Глубокое бурение [сборник]
Шрифт:
Сначала ведь решили, что, ежели так вышло, уедут на следующем поезде, даже хорошо, что Иваныч от коллектива так удачно отбился. Это даже какое-то время служило поводом для шуток.
А потом каждый, поговорив со своими домашними (а Вовка и Опарыш — друг с другом), втихомолку сгонял в кассу и купил обратные билеты, тем более что в обратном направлении составы вообще порожняком шли, и билеты стоили сущие
Так что каждый отправился в обратный путь только с домочадцами, трусливо отделившись от коллег в цирке, театре, зоопарке и, конечно, в Третьяковке.
Чем дальше на Восток, тем безлюднее становилось на станциях и полустанках. Трубы дымили как-то чахло, будто нехотя, по дорогам ездили редкие «жигули» или «пазики», запряжённые в лучшем случае лошадьми, а в худшем — собаками. Правда, китайцев тоже ещё немного было — видимо, они за Уральский хребет пока не торопились, Сибирь обживали.
Какое-то время мужики на работу не выходили: стыдно было за своё малодушие. Но потом всё-таки начали по очереди возвращаться. Сначала бугор, потом Оскар с Вовкой, которые жили в одной общаге, затем приехал Игорь, и уж он-то нашёл и Лёху, и Опарыша, и даже Волокотина вытащил.
— Ну чего мы в этой загранице потеряли? — сказал он. — Мы и здесь никому не нужны, а там-то нас кто ждал?
Только-только вскипел чай, мужики сидели на кухне в своём родном цехе, и легко соглашались со всеми доводами сварщика.
На работе, кстати, почти никого не осталось. Все конторские свалили, зарплата исчезла, паровозы остановились, путейцы и рабочие депо разбрелись, кто куда, и остались только те, кому совсем некуда было деваться. Город в целом стал тише и малолюднее, да и преступность как-то снизилась — все бандиты и воры подались в Европу и Америку.
Сошёл снег, народ, весь, который остался, потянулся к земле. Пока — только к огородам, но кое-кто из стариков заглядывался уже и на обширные пустующие поля. Но налоговая хоть через раз, хоть со скрипом, но ещё работала, так что целину поднимать было ещё рано. Вот уедут и эти тоже…
Государственный аппарат разваливался, коррумпированные менты потянулись вслед за жуликами и бандитами, коррумпированные чиновники — вслед за ментами, и дышать, конечно, становилось всё свободнее, хотя с деньгами было туго. Но, опять же, пошла зелень, некоторые торговые
Держалось только правительство и паровое вещание. Одно за другое. Каждый день высокое давление доставляло новости: мол, всё нормально, жизнь налаживается, и вообще подготовка к зимней олимпиаде идёт полным ходом.
Однажды, уже в мае, когда за окном, словно по Тютчеву, бушевала гроза, случилось чудо. С парового экрана вещал премьер. Он сказал, что народ недостоин такого правительства, как наше, что государственные мужи все как один уезжают куда-нибудь в Германию, или, на крайний случай, в Тринидад и Тобаго, а вы, то есть мы, которые остаются, пропадайте, как хотите. В этот момент, то ли к добру, то ли на беду, в руках у бугра был разводяра, первый номер. И он обрушил его на экран, да так, что предохранительный клапан застопорил напрочь.
— Заебали, — сказал бугор.
— Чего? — опешили мужики.
— Заебали… — повторил бугор, сам себе не веря, и в глазах его блеснули слёзы.
Они вспомнили! Вспомнили все заветные слова! Мужики выскочили под первый ливень, радостно смеялись и матерились, словно дети, которые надолго остались без попечения родителей.
Видимо, давление в паровой сети было действительно очень высоким. А может, заветные слова вспомнили и в других малонаселённых районах страны, и тамошние бугры точно так же вдарили со всей дури разводным ключом по трубе. Как бы там ни было, вся система парового вещания, от Дальнего Востока до Калининграда задумалась сначала на пару секунд, а потом рванула. Да так, что правительство так и не успело добраться ни до Германии, ни до Тринидада с его Тобагой.
Мужики стояли мокрые, закопчённые, все в грязи, посреди огромной целины, в которую превратилась страна.
— Перекреститься бы надо, — сказал Волокотин.
Благодарим, что использовали наш рулон до конца. Не забудьте спустить воду.