Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка(Романы)
Шрифт:
Из бутылки в стопки с бульканьем льется виски, жадно вытянутые руки тут же подносят стопки ко рту, я тоже получаю свою порцию и разом опрокидываю ее в горло. Усталое тело начинает гудеть, внутри приятный жар, но это не удушливый жар каньона. Видно, за свою прежнюю жизнь я мало употреблял спиртного, раз выпитое пробуждает во мне какие-то светлые, нежные видения; напряжение и кошмары исчезли, я могу думать об Урсуле, как о живой. Мне кажется, что если я только выберусь отсюда — а я непременно выберусь, и скоро, — Урсула будет ждать меня дома, выйдет навстречу, протянет свою маленькую крепкую руку и спрячет под ресницами заблестевшие
Платье Флер, которая сидит, поджав под себя ноги, мягко струится по земле, рука со стаканом виски протянута к луне, Флер смотрит сквозь него на небесное светило.
У этой изнеженной и привыкшей к праздной жизни женщины нет ничего общего с Урсулой.
Маленькая и бесстрашная труженица, Урсула и после двадцати пяти лет оставалась по-девчоночьи худенькой, бегала как жеребенок, предпочитала простую, как у школьницы, одежду и поэтому еще больше походила на подростка.
Однажды вечером Урсула обхватила меня за шею и, по-детски всхлипывая, рассказала, как днем ее обидели до глубины души. В ее кресло, едва уместившись в нем, уселся здоровенный мужчина. Пациент нерешительно открыл малюсенький рот над отвислым подбородком, белки его глаз в мельчайших красных прожилках беспокойно забегали по сторонам, взгляд выражал отчаяние и мольбу.
Пациент пришел удалить больной зуб. Урсула сделала ему укол и через положенное время подошла к нему с щипцами, за эти полчаса страх мужчины неизмеримо возрос, и он заорал на весь зубоврачебный кабинет: я не позволю этой девчонке измываться надо мной! Находившиеся в кабинете пациенты вздрогнули, врачи остановили бормашины, разговоры смолкли, Урсула, хрупкое создание, стояла на виду у всех с щипцами в руке, от стыда ей хотелось спрятаться за спину здоровенного мужчины. Кончилось тем, что зуб удалил другой врач.
Бесстрашная Урсула была доведена до отчаяния. Почему я такая маленькая. Даже ты называешь меня колибри! — жаловалась она, уткнувшись мне в грудь. А ведь у меня сильные и ловкие руки, я могу в один момент вытащить зуб с каким угодно крепким корнем! Урсула не выносила, если затрагивали ее профессиональную гордость.
Ловкость и сноровка пришли к ней не без труда. То, чем обделила ее природа, она компенсировала ценой непрестанных усилий.
Обрести силу и мастерство — вот что постоянно заботило Урсулу. Не проходило и дня, чтобы она не делала физзарядки. Я, актер, порой не проявлял должной заботы о своем теле. Урсула же по утрам, подобно жонглеру, подбрасывала гантели. Сидя перед телевизором, мяла в руках теннисный мячик или вышивала. В самом деле, пальцы у нее были гибкими, как у пианистки, и сильными, как клещи. Однажды, когда Урсула была дома одна, к ним в квартиру пытался вломиться какой-то пьяный. Урсула одним-единственным приемом довела скандалиста чуть ли не до обморочного состояния: она схватила его за распухший нос и потянула. Вырвавшись из ее тисков, мужчина пустился наутек. После Урсула смеялась до слез: нос мужчины хрустнул под ее пальцами, словно кочан капусты, а маленькие глазки внезапно стали огромными, как блюдца.
Вышивание, задуманное поначалу как тренировка пальцев, превратилось впоследствии в страсть. Помимо усвоенных навыков, у нее открылся редкостный дар. Наши наволочки украсились романтическими букетами цветов, а полотенца — монограммами, на юбках Урсулы появились фиалки и маки, на блузках —
Когда после успеха в фильме обо мне забыли, я тоже не раз сомневался: может, и я выбрал не ту профессию?
В любом обществе Урсула в своих платьях, отделанных вышивкой, производила фурор. Стоило ей только появиться, как с женщинами начинало твориться что-то непонятное. Как завороженные, они тянулись к Урсуле и кругами ходили вокруг нее.
Надо же, я утратил чувство времени и пространства. Парил в воспоминаниях рука об руку с Урсулой. Остальные меж тем разговорились, их голоса становились все громче и громче.
Что ж, они под защитой ночи и потому могут излить свою душу.
Я навостряю уши.
Обсуждают побег?
— Достать бы большой кусок пластиката и сделать оболочку воздушного шара, баллоны с водородом найдутся в мусорных кучах. Залезем в корзину, отпустим веревку и махнем в облака, — с воодушевлением заявляет Жан.
— И сразу же попадем на экран какого-нибудь локатора, небольшой снаряд — и от нас лишь мокрое место.
Это говорит Уго.
— Вправе ли мы вообще желать большего, чем заслуживаем? Случайность — это не оправдание.
— Закон великой эпохи — фактически человечеством правят миллионы мелких случайностей, — тихо, будто и не споря, произносит Фред.
— Ты прав! — с жаром восклицает Эрнесто. — И мы по чистой случайности попали в этот переплет.
— Послушайте! — вмешивается Флер. — Знаете, о чем я подумала? Они могут невзначай прикончить нас, даже не подозревая, что произошло. Допустим, мы спрячемся под виварием. А они случайно выберут мишенью именно этот вагон и сбросят на него бомбу. И все, конец.
— Вполне логично! — одобрительно произносит Уго. — За это стоит выпить!
Он протягивает свою рюмку Флер. Остальные следуют его примеру. Флер не забывает и меня.
Уго потягивает виски и рассуждает: раньше убийца стоял со своей жертвой лицом к лицу. Укокошил, и дело с концом. Нынче же такой упрощенный способ изжил себя. Лучше не знать, что ты совершил. Предположим, рыскающей в океане подводной лодке дан приказ выстрелить ракетой по какому-то квадрату, обозначенному номером или кодом. Разве команде известно, кто погибнет? Не правда ли, какое гуманное кровопролитие! Никаких угрызений совести, картины ужасов не отчеканятся в мозгу, можно не бояться, что кошмары будут преследовать тебя. Даже количество жертв останется неизвестным. Кстати, он когда-то близко знал женщину, которая неоднократно пыталась покончить с собой. Нет, он ее не любил, но его мучил постоянный страх; что, если она действительно осуществит задуманное? Кому хочется быть свидетелем предсмертной агонии и видеть труп?
— И как же ты поступил? — с интересом спрашивает Эрнесто и в ожидании ответа делает изрядный глоток виски.
— Стерег ее как зеницу ока, отбирал у нее таблетки и лезвия бритв. Не знал ни сна, ни покоя. В конце концов сбежал, нервы не выдержали.
— Она жива? — продолжает допытываться Эрнесто.
— Не знаю, — отзывается Уго. — Меня это уже не касается. Может, все-таки положилась во всем на волю случая.
— Вот и им все равно, останется ли в каньоне хоть одна живая душа или нет, — замечает Фред.