Глухомань. Отрицание отрицания
Шрифт:
— Перестань бабство свое лелеять! — резко сказал Спартак.
Тамара обиженно примолкла, но долго молчать ей было невмоготу.
— Зачем ты столько кусков ему отвалил?
— Затем, что блесна должна сверкать. Только тогда ее заглотят.
Тут появились официанты с нагруженным снедью столиком, Тамара и Спартак вышли из точки слышимости, а я — из точки прослушивания. Я-то вышел, а прослушанное из меня выходить что-то не торопилось…
Для кого должна была сверкнуть блесна? Кто должен был ее заглотить — я или главврач нашей больницы?..
ГЛАВА
1
Танечке я про деньги не сказал. Я намеревался отдать их жене Альберта Лидии Филипповне, поскольку весь их товар был уничтожен, а долги оставались долгами. Зачем-то спрятал в гараже дипломат с числом Антихриста и долларами и явился домой чистым, как младенец. Обрадовал ее известием о Киме, от ужина, естественно, отказался, что очень Танечку расстроило, но в меня уже ничего не вмещалось. Я утешил ее сообщением, что завтра пойдем к Кимам, тут же прикусил язык, вспомнив, что деньги-то спрятал, а как теперь объяснить Танечке их внезапное появление? Но решил, что как-нибудь выкручусь.
Я терял лицо, как говорят китайцы. Уж слишком липкой была паутина, в которой я трепыхался. Мне выть хотелось, а не дергаться, но я выл в душе, а все же дергался.
Выкручиваться пришлось на следующий день, но выкрутился я скорее всего наполовину, сказав, что эти деньги мы должны отдать не в семью, а как бы из семьи. То есть заплатить ими хотя бы часть долга Зыкову. Танечка долго допытывалась, откуда они у меня, но я молчал, как топор. Я не мог сказать Танечке правду, не мог, хоть пилите меня на четыре части. Но она допытывалась очень обеспокоенно, и мне пришлось плести какую-то ахинею про внезапную премию, что ли. Но все в конце концов как-то утряслось, потому что моя Танечка свято верила каждому моему слову и долго сердиться не любила и не умела. И подсказала стоящую мысль: не говорить о деньгах Лидии Филипповне, а передать их Андрею с глазу на глаз.
— Только надо их где-то спрятать, — строго сказала она. — Думай, где и как. У тебя неплохой опыт.
В общем, мы слегка поцацкались с этим дипломатом из-за моего идиотизма. Но, слава богу, все обошлось.
Наше известие, что Альберт уже в московской клинике, обрадовало женскую половину Кимов до почти счастливых слез. Мужская половина была более сурова: Володька уже научился держать эмоции при себе, а Андрей смотрел на меня весьма подозрительно. И при первой же возможно-сти предложил выйти перекурить.
— Кто это организовал?
— Что организовал?
Я прекрасно понимал, что его интересует, но выигрывал время, чтобы хоть как-то обдумать ответ.
— Перевозку отца в Москву, — он вздохнул. — Не крути, крестный, тут не просто в деньгах дело. Тут принцип «ты — мне, я — тебе». А что ты можешь им предложить? Устроить их очередного земляка на место Херсона Петровича?
— Отца отправил в Москву Зыков, — сказал я. — Пойми, тут не до принципов. Глухоманская медицина отца не вытащит, я с главврачом говорил. Только Москва.
— Зыков, — он криво усмехнулся. — Совесть, что ли, у него заговорила, крестный?
Я не мог ему сказать, чем оплатил перевозку Кима в столицу нашей родины. Не мог, он в Афгане воевал, он знает, как и от чего гибнут наши парни. Я просто молчал, и он молчал тоже. Потом сказал:
— Значит, правы мои разведчики.
— Какие разведчики?
Я спросил машинально, думая, как мне объяснить происхождение денег, которые во что бы то ни стало должен был уговорить Андрея взять. И хоть на время прикрыться от долга тому же улыбчивому Юрию Денисовичу. А потом придет подтверждение получателя, мне заплатят солидный куш или… Или я попрошу окончательно списать долги Кима. Вот-вот, и как я до этого раньше не додумался! Это же надо было поставить главным условием договора в одном экземпляре…
— Погром на рынке устроили ребята из спортлагеря. Только не местные, таких там тоже хватает, Глухомань на всю Россию распространяется. А свои на следующий день прошли торжественным маршем. Ать-два. И получили контроль над рынками. Как думаешь, крестный, дадут они моему отцу, корейцу, торговать? Сначала уберут чернозадых, как они выражаются, потом — чучмеков, а потом и до косо-глазых дело дойдет. И за всем этим — Зыков.
— Почему ты в этом уверен?
Спросил я без всякой собственной уверенности, что будет иначе. Будет именно так, как сказал Андрей.
— Есть два самых надежных источника информации: мальчишки и влюбленные девушки. Для мальчишек у меня — Володькины уши, а для девушек — Светланкины.
— Кого?
— Ну, дружу я со Светланкой… — Андрей несколько смутился. — Даже больше, чем дружу, стоит она того. И совсем не потому, что работает в конторе Зыкова, а вообще — очень стоящая.
— Жениться надумал?
— Как только отец поправится. Но дело не в этом. Дело, крестный, в том, что спортлагерь содержит Зыков. Это точно, потому что Светланка собственными глазами видела платежки. И из этого факта следует, что Зыков сначала отца угробил, а потом почему-то решил его спасти. Почему он так решил, крестный?
Тут меня, наконец, осенило. Содержать — значит кормить. Целую ораву молодых лбов в черной униформе. И я сказал:
— Пойдем.
И пошел. А Андрей пошел за мной. Я разыскал припрятанный дипломат, набрал Антихристово число и распахнул.
— Ого, — сказал Андрей.
— Заплатишь Зыкову часть долга. Молча заплатишь. А скажешь одну фразу: остальное через два месяца.
— Откуда у вас валюта? — строго спросил Андрей.
Даже на «вы» вдруг обратился. Значит, достали его эти у.е.
— Грешен я. Загнал Зыкову макароны для кормежки его погромщиков. Бери и делай, как сказал.
2
Уж не помню, почему я решил позвонить Маркелову в тот самый вечер, когда мы вернулись от Кимов. То ли рассказать ему, что Кима отправили в Москву, то ли выложить все, что Андрей мне поведал о Зыкове, то ли поделиться собственными впечатлениями о встрече за армянским натюрмортом. Однако позвонил. А он меня огорошил совершенно неожиданным известием: