Гном

Деревенскія двушки возвращались отъ источника со своими кувшинами на головахъ. Он пли, смялись и шумли такъ звонко и весело, какъ щебечетъ стая ласточекъ, снующихъ въ вышин, подъ высокой колокольней.

На церковной паперти, подъ снью развсистаго дерева, сидлъ ддушка Грегоріо.

Ддушка былъ самый старый старикъ во всемъ сел: онъ прожилъ на свт около девяноста лтъ, и у него были блые, какъ снгъ, волосы, смющійся беззубый ротъ, веселые-превеселые, прищуренные глазки и дрожащія отъ дряхлости руки. Въ дтств былъ онъ пастухомъ, въ молодости солдатомъ, а потомъ обработывалъ землю, доставшуюся ему по наслдству отъ родителей, и занимался своимъ маленькимъ хозяйствомъ до тхъ поръ, пока силъ хватало, посл чего онъ пересталъ работать, и началъ спокойно доживать свой вкъ, ожидая смерти, которой не желалъ, но и не боялся. Никто лучше его не умлъ разсказать забавную исторію, никто не зналъ такихъ интересныхъ сказокъ; всегда онъ умлъ припомнить кстати какую нибудь поговорку или прибаутку, загадать загадку или прибрать куплетъ.

Завидвъ его, двушки пошли скоре, собираясь поболтать со старикомъ.

Он подошли къ паперти и стали просить его разсказать имъ сказку, благо еще оставалось время до вечера, хотя и немного, потому что заходящее солнце бросало на землю косые лучи, и огромныя тни отдаленныхъ горъ уже ложились вдоль по равнин.

Ддушка съ улыбкой выслушалъ просьбу двушекъ, и он услись вокругъ него, поставивши свои кувшины на церковныя ступени.

— Сказки я вамъ теперь разсказывать не стану, — сказалъ имъ старичекъ. — Хотя мн и теперь не мало ихъ пришло на память, но во всхъ нихъ рчь идетъ о такихъ серьезныхъ вещахъ, что ни вы, дурочки, не станете внимательно слушать, ни мн, старику, не достанетъ времени до вечера, чтобы какъ слдуетъ разсказать ихъ. Вмсто того, я дамъ вамъ хорошій совтъ.

— Совтъ! — закричали двушки съ очевиднымъ неудовольствіемъ. — Мы вовсе не для того къ теб пришли, чтобы просить совта. Когда намъ попадобится совтъ, мы пойдемъ за нимъ къ батюшк священнику!

— Дло въ томъ, — продолжалъ старикъ своимъ дребезжащимъ, дрожащимъ голосомъ, улыбалсь своей обычной усмшкой, — дло въ томъ, что батюшка священникъ навряд-ли можетътакъ кстати прійтись со своимъ совтомъ, какъ старый ддушка, ибо онъ постоянно занятъ своею службой и молитвами и не могъ замтить, какъ замтилъ я, что вы каждый день очень рано отправляетесь за водой къ ручью, а возвращаетесь очень поздно.

Двушки переглянулись съ насмшливой улыбкой, а нкоторыя — т, что сидли за ддушкиной спиной, даже не постыдились ткнуть себя пальцемъ въ лобъ, показывая, что дескать у ддушки въ голов что-то не ладно.

— Такъ чтожь тутъ по твоему дурного, если мы другой разъ замшкаемся у ручья, заболтавшись съ подругами и сосдками? сказала одна изъ нихъ. — Можетъ быть, на сел уже сплетничаютъ про насъ, оттого что парни приходятъ иной разъ закидывать насъ цвтами, и провожаютъ домой, помогая намъ нести кувшины?

— Конечно, не безъ того, сказалъ старикъ. — Наши старухи не мало ворчатъ на то, что нынче двушки взяли привычку хохотать и дурачиться въ такомъ мст, куда он бывало торопились сбгать за водой со страхомъ и трепетомъ, только потому, что больше неоткуда воды достать. Да и по мн тоже не хорошо, что вы понемножку совсмъ отвыкли бояться того мста, откуда бьетъ нашъ ключъ, такъ что, того и гляди, когда-нибудь заболтаетесь тамъ до самой ночи.

Старикъ такъ таинственно произнесъ эти послднія слова, что двушій вытаращили глаза отъ удивленія, и начали приставать къ нему, не то съ любопытствомъ, не то съ насмшкой:

— Такъ чтожь такое? Чтожь тамъ происходитъ ночью такого особеннаго, что ты насъ такъ запугиваешь? Волки что-ли насъ тамъ съдятъ?

— Когда Монкайская гора покрывается снгомъ, волки выходятъ изъ своихъ логовищъ и цлыми стадами спускаются къ намъ въ долину, и вс мы не разъ слыхали ихъ страшное завыванье не только у ручья, но даже въ самомъ сел. Но волки далеко не самые страшные изъ Монкайскихъ обитателей. Въ ндрахъ огромныхъ горъ, на ихъ неприступныхъ, скалистыхъ вершинахъ, въ самомъ сердц каменной громады, живутъ злые, вредные духи, которые по ночамъ цлыми роями спускаются по горнымъ склонамъ, наполняютъ воздушное пространство, кишатъ въ долин, прыгаютъ съ утеса на утесъ, играютъ въ вод и качаются на обнаженныхъ втвяхъ деревьевъ. Это они завываютъ no ночамъ въ расщелинахъ утесовъ, они мастерятъ и сталкиваютъ внизъ огромныя снговыя лавины, что скатываются съ недосягаемыхъ горныхъ вершинъ, уничтожая и разрушая все, что попадется на пути; они стучатся къ намъ въ окна вмст съ градомъ въ дождливыя ночи, и бгаютъ по болотамъ синими огоньками. Святыя заклинанія и молитвы церкви давно прогнали этихъ духовъ изъ долинъ и равнинъ, и они нашли себ убжище на неприступныхъ горныхъ вершинахъ. Духи эти бываютъ разные, и являются намъ тоже подъ разными видами. Самые опасные изъ всхъ, безъ всякаго исключенія, это гномы, которые ухищряются овладвать сердцемъ молодыхъ двушекъ, очаровывая и соблазняя ихъ общаніями невиданныхъ великолпій. Гномы живутъ въ ндрахъ горъ знаютъ вс подземные ходы и переходы, и вчно стерегутъ подземныя сокровища, охраняя день и ночь жилы драгоцнныхъ металловъ и драгоцнные камни. Глядите! — продолжалъ старикъ, указывая своей палкой на Монкайскую вершину, которая виднлась направо, рисуясь колоссальной темной массой на туманномъ, фіолетовомъ фон сумеречнаго неба. Вы видите эту огромную вершину, до сихъ поръ увнчанную снгомъ? Вотъ въ ея-то ндрахъ и ютятся эти зловредные духи. Дворецъ, въ которомъ они обитаютъ, и великолренъ и ужасенъ вмст. Много лтъ тому назадъ, одинъ пастухъ, отправившійся искать овцу, отбившуюся отъ стада, случайно попалъ въ отверстіе одной изъ такихъ пещеръ, спрятанное подъ частыми кустарниками. Когда онъ вернулся въ село, то былъ на себя не похожъ: ему удалось проникнуть тайны гномовъ, онъ подышалъ однимъ воздухомъ съ ними и поплатился жизнью за свою дерзость. Но передъ смертью онъ усплъ разсказать поразительныя, дивныя вещи. Углубляясь все дальше и дальше въ эту пещеру, онъ наконецъ пришелъ въ огромную подземную галлерею, озаренную страннымъ фантастическимъ свтомъ, исходившимъ изъ свтившихся утесовъ, похожихъ на горный хрусталь, изъ котораго точно кто-то вырзалъ и выкроилъ чудныя, невиданныя фигуры и узоры. И полъ, и потолокъ, и стны обширныхъ залъ, черезъ которыя онъ проходиъ, пестрли разноцвтными жилками, какъ самый дорогой мраморъ; но только эти жилки вс были изъ золота и серебра, а между ними сверкали всевозможные драгоцнные камни, всхъ цвтовъ и размровъ, точно вдланные въ каменную поверхность утесовъ. Тутъ была цлая пропасть

пацинтовъ и изумрудовъ, брилліантовъ, рубиновъ и сапфировъ — однимъ словомъ всякихъ чудныхъ камней, которыхъ онъ не умлъ даже назвать, но все такихъ огромныхъ и прекрасныхъ, что они просто его ослпили. Никакіе звуки не доносились извн въ эту пещеру; только и слышно было, какъ жалобно и протяжно завывалъ втеръ, носившійся по этому очарованному лабиринту, да слышалось шипніе подземнаго огня, заточеннаго въ каменныхъ ндрахъ, да журчанье быстро текущей воды, протекавшей невдомо гд. Совершенно одинокій и затерянный въ этихъ пустынныхъ мстахъ, пастухъ долго-долго блуждалъ, не находя никакого выхода, пока не наткнулся совершенно случайно на источникъ того ручейка, что журчалъ все время невидимо для него. Ручей этотъ билъ ключемъ изъ земли, какъ какой-нибудь волшебный фонтанъ, и подымался высоко-высоко могучей струей, увнчанной пной, низвергаясь потомъ со страшной вышины на подобіе чуднаго водопада, и затмъ пробирался среди обломковъ скалъ, теряясь въ отдаленіи съ звучнымъ, нжнымъ журчаньемъ. Около этого ручья росли разныя невиданныя травы, одн съ мелкой и жирной, сочной зеленью, другія съ длинными, тонкими листьями, извивающимися какъ широкія ленты. Среди этой сырой, влажной зелени, копошились странныя существа, не то люди, не то гады, а, можетъ быть, и то и другое вмст,- и безпрестанно мняли свой видъ и форму. То казались они крошечными, безобразными человческими фигурками, то превращались въ блестящихъ саламандръ или въ синіе блуждающіе огоньки, которые прыгали и плясали на верхушк водяной струи. Тамъ сновали по всмъ направленіямъ властелины подземнаго царства — гномы. Они бгали и карабкались по стнамъ, подъ видомъ отвратительныхъ, безобразныхъ карликовъ, ползали и извивались въ вид пресмыкающихся и плясали синими огоньками по вод, считая и охраняя свои безчисленныя сокровища. Они знаютъ, гд прячутъ скупцы свои драгоцнные клады, которыхъ потомъ никакъ не могутъ найти ихъ наслдники; имъ извстно, гд зарыты драгоцнности мавровъ, спасавшихся бгствомъ изъ Испаніи. Вс дорогія вещи и цнныя монеты, что пропадаютъ и теряются у людей, переходятъ къ гномамъ, которые всюду выискиваютъ и крадутъ ихъ, и прячутъ у себя, такъ какъ они могутъ обходить подъ землей весь свтъ по таинственнымъ, невдомымъ подземнымъ ходамъ. Такъ что въ этихъ пещерахъ у нихъ хранятся цлыя груды рдкихъ и драгоцнныхъ сокровищъ. Пастухъ видлъ тамъ неоцненные камни, браслеты и ожерелья изъ чудныхъ жемчуговъ и алмазовъ, древнія золотыя вазы, до верху наполненныя рубинами, драгоцнные кубки, невдомыя монеты, съ дивными, непонятными изображеніями и надписями; словомъ сказатъ, такія удивительныя, неописанныя сокровища, что представить себ невозможно. И все это вмст такъ сверкало и блестло, такъ искрилось разноцвтными искрами и какъ жаръ горло разноцвтными огнямр, что казалось, будто все это, въ самомъ дл, и пылаетъ, и дрожитъ, и движется. Такъ, по крайней мр, разсказывалъ пастухъ.

Тутъ старикъ остановился на минуту. Двушки, которыя начали слушать его повствованіе съ насмшливой улыбкой, теперь хранили глубокое молчаніе и ждали продолженія разсказа съ раскрытымъ ртомъ и вытаращенными глазами, сгорая отъ нетерпнія и любопытства…

Наконецъ, одна изъ нихъ прервала молчаніе; восхищенная описаніемъ несмтныхъ богатствъ, виднныхъ пастухомъ, она не выдержала и воскликнула:

— Неужели онъ ничего себ не взялъ?

— Ничего, отвчалъ ддушка.

— Экій дуракъ! закричали двушки хоромъ.

— Господь помотъ ему въ этомъ испытаніи, продолжаль старичекъ, — и какъ-разъ въ ту минуту, когда все превозмогающая алчность чуть было не побдила его страха, и ослпленный видомъ всхъ этихъ драгоцнныхъ каыней, изъ которыхъ одного было бы довольно, чтобы сдлать его могущественнымъ человкомъ, пастухъ уже собирался взять себ одну изъ драгоцнностей, — онъ явственно услышалъ звонъ колокола, того самаго, что находится въ обители Монкайской Богоматери. Ну, не чудо ли это? Въ этой подземной глубин, несмотря на хохотъ и крики гномовъ, несмотря на шипнье подземнаго огня, на журчанье текущей воды и завыванье втра, онъ ясно, отчетливо услыхалъ этотъ колоколъ, точно былъ у подножія той горы, гд стоитъ монастырь! Когда онъ услыхалъ, что звонятъ Ave Maria, онъ припалъ къ земл, призывая Матерь Божію, и самъ не зная какъ, очутился на дорог, что ведетъ въ село, въ какомъ-то оцпенніи, точно очнулся отъ глубокаго сна. Съ тхъ поръ всмъ стало ясно, почему въ нашемъ ручь находятъ мелкій, какъ будто золотой порошокъ, а когда наступитъ ночь, въ его журчаньи явственно слышны шопотъ и рчи — обманчиныя рчи, которыми злые гномы, вселившіеся въ ручей съ самаго истока, стараются прельстить неосторожныхъ людей, общая имъ сокровища и богатства, долженствующія служить имъ на погибель.

Когда ддушка произносилъ эти слова, ночь уже наступила, и церковный колоколъ началъ звонить, призывая къ молитв. Двушки набожно перекрестились, тихо прошептали молитву Богородиц и, простившись съ ддушкой, который еще разъ посовтовалъ имъ не терять времени у источника, взяли свои кувшины и спустились всей гурьбой къ церковной паперти, молчаливыя и озабоченныя. Только далеко отъ того мста, гд он встртились со старикомъ, на той площади, гд он обыкновенно расходились въ разныя стороны, самая бойкая и ршительная изъ нихъ вдругъ спросила:

— Разв вы врите тмъ глупостямъ, про которыя намъ разсказывалъ ддушка?

— Я не врю! объявила одна.

— И я тоже! подхватила другая.

— Я тоже! Я тоже! закричали остальныя и начали смяться сами надъ собой и надъ своей доврчивостью.

Двушки разстались и каждая пошла своей дорогой. Повернувши за уголъ одной изъ улицъ, выходившихъ на илощадь, дв двушки, единственныя, которыя ни разу не усомнились въ достоврности слышаннаго разсказа и не посмялись надъ старикомъ, пошли вмст. Раздумывая объ этомъ чудномъ разсказ, глубоко погруженныя въ свои размышленія, он разсянно и лниво поднимались вверхъ по узкой, мрачной, бдной улиц. Старшая изъ нихъ, которой было около двадцати лтъ, звалась Мартой; младшая, которой еще не минуло и шестнадцати, — Магдаленой.