Гнев. История одной жизни. Книга вторая
Шрифт:
— Слушаюсь, господин полковник!
Через несколько минут эскадрон «Молния» появился у дома губернатора. Широко распахиваются ворота, из глубины двора, мягко шурша шинами, выезжает автомобиль.
— Эскадрон, сми-ир-но!
Кавам-эс-Салтане приветливо машет нам рукой и что-то говорит шоферу. Автомобиль останавливается.
— Вы здесь старший, господин ождан?— обращается ко мне губернатор.
— Так точно!
— Вам объяснили, что вы должны делать?
— Так точно, господин губернатор!— бодро отвечаю я и чувствую: на
— Вот и прекрасно! Слава аллаху!— Кавам-эс-Салта-не, кажется, не придал значения выражению моего лица.— Выполняйте задание, господин ождан.
— Слушаюсь!
В Ахмедабаде, в живописном дачном местечке в окрестностях Мешхеда сегодня торжества по случаю новруза. От Мешхеда до Ахмедабада нет и фарсаха пути, но дорога очень пыльная, утомительная. Я смотрю на бурые от пыли лица своих джигитов и думаю: «Дай этим ребятам волю, они такие б именины устроили тебе, господин губернатор!..»
...За праздничным столом текут испанские, французские вина и коньяки. Один за другим раздаются тосты.
— Я поднимаю бокал и пью за вечную дружбу Ирана и королевы Великобритании!— слышится вкрадчивый возглас.
Между тем мы оцепили дачу плотным кольцом. Я объезжаю эскадрон, из-за высокого каменного забора слышны возбужденные голоса подвыпивших фаворитов губернатора. Мой Икбал гордо вышагивает по извилистым узким улочкам.
Где-то здесь, в Ахмедабаде враги расстреляли Ходоу-Сердара. Может быть на одной из этих глухих улиц?!
«Ты еще ответишь, кровавый губернатор, за это!» — хочется крикнуть мне пирующим негодяям.
...В Мешхед мы возвратились под вечер. Над городом висели тяжелые тучи. В горах то и дело вспыхивали молнии и погромыхивало, но дождя не было.
Наша процессия следует по проспектам и улицам Мешхеда. Подвыпивший Кавам-эс-Салтане истуканом сидит в открытом автомобиле. Я ближе всех к нему. Мой Икбал натягивает поводья,— готовый вырваться вперед, обогнать автомобиль.
От самого Ахмедабада я изучаю складки на жирном бритом затылке губернатора. Гнев переполняет мое сердце...
У здания, в котором разместился штаб девятого режмана хорасанской жандармерии, нас останавливает повелительный окрик Таги-хана. — Стой!
Генерал вышел на балкон и поднял правую руку. Машина остановилась. Кавам-эс-Салтане раз за всю дорогу медленно повернул голову в сторону Таги-хана. Лицо повелителя выражало полнейшее недоумение. Я видел, как быстро-быстро задергалось в нервном тике верхнее веко правого глаза Кавам-эс-Салтане.
— В чем дело?
Перед губернатором в тот же миг вырос полковник Бехадер. В руках у него маузер.
— Вы арестованы!
— Я губернатор Хорасана Кавам-эс-Салтане!— затылок его налился кровью, но в голосе, вместо былого высокомерия, уже слышен испуг.— Вы, наверное, обознались, полковник...
— Нет, я не обознался. И кто ты такой — тоже знаю. Вытряхивайся, сейчас же!..
И Бехадер бесцеремонно взял его левой рукой
— Вы за это ответите, негодяй,— Кавам-эс-Салтане потянулся было к оружию, но сидевший рядом с ним шофер резко ударил губернатора по руке и бесцеремонно извлек из его кармана револьвер.
Кавам-эс-Салтане в беспомощной злобе заскрипел зубами, блеснул из-под косматых бровей белками глаз и подчинился требованию полковника.
— Разоружить телохранителей!— приказываю я Аббасу, Рамо и еще нескольким солдатам.
— Есть разоружить!
— Господин ождан!— торопливо заговорил шофер.— Они сами сдадут оружие. Я уже предупредил их...
Шофер улыбается. Мне понравился этот парень. Действовал минуту назад он очень решительно. Молодчина! Чего доброго, этот английский прихвостень Кавам-эс-Салтане еще бы начал стрелять.
Все четыре телохранителя губернатора Хорасана и в самом деле безропотно сдали оружие.
В ту же ночь войска жандармерии оцепили Мешхед... «Молния» была передана в личное подчинение полковнику Бехадеру. Всю ночь на улицах и площадях города слышались подозрительная возня, перекличка военных, цокот копыт: мы завершали операцию. К утру были арестованы все приближенные Кавам-эс-Салтане.
В здании губернаторского управления мы обнаружили целый оружейный склад: тысячи винтовок и пулеметов английского производства, множество ящиков с боеприпасами, а вездесущий Рамо вскрыл замурованный в столе ящик:
— Что-то очень важное спрятал от постороннего глаза Кавам-эс-Салтане!— крикнул он и принялся вскрывать ящик.
Аббас поспешил на помощь. Вдвоем они справились с этой операцией довольно легко.
— Господин ождан!..— от удивления, восхищения или изумления Рамо не сказал больше ни слова.
Я поспешил к друзьям и увидал настоящее диво — ящик доверху был набит золотыми монетами. Никто из нас никогда не видел столько золота.
...Через несколько дней нашему эскадрону «Молния» было поручено конвоировать арестованного губернатора из Мешхеда в Тегеран. Таков был приказ Таги-хана.
— Тут какая-то ошибка! Этому негодяю того и нужно, чтобы попасть в Тегеран!— возмущался Аббас.— Там его выручат англичане.
— Приказ — есть приказ,— говорю я.
— Этого мерзавца нужно к стенке поставить,— не унимается Аббас.— И не в Тегеране, а здесь... в Мешхеде.
— Не имеем права. Мы подчиняемся Тегерану, главному управлению жандармерии.
Но Аббаса не так-то легко переубедить. В глубине души и я согласен с ним, но что поделаешь: Таги-хан приказал!..
И опять знакомая картина: хищный Кавам-эс-Салтане едет в открытом легковом автомобиле, и джигиты третьего эскадрона глотают пыль, сопровождая его холеное тело...
На привалах, когда у автомобиля встают четыре часовых, а остальные джигиты располагаются на отдых, Кавам-эс-Салтане, насупившись, молчит и смотрит в одну какую-то точку в пространстве. Вид у него угнетенный, подавленный.