Гневное небо Тавриды
Шрифт:
Оказалось, не шутит.
Обозленные налетами маленьких бомбардировщиков немцы разнюхали их аэродром. Вечером 23 августа береговые посты наблюдения предупредили: идут в вашу сторону. Командир полка поднял дежурное звено. Борису достался сектор в глубь моря километров на двадцать.
— Луна взошла рано, и от заката щелочка оставалась. На этой полоске его и засек. Пропустил мимо, чтоб окончательно убедиться, глаз-то не очень еще был наметан на них. Точно, «хейнкель»! Один идет, разделились, значит, как темнота наступила, поодиночке пробраться хотят. Не торопясь развернулся. Заметил? Нет, позволяет зайти себе в хвост. Ну, значит, я ему и хозяин. Подкрался
Наутро стало известно, что пограничники захватили фашистских летчиков, когда те собирались удрать на резиновой лодке. Один из стрелков был убит очередью Литвинчука в воздухе, второй ранен при штурмовке на берегу. Борис живых фашистов еще не видел, попросился слетать на заставу на По-2.
Пограничники вынесли его на руках из кабины, давай качать. Тут же, понурясь, стояли три гитлеровца.
— Командир их, матерый зверь, вдруг увидел у меня орден. Отбрыкнулся от охранника, просунулся сквозь толпу. "Циркус? Циркус?" — показывает на ладонях. Может, отсюда потом и пошло это — «цирк». Я машинально кивнул. Он вдруг вытянулся передо мной, каблуками прищелкнул. Расстегнул китель, главный свой крест отвинтил. Протягивает торжественно: "Битте…" Я головой мотаю — на кой. "Европа, Европа", — он поясняет: не за разбой, мол, на вашей земле получил. Я, как могу, ему объясняю: мол, все равно за разбой…
— Но ты сказал, что летал с ним?
— Тут же и полетели. "Что с ними будете делать?" — спрашиваю у хлопцев. "В Симферополь отправим". — "Может, летчика сначала к нам отвезу? Что-то полезное нам расскажет". Начальник заставы подумал. "Бери! Только уж пусть извинит, свяжем. Мало что может в башку ему в воздухе там прийти". Ребята специалисты, к спинке сиденья его прикрутили. "Во, — говорят, — осанка, как генерал!" Полетели. Тут мне молодость вспомнилась, аэроклуб, машина сама подсказала, родненький наш У-2, для солидности марку сменивший. Не удержался, серию заложил на высшую сложность. Оглянулся — фриц бледный, но улыбается, понял: "Гут, гут!" Так вот и долетели…
Вечером дома в Евпатории — жили еще по довоенному, с семьями, — жена Шура, сама летчица, встретила, как обычно, вопросом: "Трудный был, Боря, полет?" "Веселый!" — ответил Борис, расхохотавшись…
— А с «арадо» трудно было? — задал я тот же почти вопрос.
— Бывало и потрудней. Живучая каракатица! Но сама по себе-то, вот именно, дичь. Если б не «мессеры»…
Это было 22 ноября, над Эльтигеном.
К боевым действиям полк приступил с рассвета. Перед вылетом группы Литвинчука над плацдармом уже побывали сначала третья, за ней вторая эскадрильи. Бои завязывались с ходу и заканчивались, когда кончался в баках бензин. Прошло три недели со дня высадки десанта, в сражение вовлекались все новые и новые силы…
Взлетели двумя звеньями — восемь машин. Видимость в небе была хорошая, облачность стояла невысоко. Над Керченским полуостровом увидели шестнадцать Ме-109 — пришли расчистить
Выждал и Литвинчук. Обе группы прошли своими курсами, строем, словно бы не заметив друг друга. И тут Борис, стремительно развернувшись, ринулся в самую гущу вражеской стаи. Ведомые моментально поняли его. Закрутилась воздушная карусель.
Стесненные невысокой облачностью, машины маневрировали в основном по горизонтали. Фашисты действовали нахально: их было ровно вдвое больше. Один, зайдя в хвост Краснову, уже готовился открыть огонь. Петр резким маневром развернул машину и в лоб расстрелял фашиста. Пыл вражеских летчиков поостыл.
Но вот показались бомбардировщики — восемнадцать Ю-87. Литвинчук бросился с одним звеном на них, четверка Краснова осталась сковывать боем «мессеры». Гвардейцы дрались бесстрашно. «Юнкерсы», не ожидавшие нападения, сломали строй, принялись сбрасывать бомбы. Они рвались в расположении гитлеровских войск. Рассеяв и обратив бомбардировщики в бегство, Литвинчук вернулся к «мессерам».
Но фашистские истребители уже потеряли охоту драться, стали уходить в облака. Вскоре восьмерку Литвинчука сменила другая.
Уже был взят курс на свой аэродром, когда Георгий Колонтаенко вдруг передал:
— Внизу «арадо»!
— Вижу, — отозвался Литвинчук. — Атакую звеном. Петя, прикрой от «мессеров»!
Огромная каракатица летела на высоте тридцати метров, вела наблюдение за передвижением наших плавсредств в Керченском проливе. Литвинчук, сделав полупереворот, зашел в атаку. Ведомые не успели повторить его маневр, как он уже бил из пушки и пулеметов.
Атакованный гидроплан оказал остервенелое сопротивление. Две его пушки и два пулемета, казалось, заполнили огнем все пространство над ним. Машина Бориса стремительно взмыла вверх. Его сменило звено Краснова. Вся четверка открыла огонь одновременно. Гидроплан задымил, но продолжал лететь и вести прицельный огонь. Исключительная живучесть этой машины не раз обманывала наших истребителей.
Вновь атакует Борис. С ним рядом идет Колонтаенко. Сближение. До предела. Меж огненных трасс. И вот… Вся длинная очередь вошла в темно-зеленую тушу «арадо», он загорелся, ткнулся в воду носом и сразу стал погружаться.
— Сбор, идем домой, — спокойно оповестил своих товарищей Литвинчук.
Убедившись в бесплодности попыток сбросить десант в море, гитлеровцы вели бои на изнурение. Старались не дать возможности расширить и укрепить плацдарм. При этом на авиацию возлагалась одна из главных задач — контроль коммуникаций, связывающих плацдарм с Кавказским побережьем.
…Вторым звеном в эскадрилье Литвинчука командовал старший лейтенант Дмитрий Зюзин. 25 ноября он вылетел во главе восьмерки на прикрытие плацдарма от вражеских бомбардировщиков. Барражирование решил проводить двумя звеньями на разных высотах — это облегчало своевременное обнаружение противника.
Над позициями врага появились наши штурмовики в сопровождении «яков». Они с ходу обрушили вниз ураган огня. Зюзин видел, как взрывались боеприпасы на вражеских артиллерийских позициях, как слетали башни с танков, сосредоточившихся для атаки. Бомбы и реактивные снаряды ложились густо и точно, экипажи «илов» работали на совесть, не обращая внимания на вспыхивающие вокруг них разрывы, на трассы «эрликонов» и пулеметов.
Группа «яков» была начеку. Когда на горизонте появились темные точки, быстро обретавшие форму «мессершмиттов», она заняла выгодную позицию и решительно иступила в бой.