Глупая сказка
Шрифт:
Ну вот из-за посадки-то этой все и получилось. И Кольку-академика, и Барина в армию не взяли. У одного бронь была. Тот до последнего часа все на Урал имущество заповедника отправлял… А у другого во время охоты еще в тридцатом году дробью всю правую руку размозжило…
Вот они с последней телегой уезжать стали, а тут фронт накатился. Наши блиндажи рыть… да прямо на той посадке…
Вот он пришел и говорит: «Спрячь меня, Аня… Не хочу я немцам служить… Я ни за тех, ни за этих, я за лес…» Он знал, что я любила его… Ну я и спрятала… Мы ночами подпол этот с ним вырыли… Тут он и жил… А когда наши пришли, боялся выйти из-за Кольки-академика.
Анна Васильевна запнулась, пожевала тонкими серыми губами, точно раздумывая, говорить мне или нет, потом качнула головой и продолжала:
– Тут такое дело, сынок… Наши-то думали, что он с немцами убег… Мол, к отцу убег… И не искали его… Если б искали, так давно нашли… Наум видел, как он Кольку-то к речке нес, Вот в чем дело, сынок…
– А разве Наум не был на фронте?
– У Наума-то как получилось… Лось его на третий год войны копытом в голову ударил… Вот его и не взяли в армию… Раненый вроде бы… А это где же видано, сынок, чтобы лоси лягались? Темная эта история… Ну да бог ему судья… Ну так вот Наум видел, как Барин Кольку-академика в речку волок… После войны и заявил. Ходили по домам, расспрашивали про Барина… Взяла грех на душу, сынок, сказала, что с немцами убег… Ну и перестали искать…
Так и жил у меня
В лесу он посадочку опять с дубками заложил… Желуди, где наши блиндажи рыли, нашел… Из желудей и заложил посадочку… Почти каждую ночь ходил туда, все поливал, ухаживал…
Недоглядела я за ним сегодня. Не надо ему было ходить к своим дубкам… Уж больно плох был в последнее время… За шприцем к Науму побежала, глянь, а его уже нет… Ушел… Вернулся… белее снега… «Прощай, – говорит, – Аннушка… Извини, если что не так…» Лег и помер…
Анна Васильевна на минуту замолкла, провела ладонью по сухим глазам.
– Дите у меня должно было от него народиться… Так мы того… Чтобы уж его не выдавать… Знали все, что я ни с кем… Еще догадался бы кто… Сынок мог быть…
Хозяйка замолчала. Я тоже не знал, что сказать. Странная жизнь, странная смерть…
– Ты поможешь мне могилку вырыть, сынок? – спросила Анна Васильевна. – Он хотел, чтоб его в лесу похоронили, и место показал… Ты бы могилку утром вырыл, а я бы в сельсовет сходила, смерть заявить…
– Хорошо, Анна Васильевна…
Мы молча вылезли из подземелья. Гостей уже не было, веранду заливал лунный свет. Я пошел к себе в комнату.
Рис сонно возился на кровати.
– Пап, ты где так долго? – спросил он недовольно.
– На улицу ходил. Ты почему не спишь?
– Я заснул, а потом проснулся, а тебя нет… Вот и жду. Ты больше никуда не уйдешь?
– Нет…
– И завтра мы опять пойдем в лес?
– Да.
– Хорошо было, – сказал Рис, уже засыпая. – И лес, и речка, и дождь, и ежик… Только ты сказки не умеешь рассказывать… Глупая сказка какая-то…
Рис еще шевельнулся и затих.
Я разделся и лег на кровать. В окно уже тянуло предрассветной прохладой. Серый свет в окне забивал молоко луны. Из леса доносились предутренние шорохи: потягивание просыпавшихся деревьев, возня птиц…
Вдруг раздались глухие выстрелы, лай собак… Началась охота.