Гнилая брюква за тридцать ударов током
Шрифт:
Дохля махнул рукой:
– Разве это жизнь! У меня просто не хватает смелости наложить на себя руки, вот только поэтому я и дышу этим прокисшим воздухом.
Они шли вдоль решётчатой кованой ограды с острыми пиками вверху, плотно заросшей повителью, которая уже засохла и больше напоминала солому, поднятую на вилы. Туман заметно редел: можно уже не бояться, что кто-то высочит из ниоткуда и схватит тебя за горло. В глубине парка открывались тёмные силуэты статуй в самых различных позах: мать, кормящая ребёнка, двое мужчин склонились над шахматной доской, девочка-акробат, стоящая на одной руке, двое влюблённых, смотрящих в светлую даль… Все они были заняты
– Очень хороший карбон, – сказал он и щёлкнул пальцем по большому ботинку на постаменте. – Ни один палец не отвалился. А ведь столько лет уже прошло… Как ты думаешь, когда все мунговцы вымрут и всё это безобразие вдруг обнаружат неизвестные исследователи, что они подумают?
Далго-По ехидно оттопырил и без того большую нижнюю губу:
– Напишут в отчёте, что нашли кладбище… Вон памятник девочке, которая упала с брусьев… Вон там могила двух шахматистов, которые умерли от голода над доской… – он похлопал пластмассового отца семейства по ноге. – А тут покоится прах отца и сына…
– Ага, и Святого Духа, – сыронизировал Дохля. – Ты погляди, как они улыбаются! – он поднял вверх ладонь, будто держал на ней что-то невидимое. – Если бы я прилетел на неизвестную планету, а там повсюду торчали довольные рожи, я бы подумал, что попал в Рай.
– Ну да, – согласился Далго-По. – Если не от кого будет узнать правду, пришельцы решат именно так… Только вот в Раю живые люди, а тут куклы. Пластмассовый рай… Вот поэтому Мунга мерзкая страна. Лжёт даже на собственной могиле… Ей-богу, я когда-нибудь решусь и отправлюсь к воротам. Надо лишь убедить себя на сто процентов.
Математик развернулся и пошёл прочь от памятника.
– Если ты и пойдёшь к воротам, то только со мной, – бросил он через плечо.
Самолёт вынырнул из редеющего тумана всё-таки неожиданно, словно катился им навстречу. Его тупое слегка голубоватое рыло с вогнутыми широченными стёклами, обнявшими кабину пилотов, с массивными шасси и колёсами в человеческий рост, высокий постамент из гранита – всё это снизу для простых людей казалось внушительным и величественным, как древний сфинкс. Вместо трапа к передней двери самолёта возвышалась каменная лестница с такими же массивными перилами, словно это была лестница не в обычный пассажирский самолёт, а в зал для коронации царственных особ. Честно говоря, это выглядело неуклюже и безвкусно, даже глупо…
У лестницы Далго-По остановился – он ведь приходил сюда ещё совсем мальчишкой. За руку с отцом или, сидя у него на плечах, точно также как на той дурацкой статуе… Воспоминание свалилось вдруг, словно брызги дождя с качнувшихся ветвей, заставило вздрогнуть, остановиться на мгновение – и тут же исчезло в пустоте.
– Иди первым, – сказал Далго-По.
– Почему это?
– Ну, ведь это же твоя идея, – Весельчак отступил от лестницы в сторону. – Ты абсолютно уверен, что никого нет внутри?
– Абсолютно.
– Тогда иди. Я в отличие от тебя не верю уже никому. Даже самому себе… У тебя есть нож или что-нибудь острое?
Математик посмотрел на него как-то зло и даже презрительно, словно обиделся
– Неужели ты подумал?.. Неужели я бы привёл тебя в ловушку!
Дохля решительно зашагал вверх по лестнице: полы его драного пальто подскакивали вверх, а отодравшийся каблук на правом ботинке клацал как кастаньета. Казалось, он специально громко топал, чтобы показать своё бесстрашие и честность компаньону. Дойдя до железной двери, он обернулся и помахал ручкой, подражая высокопоставленным лицам из кадров документальной хроники. Далго-По в ответ поднял руки над головой, соединил в приветственном жесте и потряс ими. «Что за мальчишеские забавы! Прекрати!» – он вспомнил, как мать заорала ему из окна, когда он во дворе собирался на спор спрыгнуть с крыши сарая.
Математик скрылся за железной дверью, оставив её чуть приоткрытой. Видимо, для напарника.
Далго-По, тяжело топая по ступенькам, стал подниматься. Шесть дней находиться абсолютно без еды чревато, любая физическая нагрузка становилась тяжёлым испытанием. «Странно, – подумал Весельчак, – ничуть не устал, пока шёл до самолёта через весь город… а тут, на какой-то лесенке… Вот-вот – моё сердце выскочит через открытый рот!..»
С отдышкой он добрался до верхних ступенек и успокоил себя тем, что сейчас поест и слабость пройдёт. «Самое главное, не объедаться, – мысли прыгали в голове, как резиновые шарики. – Есть понемногу… Потихоньку. По маленьким кусочкам. Жевать. Долго-долго жевать…»
Далго-По толкнул приоткрытую дверь и шагнул вперёд.
– Эй, счетовод!.. я ни ляда не вижу тут… – тихо выругался он и налетел на какую-то железяку, больно ударившись коленом. – Где ты, мать твою околесную?!
В ответ не было ни звука.
– Ты что сдох, что ли?..
Тут он почувствовал, как кто-то схватил его за руку, сначала с одной стороны, затем с другой. Хватка была сильной, у математика бы явно не хватило на это сил. «Засада! – мелькнуло в голове Весельчака. – Видно, кто-то оказался проворнее нас…»
Мужчину потащили вперёд, скорее всего, в хвост самолёта. Никаких кресел для пассажиров не было уже в помине. Ещё с тех самых времён, когда Далго-По ходил сюда маленьким мальчиком со своим отцом, чтобы потягивать сладкий сок через трубочку за уютным цветастым столиком и глазеть в иллюминатор. Теперь иллюминаторы были забиты листами от обшивки и заткнуты всякой дрянью. Когда дверь в самолёт захлопнулась, воцарилась кромешная тьма.
Он почувствовал, как его развернули и бросили в широкое кресло. Затем чиркнула спичка и загорелся длинный язык фитиля. Скоро свет отодвинул тьму, и он смог оглядеться: несколько заросших рож смотрело на него из пляшущей под огнём пустоты, как смотрят охотники на пойманного зайца, с кровожадным любопытством и жадностью. «Если это мизеры, нам крышка, – мелькнуло в голове Далго-По. – Говорят, некоторые мизеры занимаются людоедством, – вспомнились чьи-то слова. – Только их называют выродками… Неужели это конец?..»
К своему удивлению он не испытывал ни ужаса, ни страха. Единственное, что его беспокоило, это боль. Он не желал даже микроскопической боли: если и суждено умереть, то пускай всё повторится как в детстве – чик, мама щёлкает выключателем в спальне и маленький Далгонарий погружается в мир, где грёзы и сны живут вместе…
– Пожалуйста. Не делайте мне больно, – по-детски попросил Далго-По. – Убейте как-нибудь незаметно. Чтобы я ничего не видел и не ждал…
Одна из заросших рож с тремя металлическими зубами, участливо заглядывала ему в лицо, будто бы разгадывала мысли пленника: