Гнев Тиамат
Шрифт:
– Чего добивается подполье?
Холден пожал плечами.
– Полагаю, пытается расчистить под сапогом твоего отца малость свободного места, чтобы хоть чье-то мнение что-то значило. Так делал бы и я на их месте. Продержаться. Только…
Холден встал с койки и заговорил прямо в камеру:
– Нельзя ли вырезать эту часть? Для нее это гнусно и все равно ничего не меняет.
Ответ последовал не сразу, но вскоре магнитный запор двери щелкнул, открываясь. Только вздрогнув от облегчения, Тереза поняла, как ей было страшно наедине с этим человеком. И как она рада, что хоть одна часть испытания
– Они бы не позволили мне причинить тебе вред, – сказал Холден. – Даже если бы я захотел. Я не хотел, но даже если бы хотел.
Ее пронзил гнев, непредсказуемый и злобный.
– Вы теперь уже не танцующий медведь, – сказала Тереза.
Холден откинулся к стене, оперся на нее. Улыбнулся, и стало видно, что у него недостает глазного зуба.
– Зато приятно, что тебя принимают всерьез.
Дверь открылась, вошли два охранника и полковник Илич. Плитка пола скрипнула под их сапогами. Охранники держали руки на дубинках, но не вытаскивали их из петель на поясе. Пока нет. Илич взял Терезу за плечо и повернул к двери. «Если он назвался твоим другом, это правда». Она хотела бы поверить, но у нее не получалось.
– Все хорошо, – заговорил Илич, когда дверь камеры закрылась за ними. – Ты хорошо справилась.
Магнитные замки снова клацнули. Заперли Холдена. Ей стало немного спокойнее. Проходя по коридору, они миновали еще полдюжины таких же дверей. Если за ними были люди, Тереза не знала ни кто они, ни почему там оказались. Каждый день открывал ей теперь много-много нового.
С той дурной ночи Тереза сама чувствовала себя почти пленницей. Трехо вытянул из нее все, что ей было известно о Тимоти: как познакомились, что он говорил, что она ему говорила, как он ладил с ремонтными дронами, почему она никому о нем не рассказывала. Через несколько часов допроса Илич попытался вмешаться, но Трехо продолжал, пока она не расплакалась, и еще долго после того.
Тереза не помнила, сколько это длилось. Допрос повторялся, но занял он часы или дни, она не знала. Она перестала воспринимать время. Все как будто только что началось – и при этом продолжалось вечно. Она чувствовала себя марионеткой в чужой руке. Отбивалась ли она от Трехо, или сидела при останках отца, или ела, делая вид, что ничего не случилось, Тереза чувствовала, что она настоящая забилась в маленькую черную нору там, где раньше у нее было сердце.
Илич беседовал с ней о травмах, о насилии и обещал, что со временем ей станет лучше. Кортасар занимался ее здоровьем, сканировал мозг, брал кровь, но с ней почти не разговаривал. Это было к лучшему. Говорить ей не хотелось.
Если она засыпала, ей снились жестокие кошмары. Без кошмаров теперь не обходилась ни одна ночь.
Обзорная комната была выкрашена в успокаивающий, нейтральный оттенок зеленого. Здесь пахло чистящими средствами и перцем с ванилью от лаконских цветов, Трехо с Кортасаром стояли у объемного дисплея, просматривая крутящиеся на нем комплексные данные – как будто любовались волнами или облачным фронтом. Охрана заняла места у дверей, Илич прошел к экрану. Тереза подумал сесть в кресло, но до него показалось так далеко, что она просто опустилась на пол.
– Что я тут вижу, док? – спросил Трехо.
Кортасар покачал головой.
– Рисунок его реакций
– Вы вполне уверены?
– Нет, – ответил Кортасар. – Но на восемьдесят процентов уверен. Дальше надо попробовать с доктором Окойе. С ней у него намного более продолжительная связь. И дружеские отношения.
– Если вы готовы оторвать ее от нынешней работы, – вставил Илич.
Трехо, нетерпеливо хмыкнув, так стиснул щеки кулаками, что побелели костяшки пальцев. Темные пятна у него под глазами говорили об усталости. «Он в одиночку не дает распасться империи», – подумала Тереза. Эта мысль как будто пришла к ней со стороны. От другого, кто мог и солгать.
– А поиски… тела дали результат? – спросил Илич.
– Нет, – ответил Трехо. – Я дал приказ стрелять при контакте, но у меня есть заботы поважнее отстрела слоняющихся по округе зомби чужаков. Если он и объявится, то до своих запасов не доберется. Может, ему повезло и дроны приняли его за неисправную настольную лампочку.
Что-то шевельнулось в сознании Терезы. Что-то маленькое.
Кортасар крякнул.
– Думаю, вам следует пересмотреть это решение. Получив дополнительный объект, я намного дальше продвинусь в работе с верховным консулом и…
– Прежде чем что-то менять, подождем доклада доктора Окойе, – перебил Трехо. – Главное – удержать под контролем сепаратистов.
– Неужели? – съязвил Илич. – А я думал, главное – что кто-то сожрал наши корабли и сломал Дуарте.
Он подразумевал ее отца, но так это и к ней относилось, и она почувствовала себя участницей разговора. «Учитывая его фон…»
– Это для нас вторая проблема, – сказал Трехо, – и к ней мы еще перейдем. Но если я не удержу их, верховному консулу, когда он выздоровеет, нечем будет править.
В его словах звучала знакомая Терезе пустота. Она внимательнее присмотрелась к адмиралу. В ней еще сидело унижение от многочасовых допросов, но его усталость и страх бросались в глаза. Он лишился вождя. И его отчаяние вызывало у нее что-то похожее на симпатию.
Ее будто отбросило в прошлое, разлетелась голова Тимоти. Ахнув, она снова очутилась в нормальном времени. Травма памяти. Полковник Илич рассказывал о таких внезапных возвращениях не интегрированных мозгом моментов. И советовал не молчать, когда такое случается. Это случилось, и она промолчала. Трехо бросил взгляд на нее, потом на Илича.
– Ее надо вовремя вернуть в здание, чтобы сверстники ее видели.
Илич напрягся.
– Почтительно возражу, адмирал. Случившееся вполне объясняет некоторые отклонения от расписания. Никто и не заметит, если она немножко опоздает на урок.
– Об этом я и говорю, полковник. – Трехо подчеркнул каждый слог звания, намекая на различия между ними. – Когда все ждут потопа, все привычное работает как мешок с песком для дамбы. Да, ей не удержать все, что валится сейчас из рук, но кое-что она может. А свою роль в тесте, который затеял наш доктор, она сыграла. Нет смысла ее здесь задерживать.