Гнездилище
Шрифт:
— Трубец, — выдал Блоха и вновь присел, облокотившись спиной на дверь и вытирая кровь, сочившуюся из пореза на лбу. Сергей поводил фонариком, осматриваясь. Щербатые потолок и стены из красного кирпича, кафель, почти полностью осыпавшийся со стен, груды булыжников и досок, бугристый земляной пол. В дальней стене — широкий арочный проём, темнота за которым беспокойно шелестела невидимыми крыльями. Пахло в этой подземной зале скверно — кирпичной пылью, кровью, дымом и, едва уловимо, чем-то ещё, чем-то нехорошим, гнилым.
— Надо искать другой выход, — сказал Сергей. — Это какие-то старинные катакомбы. По-любому, здесь есть куча выходов.
— Морокун.
— Чего?!
— Через дорогу библиотека, знаешь. Старый-старый дом. С классом ходили туда. Урок по истории родного края…
— И?
— Ну вот, тот дом раньше принадлежал помещику. Не помню имя. Но ходили слухи, что он колдун и морит людей в своих подвалах. Морит — значит, до смерти доводит.
— А как? И зачем?
— Не знаю. Это же слухи. И прозвище у него было — Морокун. На самом деле, он прятал там это… контрабанду. Запретные товары из Индии.
— Впервые слышу такое. Хочешь сказать, он разводил тут чудовищ?
— Нет. Просто вспомнил историю, — ответил Блоха и закашлялся. Он истекал кровью. Поэтому, прежде чем отправиться в путь, они с Сергеем смастерили ему повязку на голову. «Я как Рэмбо», — прокомментировал Блоха. Материалом для перевязки послужила его футболка, остатками которой он заткнул довольно глубокую колотую рану на животе.
За аркой оказалось почти такое же помещение, с той лишь разницей, что из него вело дальше аж три широких и сводчатых коридора. Это был своеобразный перекрёсток подземных улиц. Два прохода оказались наглухо завалены. Друзья вошли в свободный правый. Луч фонаря ползал по земле, а твари напали из темноты под потолком. Услышав шорох сверху, Сергей присел, прикрывая голову рукой с фонариком, и ощутил болезненный удар-укол в кисть. Фонарик упал, а птицы посыпались на них, как горох. Сергей треснул одну из них кирпичом, выронил его и, подобрав фонарик, стал светить им по сторонам и вверх, не забывая отмахиваться другой рукой. Птицеподобные существа быстро ретировались, расползаясь по потолку. Растрёпанный Блоха сидел на земле и стрелял из рогатки им вдогонку. На его плечах появились новые царапины и ссадины. Одна из тварей осталась лежать на полу. Из её разбитой головы текла кровь. Это было грязное серое существо размером с крупного гуся. Оно обладало длинным и узким то ли клювом, то ли костяным выростом с зазубринами по краям, крыльями, как у летучей мыши, мешковатым тельцем и когтистыми лапами. Всем видом тварь напоминала маленького птеродактиля. Рассмотрев, а затем и пнув поверженного врага, друзья побрели дальше.
Они вышли на очередной перекрёсток и решили зажечь оставшийся факел. «Больше света и можно подпалить их» — сказал Сергей. Он шёл впереди, высоко подняв горящий факел и всматриваясь в потолок. Блохе достался фонарик. На этот раз они выбрали прямой путь. Пройдя несколько шагов, Сергей услышал тяжёлый вдох за спиной и обернулся. Блоха сидел у стены. Лицо его побледнело, руки, покрытые синяками и ссадинами, дрожали от изнеможения.
— Опять мутит. И холодно. Внизу, в животе.
Он отлепил от живота тряпку, чёрную от крови, которая и не думала останавливаться.
— Мне приходит трубец.
— Не говори ерунды. — Сергей присел на корточки и вновь прижал кровавый комок к ране друга. — А может, прижечь? Как в фильме «Враг мой».
— Не надо, — испугался Блоха.
— Хорошо, не будем. Просто не надо сдаваться. Отец говорит, что безвыходных ситуаций не бывает.
Блоха печально улыбнулся:
— Знаешь, Серёга, я никогда не звал тебя Психом, как
Сергей молчал, переживая знакомое ощущение смещения мира и отчуждения от него.
— Ладно, чего это я. Извини, — смутился Блоха. — А знаешь, почему эти гады всё время к потолку липнут?
— Почему?
— Потому что наш верх — для них низ. Они упали изнутри.
— Изнутри?
— Да. Из ада.
Сергей смотрел на осунувшееся грязное лицо друга и думал, что тот начинает бредить от потери крови. Но через некоторое время Блоха смог подняться, бодро отказавшись опираться о плечо друга. Похоже, Сергей опять ошибся в оценке его состояния, излишне сгущая краски. Они продолжили поиски выхода. В одном из бесконечных коридоров затхлый воздух оказался наполнен всё нарастающим запахом падали.
— Фу, ну и вонь, — сказал Сергей и ускорил шаг. — Давай быстрее.
— Угу.
Через некоторое время запах почти пропал. А с ним пропал и Блоха. Обнаружив это, Сергей заметался по сторонам, выкрикивая имя друга. Тени от огня заплясали вокруг. Никто не отвечал. Лишь хлопанье крыльев раздалось где-то вдалеке. Чувство бесконечного одиночества и отчаяния навалилось на Сергея, как темнота на гаснущий факел. Едва сдерживая слёзы, он побрёл обратно, освещая каждый закуток. Стены в этой части подземелья были сильно покусаны временем и покрыты коростой из странной полузасохшей слизи. В некоторых из них зияли большие щели и проломы.
Вновь стал усиливаться запах падали — Сергей возвращался по верному пути. Внезапно, из мрака вынырнул громадный, почти метровый клюв и сомкнулся на правой руке Сергея. Выпавший из неё факел задел клюв, заставив его отдёрнуться и выронить откушенную кисть. Отскочив к противоположной стене, Сергей непонимающе смотрел то на обрубок, то на изуродованную пятерню на земле. Боли не было, лишь ощущение покалывания и онемения, как будто рука просто затекла, или на ней долго сидели. Громадная птица меж тем билась за стеной, просовывая клюв в большую трещину и пытаясь достать жертву. «Я — мясо! — в ужасе подумал Сергей. — Мясо!» Искалеченную руку дёргало, из раны густо текла кровь. И вместе с болью Сергеем начали овладевать безумие и паника. «Мясо! Манекен! — бились мысли в голове, пока он вертелся, точно юла. — Как в фильме „Враг мой“!» Он остановился, подобрал факел и сунул кровоточащую конечность в его пламя. И вот тут пришла настоящая боль. Мгновенно, вспышкой, она пронзила всю его суть и словно бы превратила в один большой зуб, нерв которого медленно удаляли без наркоза. Ослепленный болью, Сергей бросил факел и шагнул вперед. Нога потеряла опору, и он провалился в пустоту. В тёмное никуда.
Отец говорит, что измученный усталостью мозг может принять любое шевеление во сне за падение. Дёрнувшись, нога делает движение, но при этом нет никакой опоры на стопу. И пока человек осознаёт это, проходит миг или вечность, заполненная ощущением падения в бездну.
Сергей засучил ногами по простыне, словно крутя педали, и проснулся в палате. Белый потолок. На высокой стойке — полиэтиленовый мешочек с прозрачной жидкостью и трубочкой, спускающейся вниз и зарывающейся под кожу предплечья. Обе руки на месте. Справа — какие-то загадочно перемигивающиеся приборы-ящички. А слева, в белом халате — отец. Он сидел на стуле и улыбался. За его спиной была перегородка из матового стекла с дверью посередине. За ней мелькали людские тени.