Гневное небо Испании
Шрифт:
И вот нас лишили свободы действия в воздухе. Вместо поиска врага, ведения боя мы должны были прикрывать штурмовики. Нас как бы связали, сковали по рукам и ногам. Во всем зависим от группы штурмовиков и, более того, от действий истребителей противника. Мы можем только отбивать атаки противника, наносить короткие кинжальные удары и тут же возвращаться в строй.
Ну а кто же все-таки будет выполнять задачи прикрытия, если не мы? Кто? Откровенно, мы и сами не знали. Во всяком случае, кто-то другой.
Что же это? Недопонимание?
Пожалуй, ни то и ни другое. Просто в период нашей учебы не подчеркивалось, что истребители должны не только самостоятельно вести бой с бомбардировщиками и истребителями врага, но и прикрывать свои бомбардировщики.
На наш аэродром приехал Е.С.Птухин.
— Как отработан план с группой штурмовиков? — таков был его первый вопрос.
Я подробно доложил о плане. Показал схемы, которые мы набросали вместе с Алонсо. Восторга я при этом не испытывал. Просто приказ есть приказ, и его надо выполнять.
План прикрытия и сопровождения Евгений Саввич одобрил. Помолчав немного, спросил:
— Что же не интересуетесь, почему именно вас выделили на сопровождение?
Я сделал вид, что внимательно рассматриваю карту, лежащую на столе командного пункта аэродрома:
— А что уж тут спрашивать?
— Постно, постно, — Евгений Саввич покачал головой. — А ежели начистоту?
— Сами знаете, товарищ командир, мы в бой рвемся.
— Сопровождение штурмовиков — не прогулка. Я, если хотите, специально вас для этого дела выбрал. Потому что знаю вас всех и каждого.
— А в других не верите?
— Ну, так нельзя ставить вопрос, товарищ комэск…
— Уверен, что в зоне цели встретятся другие эскадрильи, которые в свою очередь будут прикрывать и штурмовиков, и нас.
— Совершенно точно.
— Вот и получается, что дело не в доверии… Просто у нас еще нет настоящего опыта в воздушных боях. Но если так и дальше будет, то где же мы этот самый боевой опыт приобретем?
Говорил с Птухиным я, естественно, спокойно, без тени обиды, но и горечи своей скрыть не мог. Как ее скроешь? Да и ни Птухин, ни я, наверное, не годились в дипломаты.
Важность задачи сопровождения штурмовиков мы понимали. Знали и другое: когда мы будем непосредственно прикрывать испанскую группу, ее летчики начнут действовать увереннее, спокойнее. После нашей встречи с ними мы не сомневались — они доверятся нам вполне. Но попробуйте сразу переменить свои сложившиеся, устоявшиеся взгляды.
— И еще учти, комэск! Ваша совместная работа с испанскими летчиками — залог интернациональной дружбы. Наш пароль — братство.
— Конечно, мы станем защищать их, как лучших своих боевых друзей. Неужели вы в этом сомневались?
— Не сомневался. И вот еще что. Район действий группы штурмовиков мы вдобавок прикроем сильными группами И-15 и И-16. Во время операции их будет там три-четыре эскадрильи. На них возлагается перехват истребителей противника, если они там появятся. Но это в районе
Что и говорить, объяснение было толковым. Потом уже я поговорил с ребятами. Они прониклись пониманием важности тяжелой, в известном смысле неблагодарной, но почетной задачи.
Евгений Саввич остался у нас до вечера. Видимо, хотел провести с нами, своими воспитанниками, последние спокойные часы перед надвигавшимися грозными событиями. Мы попросили его сфотографироваться с нами на память. Птухин даже немного растрогался. Не говоря об этом вслух, мы понимали, что не все из нас, молодых, пышущих здоровьем и веселостью ребят вернутся домой. Фотограф долго маялся с нами: уж больно серьезные и напряженные лица были у всех. Наконец ему удалось чем-то рассмешить нас.
Потом говорили о всякой всячине, только не о предстоящих событиях и испытаниях. Птухин, как любящий отец, был среди нас, среди своих сыновей, перед их уходом в недолгий, но опасный путь. Уезжая, Евгений Саввич, коротко пожелал нам ни пуха, ни пера. Мы ответить, как полагается в таком случае, не смогли. Поблагодарили Птухина за заботу, просили не забывать нас и впредь. Это — так, вежливые слова. В душе каждый из нас твердо знал: Евгений Саввич всегда помнит о нас, радуется нашим успехам, тяжело переживает наши потери.
21 августа. Нещадно палит солнце. Получаем приказ — перебазироваться. Через сутки, как обычно выслав вперед команды техников, приземляемся в Альканьисе, а с рассветом 23 августа приступаем к боевому дежурству звеньями. Остальной летный состав в это время уточнял порядок взлета и сбора в воздухе при различных видах боевых задач: по тревоге, при налете противника на аэродром, при вылете на фронт, при наращивании сил истребительной авиации во время воздушного боя, при задании на сопровождение. Затем нам предстояло изучить районы боевых действий и аэроузла базирования республиканской авиации, план взаимодействия и сигналы опознавания как между самолетами, так и между авиацией и наземными войсками.
Мы приехали на аэродром, как всегда, ранним утром. Летчики дежурного звена Панфилов, Ильин и Базаров сидели в кабинах самолетов в готовности № 1. Время их дежурства истекало. Через несколько минут должен был раздаться сигнал на смену. Летчики нового дежурного звена уже направились к машинам. Тут с поста воздушного наблюдения послышался возглас солдата:
— Фашистский самолет!
Я задрал голову, но сначала ничего не увидел. Подумалось: «Вот ерунда! Не мог проскочить фашист незамеченным через линию фронта! Там находятся посты ВНОС, которые засекли бы самолет противника, сообщили на КП ВВС, а оттуда поступил бы приказ нам».