агрономах… Я завтра покажу вам свои разработки. Животноводство-то скачет взад-вперед только потому, что агрономы не производят нужного количества кормов. Одним словом, — заключил Сергеев, — зоотехники слишком добры к агрономам, в том числе и к руководящим.
Павлов извиняется за беспокойство, кладет трубку. Опять смотрит таблицы.
А что же с индивидуальным скотом? Потолок достигнут вскоре после мартовского Пленума, когда с частного сектора были сняты многие ограничения.
Павлов еще раз нарушает свое правило: звонит Гребенкину, просит зайти на квартиру.
— Что случилось? — весело произнес Гребенкин, заходя к Павлову.
— Случилось ЧП! — не принимая его веселого настроения, сказал Павлов. — Ты у нас секретарь по сельскому хозяйству, с тебя и спрос… Ты не знаком с этими анализами? — кивнул он на таблицы.
Гребенкин пожал плечами, протянул свою здоровую руку к бумагам, сел в кресло-качалку.
— Да не спеши, Сергей Устинович, я подожду. — Павлову не хотелось, чтобы Гребенкин обиделся за резкий прием.
Гребенкин, помогая подбородком, листал таблицы.
Чтобы не мешать ему, Павлов вышел, попросил приготовить чаю. А когда вернулся, Гребенкин, как видно, был готов к беседе: таблицы лежали у него на коленях.
— Ну, что сказать? — поднял голову Гребенкин. — Шагаем в ногу со всеми, — он усмехнулся. — Не лучше, но и не хуже.
— А кое-где с мясом плохо, на рынке берут до четырех рублей за килограмм. Это тебя не волнует?
— Значит, так было и запланировано, — в том же тоне продолжал Гребенкин. — Планы-то мы выполняем!
Павлов хорошо знаком с подобными приемами Гребенкина: умеет так повернуть суть вопроса, что нападающая сторона невольно становится обороняющейся. Вот и сейчас Павлову фактически нечего возразить Гребенкину. Он понимал, что все сказанное Гребенкиным — лишь злая ирония. Однако она может быть и совершенно непробиваемой защитой! В самом деле, какие могут быть претензии к тем, кто перевыполняет установленные задания по закупкам молока и мяса?
— А ведь дело-то, Сергей Устинович, серьезное…
— Конечно, серьезное, — строго выговорил Гребенкин. — Я, Андрей Михайлович, честно скажу: радовался, когда было принято решение устанавливать план-заказ государства не по тем заданиям, какие раньше существовали, а по сниженным. Нам дали почувствовать реальность планов, уверенность в своих силах. Дело прошлое, но когда работаешь изо всех сил, а задания выполнить не можешь — руки опускаются. Очень уж напряженными были тогда планы, часто просто нереальными. А вот теперь думаю, Андрей Михайлович, что на вооружение приняли другую крайность, и она может вызвать…
— Расслабленность?
— Совершенно точно, Андрей Михайлович! Расслабленность… Планы по продаже молока, мяса, зерна и других продуктов снизили, надеялись на подъем энтузиазма, да так оно и получилось в первые годы, это факт! А все же и расслабление уже заметно. Произошла переоценка в понимании своих задач… Да вот вам пример: Егоров из Кулундинской области задается — в прошлом году перевыполнил план поставок зерна на семь процентов. Сколько о них писали! И ведь что удивительно: вроде все уже забыли, что их области еще недавно доводился план сдачи зерна триста миллионов пудов. Правда, они ни разу его не выполнили, но все же до двухсот восьмидесяти миллионов дотягивали. Помните? Ну вот. А теперь у них план-заказ на сто шестьдесят миллионов, они продали сто семьдесят, то есть на сто миллионов меньше, чем когда-то, и уже герои! За двести восемьдесят миллионов, бывало, поругивали, а за сто семьдесят — хвалят, да еще как!