Глубокий рейд
Шрифт:
– Так точно!
– ответил Поворотиев.
– Аттестованный, значит?
– пряча усмешку, продолжал Доватор.
– Так точно. Аттестован.
– Не понимаю, - Доватор развел руками, - не то лейтенант, не то ефрейтор. Знаков различия нет.
Поворотиев виновато посмотрел на петлицы и покраснел.
– Поломались, а купить...
Доватор достал из полевой сумки блокнот, вырвал лист, присел к столу и стал что-то писать. Сложил лист, протянул лейтенанту:
– Передайте комдиву. А ко мне без знаков различия
– Есть! Разрешите идти?
– Нет, подождите. Разыщите моего коновода и скажите ему, что я приказал дать вам пистолетную кобуру. А то получается: офицер связи, да еще кавалерийской дивизии, и без знаков различия, новенький пистолет в старой, негодной кобуре... Какой вы даете пример бойцам и командирам? Вы представитель командования дивизии!.. Вы женаты?
– Нет, товарищ полковник, - смущаясь все больше, ответил Поворотиев.
– И не женаты... А вдруг встретится по дороге девушка и подумает: "Где служит этот офицер? У него, наверное, и командиры такие же неряхи..."
Дальше выдержать было невозможно. Лейтенант вздрогнул, повернулся, больно лягнув правой ногой по щиколотке левой, и выбежал из комнаты, красный от стыда.
Минуту спустя, садясь верхом на коня, он от волнения никак не мог поймать ногой стремя. Потом надвинул кубанку до самых ушей и шажком поехал по улице, стараясь разгадать, что кроется за строгостью полковника. Бросив повод на луку, Поворотиев вынул из кармана синих брюк полученную от Доватора бумажку и прочитал ее.
Новый командир кавгруппы предупреждал комдива, что приедет сам лично будет проверять конский состав, вооружение, вьюки, снаряжение. "А ведь посмотришь - кошку колбасой кормит!" Поворотиев усмехнулся, покачал головой и сунул записку в полевую сумку.
Вечернее небо было чистым, безоблачным.
Где-то одиноко и методически била пушка: немецкая привычка тревожить русских, не давать покоя во время ужина. Однако жизнь шла своим чередом. Из леса вкусно попахивало лавровым листом. Дымили кухни, перекликались связные, дневальные, посыльные. Гремели котелки, ведра. Весело выговаривали трубачи: "Бери ложку, бери бак, кто не хочет, иди так!"
За деревней Поворотиеву повстречалась женщина с мешком за плечами.
– Скажите, товарищ военный, где тут штаб?
– поравнявшись с лейтенантом, спросила она.
Поворотиев остановил коня.
Женщина торопливо вытащила из рукава записку, доверчиво протянула Поворотиеву. В ее усталых, ввалившихся глазах светилась улыбка. Лейтенант не сразу отвел взгляд от ее строго очерченных бровей, молодого загорелого лица. Стройную, сильную фигуру женщины горбатил висевший за плечами армейский вещевой мешок. Черный жакет, черная косынка, палка в руках делали ее похожей на странницу.
В записке, которую прочитал Поворотиев, Оксане Гончаровой предлагалось разыскать штаб "начальника Льва Михайловича". Фамилия начальника не упоминалась. Подписал записку Гордиенков.
– Хлопцы
– Придется проводить...
– Поворотиев сделал вид, что смотрит на женщину недоверчиво. Она, сверкнув белыми зубами, приветливо улыбнулась.
Повернув коня, лейтенант коротко сказал;
– Идите вперед. Здесь недалеко.
В штабе капитан Наумов выслушал доклад Поворотиева и сухо заметил, что лейтенанту не следовало брать на себя обязанностей по патрулированию девушек, а нужно было выполнять то, что предусмотрено наставлением по полевой службе штабов в разделе "Служба офицера связи".
Молодому лейтенанту ничего другого не оставалось, как сказать капитану: "Есть!" Про себя он назвал капитана "штабная душа" и дважды огрел плеткой своего ни в чем не повинного дончака.
Капитан Наумов приветливо предложил Оксане снять мешок и поставить палку в угол. После этого он провел ее к Доватору.
В комнату уже вползали вечерние сумерки, и лица Доватора Оксана не разглядела. Она видела только тускло блестевший глазок ордена, неясные очертания пряжек и ремней и решила, что перед ней важный начальник.
– Здравствуйте, - проговорила она тихо.
– Здравствуйте.
– Доватор кивнул и придвинул ей стул.
– Садитесь.
Оксана присела.
– Откуда идете?
– С-под Витебска.
– Какого района?
– Бешенковического.
– Деревня?!
– вскрикнул Доватор.
– Село Хотино, - ответила Оксана, испуганная криком и порывистым движением, с каким Доватор подошел к ней.
– Хотино? Фамилия, фамилия как?
– Гончарова...
– Григория Гончарова знаешь?
– То мой батько... Откуда вы знаете?
– А меня узнаешь?
Оксана некоторое время пристально всматривалась в побледневшее лицо Доватора. Откинувшись на спинку стула, чуть слышно проговорила:
– Узнаю... Бачьте!.. Да вы ж Лявонтий Доватор! Мамо...
– договорить ей не дали слезы.
– ...Як начали стрелять, як начали!..
– рассказывала Оксана Доватору.
– Мы в лесу сидели, а потом у болото перебрались. Старики мои дома остались, а нас немцы начали гонять. Идут по лесу - из аутоматов палят. Кругом трещит, на елках огонь вспыхивает... Ой, страшно было! Мы тогда у болото и убегли. Там ваша матка с батьком были...
– Где же они остались?
– спросил Доватор, отгрызая кончик мундштука потухшей папиросы.
– Там, у болоте... Мы вместе жили. Хлеба не было. Грибы ели, малину... Потом немцы и туда пришли. Все разбежались, потеряли друг дружку. Я одна осталась. Ночью шла, а днем в кустах ховалась. Ну, вот и пришла...
– Она опустила голову, закрыла лицо руками, заплакала.
– Добре, что пришла!
– Лев Михайлович щурит глаза, молчит.
– Не надо, Оксана!
– Он положил ей на голову руку.