«Глухой» фармацевт
Шрифт:
— Валя, — серьезно спросил Буров, — твоя мама знает, что ты будешь работать у нас?
Посерьезнела, перестала смущаться и Валя, сказала просто:
— Про комсомол мама знает. Про ЧК — кет.
— Вот что. Валя, ты обязательно скажи маме, что будешь работать у нас секретарем. Поняла?
— Да, товарищ Буров.
— Обязательно скажи... Товарищ Каминский, — повернулся Буров к дежурному и распорядился: — Вызови коменданта, пусть выдаст Валентине Михайловне Пройде пшена и подсолнечного масла, что положено на трехдневный паек бойцу.
—
— Работа у тебя, так сказать, и умственная и физическая... Да исхудала ты, Валя Пройда. Этак скоро насквозь просвечиваться будешь. Ну и обмундируем тебя. Чего в мешковине щеголять?!
К последнему замечанию Бурова Валя отнеслась довольно равнодушно:
— Сейчас все так ходят. А то еще комсомольцы «барышней» задразнят.
— Ну относительно этого с тобой Валерий Михайлович потолкует, — сказал Буров. — Значит, обо всем договорились?
— Договорились, товарищ Буров... — по-деловому ответила Валя, решив, что необязательно быть мальчишкой, чтобы с тобой разговаривали по-серьезному.
3. БУДНИ ЧК
В гостиницу «Лондонская», куда пришли Касьяненко и комсомольцы, все комнаты, кроме одной, оказались занятыми.
Красномордый бородатый верзила-дворник, приведший их смотреть комнату, окал и разводил руками:
— Вот осталась одна комнатенка. Прошу, товарищи комиссары.
«Комнатенка» оказалась просторной, с высоким лепным потолком. Посредине на дорогом узорчатом паркете был прибит большущими гвоздями ржавый лист жести, на котором стояла и пузатая «буржуйка». Жестяная труба от нее тянулась к люстре с хрустальными подвесками. Там ее колено было привязано проволокой к бронзовым украшениям люстры, и труба уходила в форточку, тоже заложенную жестянкой.
Матвей поглядел на «буржуйку», потом на красивую изразцовую печь, выдававшуюся из стены.
— Дров сжигает видимо-невидимо, — пояснил дворник, перехвативший взгляд Бойченко, — может, конечно, вы дровишек достанете...
Возле «буржуйки» валялись обломки резного орехового книжного шкафа, гнутые спинки и подлокотники кресел красного дерева. Рядом с окном у стены приткнулся, накренившись, словно полузатопленный корабль, большой диван без подлокотника и двух ножек. Из сиденья был вырезан порядочный клок кожи. Рядом с печкой, соперничая с ней в белизне, стоял рояль с позолотой.
— А это что за фисгармонь? — опросил Касьяненко, тыкая пальцем по клавишам.
Звук рояля был красивый и сильный.
— Нет, не фисгармония это, товарищ комиссар, — солидно заметил дворник. — Рояля, изволите знать. Фисгармонии в костелах стоят. А роялю мы уберем, не извольте беспокоиться. Она из другой залы дома.
— Стол-то есть какой-никакой?
— Стол? Табуретку? Койку? — дворник оглядел комнату, словно эти вещи могли расползтись по щелям в паркете, и развел руками. — Всю мебель большевики, что понаехали, разобрали. В другие, стало быть, помещения.
— Ладно... — мрачно констатировал Касьяненко. — Можешь идти.
Дворник, подловато улыбаясь, удалился из комнаты задом, точно боялся, что морячок проводит его пинком. Едва красномордый прикрыл дверь, Касьяненко зло сплюнул и выругался:
— Фу ты, сволочь какая! Прямо по роже видать — контра! Чистая контра! — И, чуток отойдя, добавил: — Вот что, камса, я, пожалуй, к вам переберусь. Веселее будет. А то впихнули меня в келью при кирхе, на Глазенаповской. Стены — каменные, пол — каменный, а у меня от сырости еще на службе ревматизм завелся.
— Это здорово! — за всех ответил Матвей. Костя и Сашка топтались на паркете, больно красив был, и ходить по такому жалко, а больше всего Решетняка и Трояна смущал рояль цвета слоновой кости с позолотой.
— Можно мне пальцем в него потыкать? — спросил Сашка, обращаясь к Матвею.
— Тычь, была б охота! — ответил за него Касьяненко. — Гидре всякой можно, а нам нельзя?!
Но Троян продолжал вопросительно смотреть на Матвея.
— Попробуй, — сказал Матвей. — Только кулаком по роялю не грохай. Хоть он и принадлежал контре, а сделал его мастеровой человек и теперь он принадлежит рабочим.
— Ишь ты, — широко улыбнулся Касьяненко. — Недаром тебя дворник-контра комиссаром назвал. Ты, может, и Карла Маркса уже читал?
— Читал, — ответил Матвей. — «Капитал». Мы вместе с двоюродным братом, с Володей. Одному бы мне, пожалуй, не осилить.
— А кто это «двоюродный брат Володя?»
— Рабочий с «Наваля».
— Сейчас кто?
Троян неуклюже взмахнул длинными руками и хлопнул себя. по бедрам:
— Ты что, Шицевалова не знаешь?
— Погодь, погодь... Это председатель уездчека Елизаветграда? [3] ...Тогда понятно, почему ты такую книгу осилил.
3
ныне — Кировоград
— И ты осилишь, — сказал Матвей. — Скоро занятия по политучебе начнутся, вместе заниматься будем.
— Да, хлопцы, видать по всем статьям, надо мне к вам перебираться, а то кирха эта меня совсем доконает.
Касьяненко в тот же день переехал к комсомольцам. Он появился в комнате веселый, в бушлате нараспашку, держа в одной руке гитару с широченным голубым бантом, а в другой — самодельный чемоданчик из фанеры, выкрашенный коричневой краской. Устроился Касьяненко на кожаном диване с прорехой. Сбегал во двор за четырьмя кирпичами, подложил их под сиденье вместо ножек и был очень доволен собой.