Глубокий рейд
Шрифт:
– А вещи?
– Вещи? Здесь оставить.
– Как оставить? Нет, этого я не могу!
– Ты что же думаешь, тебе вагон подадут? Сейчас людей надо перевозить и снаряды.
– Фу... ты прав, Антоша! Я действительно с ума схожу...
Он взглянул на жену. Она тоже смотрела на него. В ее умных и строгих глазах он увидел скрытые слезы. Так стояла она, эта веселая украинка, красивая, гордая, примиренная и утихшая теперь... У него дрогнуло сердце. Он подошел к ней и сказал:
– Нет, ты все-таки чудная женщина!
–
– через силу улыбаясь, спросила она.
– Замечательная жена, я хотел сказать, - ответил он гордо и даже несколько восторженно. Вдруг он услышал шорох и повернул голову к двери. Дверь медленно и бесшумно открывалась. Варька, дочка, скользнула в комнату. Прикрывая дверь, она всегда слегка толкает ее задом, это у нее получается непроизвольно и очень потешно. Ей уже девятый год.
По взволнованным лицам родителей она поняла, что произошло что-то важное. Обидчиво скривив губы, пропела:
– Дочь забыли, да-а?
– Озорница и шишига!
– сказал отец, улыбаясь, и пошел к ней навстречу.
– Очень хорошо вам тут одним, очень, да?
– говорила Варька. Прыгнула, повисла у отца на шее.
– У-у-у, папастый, майор колючий... Папа, почему ты на войну не уезжаешь? У всех, у всех уходят, прямо ужасно...
– А что ужасно-то?
– Война. Там же убивают...
– Ну, положим, не всех убивают...
– Зачем ты это говоришь?
– вмешивается мать.
– Тебе об этом вовсе и не нужно говорить...
– А теперь все говорят про войну, - отвечает Варька.
– Ой, какая ты, мама! Интересно, потому что... Вот наш город скоро бомбить будут. А я ни капельки не боюсь. Вот Витька боится, он даже автомобилев боится...
– Автомобилей, - поправляет мать.
– А почему Витьку не привезли?
– спрашивает Осипов тревожно. Значит, я его не увижу?
Он остро чувствует: дома кого-то не хватает. Некому сказать: "Папа, давай побьемся - яс, яс!" Витьке четыре года - самый забавный возраст.
– Да я ведь не думала, что ты так скоро... Решила: пусть поживет у бабушки. Тут сутолока такая, - точно оправдываясь, говорит мать.
– Слушай, Варька, давай патефон заведем, а мать бутылку вина поставит - и кутнем.
– Вот здорово!
– Варька, надув губы, кричит: - Кутне-е-е-ем!
– И правда, - подхватывает мать, - я тоже выпью. Да ведь мне вас обедом надо кормить. Все в голове перепуталось. Девять часов, а про обед забыла...
Обедали, ужинали - все вместе. Чокались, смеялись. Забывали вовремя остановить патефон, и он трещал, шипел, точно сердился на невнимательных хозяев.
Превеселый был последний вечер. Варьку насилу спать отослали.
Остались вдвоем, решили: детей немедленно вывезти под Москву. Это было 27 июня 1941 года... С тех пор майор Осипов не получил из дому ни одного письма. Что случилось?..
Осипов встал, прошелся по шалашу.
ГЛАВА 10
Несколько дней назад Доватор послал в инспекцию конницы письмо, на которое с нетерпением ждал ответа. Побывав на узле связи, Доватор решил навестить Гордиенкова. Он вышел на улицу, прошел через картофельное поле, обогнул кусты около речушки и направился к лесу. В конце деревни, на большаке, стояла легковая машина, а рядом с ней - командир в бурке. По кубанке Доватор издали узнал подполковника Холостякова.
Когда машина скрылась за пригорком, Холостяков подошел к Доватору. Оказалось, приезжал генерал-майор, начальник штаба армии, с которым Доватор был хорошо знаком. Лев Михайлович удивился, что генерал не заехал к нему.
В душе накипала досада. Доватор искоса взглянул на Холостякова, и ему показалось, что у того оскорбительно веселый вид.
– Я считаю необходимым уведомить вас, что передал генералу рапорт. Холостяков, скрипнув под буркой ремнями, достал из кармана платок, вытер лицо и продолжал: - Мне бы хотелось...
– Мне бы вот сейчас хотелось оперу послушать - "Евгения Онегина", перебил Доватор.
– Почему вы меня не откомандируете?
– спросил Холостяков.
Этот разговор он заводил уже не в первый раз. По приказанию свыше Холостяков оставался в распоряжении Доватора, но должности тот ему не давал. На все командирские совещания Доватор приглашал Холостякова персональным распоряжением. Холостяков нервничал, волновался. Случайная встреча с генералом тоже не была утешительной.
– Почему вы не сработались с Доватором?
– принимая рапорт, спросил генерал.
– У него характер невозможный.
– Конкретней.
– Молод и горяч, стремление к партизанщине. Вчерашний политрук, не нюхавший пороха, вообразивший себя Суворовым. Дьявольское честолюбие, дьявольская энергия, никакого опыта и в смысле теории - полный туман. Я не трус, вы меня по Финляндии знаете, я готов на любой осмысленный риск, но лезть в петлю так, за здорово живешь - слуга покорный!
– Такие вопросы не решаются на большаке, - сухо отрезал генерал и поднял руку к фуражке. Потом, тронув за плечо шофера, добавил: - Посмотрим ваш рапорт...
– Зачем мне вас откомандировывать?
– проговорил Доватор, усилием воли подавляя закипавший гнев.
– Рапорт подали - ждите!
Доватор круто повернулся и пошел назад, в деревню.
"Бежать хочешь, рейда боишься!
– хотелось крикнуть ему.
– А щегольскую кубанку носишь, укрываешь под буркой трусливую душу!.. Все равно потащу тебя в тыл, заставлю поверить, что русский человек ничего не боится на свете... Что он говорил генералу - вот что хотелось бы знать, что написал в рапорте?.. Нажаловался? Ну, черт с ним!"