Глубокое волшебство

Дуэйн Диана

– Что ж, тогда Я убью ТЕБЯ.

Теперь он усмехнулся.

– И у тебя тоже не выйдет. «Все за одного». Помнишь? Мы ОБА должны выбраться живыми из этой переделки.

Он не смотрел на нее.

– Давай поставим себе такую цель, – сказала Нита.

Ответом – молчание.

Она глубоко вздохнула.

– Знаешь, если мы даже НЕ выберемся отсюда оба, я думаю, все будет хорошо. Для всех остальных…

– Нет! – вскричал Кит.

Нита спокойно глянула на него.

– Ладно, – сказала она. – Пусть будет так, как будет.

Да, перед ней сейчас был тот Кит, которого она знала. Кит, с которым она привыкла работать. Упрямый, решительный, почти всегда уверенный в себе. Человек, из которого храбрость

так и выплескивается. Человек, который может с одинаковой смелостью предстать перед Одинокой Силой и перед разгневанными родителями Ниты.

– Послушай, – спросила она, – а что ты собираешься сказать моим предкам, когда вернешься?

– Я собираюсь сказать им, что жутко проголодался, – откликнулся Кит. – И пока я ем, все расскажешь им ты.

«Пусть будет так!» – усмехнулась про себя Нита, повторив свои слова.

Они еще долго плавали, наблюдая за тем, как медленно кралась по небу луна, слушая прилетающие каждую минуту резкие сигналы маяка Амброуз. Примерно в миле от них проплыл танкер, направляющийся в бухту Нью-Йорка. Его зеленые, бегущие по волнам огни, казалось, были направлены прямо на них, низкий оглушительный звук сирены упреждал встречные корабли от столкновения. Но вот снизу, из-под воды послышалась еще более глубокая нота, которая постепенно становилась все выше и тоньше и наконец исчезла для человеческого уха. И лишь колыхание воды напоминало, что звук призыва не смолк.

– Они готовы, – сказал Кит.

Нита кивнула, скользнула вниз и тут же обернулась китом-горбачом. В последний раз она взглянула на облитые закатом башни Манхэттена, пока Кит, окутанный Сетью, обращался в кашалота. Потом они ушли в глубину.

Глава двенадцатая. ПЕСНЯ ДВЕНАДЦАТИ

Влекущееся в сторону моря течение Гудзонова пролива начинается примерно в двадцати милях южнее маяка Амброуз и сначала стремится на юг, параллельно берегу Джерси, а затем постепенно уклоняется к юго-востоку прямиком в открытое море, где становится значительно глубже. Дно пролива постепенно меняется, переходя от серо-зеленого ила к серо-черному песку и вплоть до совершенно голых полосатых камней. Оно усеяно обломками кораблей, оставленных за время четырехсотлетнего плавания в водах пролива, и отходами человеческой деятельности, скопившимися за триста лет обитания на его берегах. Здесь вперемешку лежат почти целые корпуса кораблей, потерпевших кораблекрушение и опустившихся поверх затонувших прежде, покрытых ржавчиной судов, и груды гниющих бревен, и пепел, и кучи угля, и зазубренные ребра металлического лома, и затопленные, ставшие ненужными громадные буи, и пушки, и даже невзорвавшиеся бомбы, снаряды, торпеды. Все это покрыто и поглощено илом и жидкой грязью, смытой сточными водами. Мусор многомиллионного города, которому некогда в суете деловой жизни подумать о жизни подводной.

Неровное дно пролива начиналось на мелководье, где глубина едва ли опускалась на морскую милю. Когда-то здесь было гораздо глубже, и в особенности в начале пролива. Однако жидкая грязь настолько заполнила его, что первые несколько миль трудно было даже определить, где проходит русло, погребенное под гниющими отбросами, навалом выцветших банок из-под пива и красных от ржавчины жестяных крышек. Но постепенно, примерно в двадцати милях вниз по проливу, это русло проявлялось и становилось похожим на некую неровную колею, проторенную течением реки Гудзон по дну океана. Колея эта в самом глубоком месте достигала мили и расширялась до пяти миль от края до края. Но даже и здесь, на глубине сорока морских саженей, что вдобавок ниже дна океана примерно на шестьдесят футов, в углублении русла, напоминающего в разрезе букву V, толстым слоем лежит темная масса отходов человеческой деятельности. В последние

годы город уже не засорял это место, но зато и прежняя грязь не вычищалась. Каждый камень, каждая железяка на постепенно понижающемся морском дне поросла черным и густым илом. На такой глубине, у дна мало рыб: им просто нечего здесь есть. Криль в этой мертвой воде не живет, ибо она не пригодна для зарождения микроскопических существ, которыми он питается. Неестественный оливковый цвет моря не меняется даже летней ночью.

Стены пролива стали понижаться. Постепенно колея выровнялась и превратилась просто в широкую подводную долину, каких немало на морском дне. Достигнув предполагаемого конца пролива примерно в ста тридцати милях юго-восточнее гавани Нью-Йорка, цепочка подводных пловцов, к своему удивлению, уже ничего не могла разглядеть впереди. Лишь неясно маячила в зеленовато-серой сумеречной воде неровная гора мрачных, покрытых илом и грязью камней и всевозможного мусора. Однако там, где пролив должен был поворачивать к югу, перед ними разверзлась…

…бездна! Грязные припухлости морского дна словно бы скопились и остановились у неожиданно обрывающейся громадной дугообразной скалы. И двурогая дуга эта простиралась на две мили, от одного ее рога до другого. А за скалистым обрывом, за границей континентального шельфа, который тянулся на северо-восток и юго-запад, не было ничего! Ничего, кроме смутного свечения, проникающего сюда с поверхности океана. А за границами полукруга, в его бездонной глубине таилась лишь мертвая тишина и подстерегал черный, непроглядный мрак, от которого пробегал по коже озноб. Ледяной холод и тьма.

– Предупреждаю вас всех, – заговорила Ш'риии, когда Кит и одиннадцать Посвященных собрались вместе и зависли в воде, созерцая эту тьму у входа в каньон Гудзон. – Не забывайте о глубине погружения. Наполните легкие самым большим запасом воздуха. Если кто-то все же опасается, что воздуха ему потребуется больше, чем способно дать заклинание, скажите об этом сейчас. Помните, что давление воды в Великой Бездне так тяжело, что каждое движение забирает намного больше кислорода, чем здесь, у поверхности. И ваша работа потребует колоссальных запасов дыхательного топлива. Так что сейчас, если необходимо, самое время расширить заклинание. Позже, после того как мы пройдем Ворота Моря, у нас этой возможности не будет. Не сумеете вы и выбраться на поверхность за глотком воздуха, не хватит сил. Работа на глубине нам предстоит тяжелая, и даже кашалот может задохнуться, хотя он и посильнее многих из нас. Итак, предупреждаю, подумайте хорошенько.

Все молчали.

– Прекрасно. Тогда я напоминаю еще раз о границах действия Защитного заклинания, оберегающего от мощного давления воды. Они очерчены разлитым вокруг нас светом. Он к тому же позволит видеть все, что происходит в этих пределах. А если потребуется, мы легко сможем расширить границы. Но пока я не разрешу, за рубежи светового круга не выходите. Однако и границы эти не устойчивы. Будьте внимательны, иначе от вас останется лишь безжизненная мягкая масса.

Нита молча поглядела на Кита, и тот так же молча ответил ей небрежным движением хвоста, что означало нечто вроде: «Подумаешь! Мне все равно». Конечно, кашалотам давление нипочем: они и охотятся на самых больших глубинах.

– Будь осторожен, – все же остерегла его Нита. – Не умничай там внизу.

– И ты тоже…

– Есть какие-нибудь вопросы? – оглядела всех Ш'риии.

– Конечно, – весело фыркнула касатка К'лыыы, подплывая к сосредоточенно жующей Р'ууут, – когда она перестанет перекусывать, могу я перекусить ее пополам?

– Перестань дурачиться. Последний раз спрашиваю, Волшебники.

И снова никто не пропел и ноты.

– Тогда вперед, – скомандовала Ш'риии, – и будем готовы к тому, что нам уготовили Силы.