Гнет
Шрифт:
Имела она козочку «Белку», и по двору бегали куры. К ней во двор часто заходили какие-то местные мужчины и женщины и, оторвав от дел, посвящали ее в какие-то местные проблемы, а по вечерам она выходила с низенькой табуреточкой на улицу и там, у мура, сидела до позднего вечера с соседками-старушками, о чем-то с ними разговаривая.
Ее живость ума и ясность речи всегда поражали меня. Баба Киля говорила на украинском языке, и ее говор всегда радовал мне слух, побуждая у меня желание
Я знал, что она родилась в далеком 1902 году в большой крестьянской семье и, что с самого детства ее жизнь подвергалась жесточайшим испытаниям. Я не один раз пытался проникнуть в ее прошлое, и каждый раз она, уходя, видимо от мучительной для нее темы разговора, отвечала:
– Двумя словами про это не расскажешь…
К сожалению, к бабе Киле я приезжал не чаще одного раза в год. Раньше, в раннем детстве, моя мама частенько отправляла меня сюда: к деду Ване, бабе Киле и моей крестной маме Анне - старшей дочери бабы Кили, жившей вместе с ними. А потом, начиная с восьми лет, я жил вместе со своими родителями в Казахстане. Потом была учеба в Высшем пограничном училище и служба на границе и в Афганистане.
И когда в очередной раз я приехал на Украину в отпуск, я вновь с удовольствием навестил бабу Килю и вновь, горя желанием проникнуть в глубину ее жизни, я еще раз пытаюсь разбудить в ней тяжкие воспоминания.
– Бабуся, а сколько лет Вам было, когда война началась? – спросил я ее.
Не отрывая взгляда от окна, за которым, по-прежнему не переставая, шумел дождь и громыхало, она, немного помолчав, ответила:
– Наверное, лет сорок.
– А детство свое Вы хорошо помните?.. Какое оно было? – тут же стал я подбрасывать ей вопросы, пытаясь разговорить ее.
Потупив перед собой взгляд, баба Киля несколько секунд сидела молча, затем, словно выдавливая из себя слова, произнесла:
– Да, какое, внучек, у детей тогда могло быть детство…
– Ну, каким-то же оно было?.. Расскажите о себе,- все же настаиваю я, - вы ведь и при царе жили и в период становления Советской власти…
– Ой, внучек, - вновь стараясь отмахнуться от неприятного разговора, буркнула в ответ баба Киля, - вспоминать и рассказывать о той жизни – все равно, что ковыряться в ране, которая до сих пор кровоточит.
– Ну, бубуся… - не отстаю я.
– Ну, я даже не знаю…
На какое-то время она вновь замолчала, погрузившись в свои нелегкие воспоминания, затем, под аккомпанемент разбушевавшейся за окном стихии, она все же начала свой рассказ.
«СВЕТЛАЯ» ЖИЗНЬ…
Моя жизнь мало
Когда-то это село принадлежало помещику Чернявскому, а создано оно было еще раньше - запорожскими казаками.
Когда мои родители - папа Гавриил и мама Устья - здесь поселились, это было маленькое, изрытое землянками и мазанками, оторванное от всего мира селение, тут они купили сначала плохонькую землянку, а потом, на этом же месте, они начали строить хату.
Строили и обживали ее мои родители с большим трудом - благо, что каменоломня была не далеко от села, да и семья у них была большая: одних хлопцев - пять душ: Родион, Алексей, Федор, Сеня и Вася. Я была единственной девочкой и третьим ребенком в семье.
Трудились мы тогда, как волы: мой папа и мои старшие братья: Родион и Алексей – работали на каменоломне, а мама сначала чуть свет в поле выходила и там почти до самой темноты, не разгибаясь, на хозяина батрачила, а потом – возле дома своего продолжала вместе со всеми работать.
Когда мои старшие братья Родион и Алексей подзаработали на каменоломне немного денег, они решили вновь вернуться на свою родину - в село Гребенники, там они и поженились, там они и жили до войны. А я среди оставшихся в доме детей была уже старшей, и в мои обязанности входило приготовление пищи и уход за младшими братьями.
Потом мне работы в доме прибавилось: папа сам - из бревен акации и камыша, смастерил ткацкий станок, и сначала мама на нем дорожки ткала, а потом и я научилась. Обложишься, бывало, цветными старыми тряпками и рвешь их на полоски тонкие, потом в клубки их сматываешь до самого утра. Здорово нас этот станок тогда выручал: мы делали дорожки и под заказ и так их продавали,… хорошие были дорожки – крепкие и красивые,… вон, - баба Киля кивнула в сторону комнаты, - они до сих пор у меня на полу лежат.
Потом, на деньги, что на ткацком станке заработали, мы даже швейную машинку «Зингер» купили – папа специально в Николаев за нею ездил. Это такая радость для нас была! На ней мы сами себе всю одежду шили, иногда даже и на заказ мама что-то шила. Но денег нам все равно не хватало, из-за этого я не могла учиться в школе. Для хлопцев мама с папой старались выкроить какие-то деньги на учебу, а на меня, к сожалению, денег не хватало, так я и прожила всю свою жизнь безграмотной.