Глупости зрелого возраста
Шрифт:
— Хорошо. Я сбросил на электронный ящик адрес кафе. Там тихо, уютно, нам никто не помешает, — уже сам повел партию Ильин.
— Я видел.
— Отлично, тогда всего доброго.
— До встречи.
Иван положил трубку и в ответ на укоризненный взгляд начальника виновато поблагодарил:
— Большое человеческое мерси. Если бы не ты, он бы опять морочил мне голову.
— Знаешь, Ильин, — сказал в ответ Туманцев, — я хоть теперь слаб по части баб, а все равно мужик. А ты, как был бабой, так ею и остался.
Лирическое
Как ни горько это было осознавать, но Туманцев был прав. До 49 лет, невзирая на мизерную зарплату и отсутствие всяческих перспектив, Иван просиживал штаны на агонизирующем маленьком заводике, куда пришел по распределению еще в 80-ые сразу после политеха.
— Увольняйся, найди новую работу, — требовали жена и дочь.
— Я уже старый, куда я пойду, кто меня возьмет, — твердил в ответ Ильин.
— Но мы же нашли, устроились!
Тамара и тогда еще студентка Люда содержали уроками английского семью, бегали по ученикам, пахали с утра до вечера и хотели, чтобы он тоже принял участие в новой реальности. Ильин не возражал. Если бы кто-то взял его за руку; привел, куда следует; показал, как и что делать, он бы с удовольствием потрудился на благо родной семьи. Самостоятельно же проявлять инициативу и переходить Рубиконы, Иван не мог, не хотел, не умел. Поэтому терпеливо ждал, когда жена и дочь уймутся.
Теоретически тактика была выбрана правильно. Однажды, устав от пустых разговоров, Тома и Люда оставили его в покое. Практически же ситуация только ухудшилась. Ильину пришлось по требованию жены покинуть семейное ложе, перебраться на раскладушку в кухню, самому себе готовить и покупать продукты.
Но человек так устроен, что привыкает ко всему. Вскоре полуголодное унизительное существование, жизнь на птичьих правах в собственном доме перестали казаться Ивану кошмаром. Он точно знал (по телевизору систематически показывали): многим еще хуже и утешался тем, что жена и дочь его больше не толкают на подвиги.
Ситуация изменилась, когда, после длительного перерыва, объявился старый институтский приятель Коля Туманцев и предложил Ивану у стать журналистом в возглавляемом им строительном издании.
— Но я ведь не умею писать на деловую тематику, — растерялся Ильин.
— Это не сложнее, чем сочинить роман.
Четко и ясно излагать свои мысли на бумаге Ильину удавалось всегда. Лет в тридцать он даже сел за книгу, правда, творение свое не закончил, но все, кто читали рукопись, хвалили слог, стиль и вообще. Коля в том числе.
— Но я ничего не знаю о строительстве.
— Разберешься. У тебя с головой порядок. Ты же логик, инженер.
— Зачем я тебе понадобился? Неужели вокруг мало профессионалов?
Туманцев не постеснялся и выложил все начистоту.
— Последние годы я вкалывал так, что гай гудел. Теперь хочу отдохнуть. Потому зову тебя на такие условия: я тебя научу всему, а затем это все ты будешь делать за нас двоих! К тому ж, с тобой я могу быть спокоен: ты не станет подсиживать меня, не будешь интриговать. А с оглядкой на отнюдь не юный возраст
Мечта о человеке, который возьмет его за руку и приведет в новую жизнь, внезапно обрела реальность. От счастья Ильин даже зажмурился. И лишь уточнил:
— У меня получится?
— Посмотрим, — мудро решил Николай.
К огромному удивлению первая статья Ивана пошла в печать практически без правок. После двадцатой Туманцев зачислил Ильина в штат, загрузил непомерным количеством обязанностей и выбил у директора издательства приличный оклад. Казалось бы, все устроилось лучшим образом. Как бы не так! Бес попутал и в ожидании первой большой зарплаты, Иван так вожделенно размечтался швырнуть деньги в лицо супруге, так захотел сказать: «Я тебе нужен только для денег. Раз так, на, подавись!», что, в принципе так, и поступил. Бросил на кухонный стол полторы тысячи долларов и ляпнул взлелеянную в мечтах фразу.
Тамара кивнула, приняла к сведению услышанное, отделила от общей кучи три сотенные купюры, протянула Ивану.
— Это тебе. Остальное забираю в счет долга. Мы кормили тебя не один год. И впредь, чтобы так и было. Триста баксов тебе на жизнь, остальное — нам!
И все. Ни слова доброго, ни улыбки. Ни понимания, что грубость его от беспомощности, от горькой непреходящей обиды.
Которая с каждый днем только набирала силу. Ильин старался работать, как можно больше. Ему казалось, деньгами он заслужит прощение и вернет расположение жены и дочки. Но почему-то деньги ничего не исправляли. Пропасть между ним и семьей росла и ширилась, отчуждение усиливалось и, наконец, два года назад вопрос решился кардинально. Дочка вышла замуж, перебралась в Харьков, куда вскоре туда же отбыла и жена. Поселилась супруга у двоюродной сестры. В Киеве появлялась редко, раз в квартал приезжала за деньгами. В один из таких визитов, явно возбужденная размерами полученной суммы, Тамара снизошла и впервые за несколько лет позволила Ильину вкусить плотских радостей. Допускала она Ивана до тела и позже, если считала собранный оброк достаточным.
— Ты вкалываешь, как негр на плантации, экономишь каждую копейку, а она забирает все?! — возмущался Туманцев.
— Должен же я содержать семью, — оправдывался не очень убедительно Ильин.
— С какой стати? Твоя Люда прекрасно устроена, да и Тома далеко не бедствует!
— Пусть берут все. Мне ничего не надо.
— Вот дурак! Ну, а секс хотя бы? Твоя Томка должна быть сговорчивее.
— Что ты имеешь в виду?!
— Извини, но получается, что ты ей платишь за интимные услуги.
— Сейчас в рожу дам!
— Я, как журналист, всего лишь сопоставляю факты.
— Твоя трактовка ошибочна. Тома не продает себя. Она бросает мне, как голодному псу кость, и так мстит, — пояснил Ильин.
Жена не скрывала своей вражды. И старалась испортить даже те крохи, которые давала. «Когда ты, наконец, уймешься? — спрашивала, укладываясь в постель с видом жертвы. В голосе звенело сплошное раздражение. Затем следовала фраза, которая Ильина особенно коробила: — Только быстро».