Гном. Трилогия
Шрифт:
– Да. Теперь у них не попросишь взаймы парочку "Mark-VII" чтобы помогли разобраться с этим русся. Если и пришлют, то совсем, совсем с другими целями.
– По-моему "семерки" у них еще нет. Только собираются производить.
– Уже год, как производят. Но это неважно, потому что все равно не пришлют. Только и это терпеть дальше нельзя. При достаточно длительном наблюдении не поможет никакая маскировка, они проглядят все насквозь, учтут все изменения, и аналитики сделают выводы настолько точные, что удары будут наноситься без ошибки. Союзники-то куда смотрят?
– Они
– Скажите, советник, у меня двоится в глазах?
Советник поневоле посмотрел в том же направлении. Нет, все правильно. В безнадежно-ясном, чуть начавшем темнеть небе разматывали тонкие серебристые нити инверсии две едва различимых на таком расстоянии иглы.
– Не двоится. Я отсутствовал недолго, но за это время, вижу, кое-что изменилось. И не в лучшую сторону. Откровенно говоря, нет ничего хуже беспомощности. Когда враг делает что-то, даже мелочь какую-то, а ты никак не можешь ему помешать. Как правило, плохо кончается. Я уже думаю: не начать ли, в самом деле, переговоры?
– Мне не слишком нравятся ваши шут…
Он не договорил. Земля ощутимо дрогнула, и только через полминуты до них донесся ослабленный расстоянием глухой раскат взрыва.
– Где это?
– Южные окраины. Высоченный столб черного дыма. Точнее сказать трудно. Я думаю, вам сейчас доложат.
Но доложить не успели, потому что первый столб черного дыма потерял актуальность. Земля вздрагивала раз за разом, и трое мужчин в загородной резиденции маршала насчитали еще одиннадцать взрывов. Тут было свое электрическое хозяйство, в глубоком подвале тарахтел безотказный английский дизель, так что перебоев с электричеством никто не заметил. Им, конечно, доложили, и подробно, но сами подробности были таковы, что ехать все равно пришлось.
Самое сильное впечатление произвели почему-то градирни на электростанции. Две громадные башни из четырех завалились набок, наполовину рассыпавшись, будто срубленные ударами гигантского топора под основание.
Взрыв на газохранилище смел с лица земли все в радиусе многих сотен метров, говорят, что столб пламени достигал чуть ли не километра в высоту, но ко времени их приезда пожар почти погас.
В казармы 2-го армейского корпуса угодила одна, но, видимо, очень крупная бомба. От одного из корпусов остались только битые кирпичи вокруг гигантской воронки, но и остальные постройки получили сильнейшие повреждения: без самого капитального ремонта использовать их было невозможно. Радовало только то, что солдат в казармах почти не осталось: корпус практически в полном составе убыл на Карельский перешеек.
Две бомбы угодили в обширные, старинной постройки цейхгаузы с военным имуществом, но тут особого пожара не было, бомбы были чисто фугасными, а характерной для массовых бомбежек толики зажигательных бомб у пары воздушных бандитов все-таки не случилось.
Сильнее
– …А последняя без промаха угодила в одно из самых крупных бомбоубежищ. То, что рядом с Западным портом. Бомбоубежище полностью завалено и частично разрушено.
– Пострадавших много?
– Мы выясним. Но само убежище было пустым. Никто не удосужился объявить тревогу.
– И кому нужно бомбоубежище, которое не выдерживает попадания бомб?
– Это была бомба весом полторы тонны, как минимум. Может быть – две. Строить убежища, рассчитанные на такое – невозможно. Этого не делает, кажется, никто. И… я не думаю, что они всерьез хотели кого-то убить. Это намек на то, что мы, по их мнению, проявляем излишнее упрямство.
– Кто-нибудь заметил, – с раздражением спросил маршал, – они оба бросали бомбы, или только тот, что прибыл позже?
– Утверждают, что оба.
– И что теперь прикажете делать? Держать людей в убежищах все время, пока этот мерзавец кружит над городом? То есть непрерывно?
Маршал резко, как если бы был на плацу, повернулся. И так же, не оборачиваясь, спросил:
– Вы действовали строго в рамках инструкции?
– Разумеется. Вопреки постоянному давлению, которое оказывалось на меня буквально со всех сторон. Оно было таково, что я невольно подумал: с такими инструкциями, как у меня, можно было и вообще никуда не ехать.
– Какого рода давление?
– Если опустить все промежуточные инстанции, меня в конце концов удостоил аудиенции Его Величество лично. Он пытался убедить меня, что нынешние требования русских следует считать минимальными. Поскольку, – как он выразился, – в противном случае: "речь может зайти о полной советизации Финляндии". Мне показалось, что беспокойство его было… даже слишком искренним.
– А ему-то что за печаль?
– Я не могу проникать в мысли августейших особ. Возможно, он искренне жалеет финский народ. Но думаю все-таки, что хочет сохранить Финляндию в виде барьера между собой и Советами. Потому что они могут припомнить Швеции кое-какие особенности ее нейтрального статуса. Надо сказать, – у них есть на это основания. Возьмут, да и не признают. И выставят счет по фактуре. Поэтому существование независимой Финляндии в их интересах. В высшей степени.
– В высшей степени мне не нравится ваш тон. Этакая тонкая ирония в стиле Оскара Уайльда. Она уместна на дипломатическом рауте, а не тогда, когда на вашу столицу падают бомбы!
– А что мне остается делать, если руководство моей страны не желает меня понимать? И заставляет выполнять вещи, на мой взгляд, бессмысленные? Да просто вредные. Заметьте: если мне прикажут прыгать и квакать, я и это буду делать со всем усердием. Но внутри позволю себе толику иронии. Уж простите.
– И что надо делать по вашему мнению?