Гностик
Шрифт:
– Теперь у тебя появилась надежда, что ты вернёшься домой к своей любимой Екатерине, к своим законным родителям. Верь, лейтенант и тебе будет легче жить и воевать.
–
Воронин печально посмотрел на меня и сказал тихим голосом.
– Лично я не могу сказать что-то определённое о своей персоне. Может быть, мой двойник из иного мира остался на той стороне, а я теперешний всегда был и есть в этой действительности. Проверить это вообще невозможно.
– Сказал мне Клочков.
– Ты когда наткнулся на мёртвого двойника, был в растерянности, но в твоей голове даже не
В душе ты до сегодняшнего дня надеялся, что я по обыкновению рассказываю сказки об устройстве нашего мира. Все люди воспитаны по одному шаблону и их восприятие мало чем отличается друг от друга, наблюдаются только не значительные отличия, на которые никто не обращает внимания.
– Это были последние напутствия Гностика. Вскоре мы наткнулись на засаду. Клочков погиб сразу, а меня румыны взяли в плен. Я уже говорил тебе, что не мог погибнуть, испугался смерти и сдался неприятелю. С того дня начались мои мытарства по концлагерям и чужим землям и странам.
–
Рассказчик замолчал. По лицу Воронина мелькнула гримаса боли, очевидно, болезнь, которую он подхватил в Америке, не давала ему покоя. Я не стал спрашивать у Павла Ивановича, сожалеет ли он о том, что мигрировал в Штаты, испугавшись преследования за плен на Родине. Было понятно, что этот человек много раз прокручивал в своей голове различные варианты собственной жизни. Вносил в неё поправки, то на перемещение в иной мир, то на россказни Клочкова об иллюзорности человеческого бытия, то на собственное малодушие и страх перед гибелью, пленом или заключением, вернись он на Родину сразу после войны.
– Вы вернулись в Союз в пятьдесят пятом году, и мне кажется, должны были попытаться узнать о судьбе своего боевого товарища старшины Клочкова?
– Спросил я.
– Да. Я действительно стал разыскивать родственников Гностика.
– Оживился Воронин.
– Когда я вернулся домой, то всё во мне как-то перевернулось. Ещё жива была моя мать, и Катя ждала меня по-прежнему с войны. Ты наверно знаешь, что в сорок седьмом году я сообщил ей с одним человеком о том, что живу в Америке. Тот мужчина тоже был из числа военнопленных, но не выдержал и уехал на Родину первым из нас. Его арестовали и осудили на три года. Он и сейчас жив, лагерь не подорвал его здоровье, а я вот видишь, сгорел на копях проклятых америкашек.
Я действительно решил съездить в родной город Клочкова и сообщить его родственникам о месте, где он погиб.
– Так вы всё-таки были уверены, что случай в Крыму никак не повлиял на ваше существование?
– Когда погиб Гностик, а я оказался в плену, то у меня хватало времени размышлять о состоянии мира людей. Скажи, как я мог поверить в то, что человек это только голограмма. Ведь в концлагере все узники состояли из костей и шкуры, мы тощали от бескормицы и многие из нас подохли от голода и болезней, а другие были убиты, так и не дождавшись победы.
Поверь невозможно
Уже в Америке я окончательно понял, что Земля не голограмма, что она плотная и круглая, что все остальные небесные тела летят с сумасшедшей скоростью вокруг светила. Я копал жуткий смертельный для людей уран и плакал над своей тупостью, которая когда-то во время войны заставляла меня поверить Гностику в то, что я переместился в какой-то параллельный мир, который якобы существует отдельно от других, как могут существовать отдельно друг от друга различной частоты радиоволны.
Я помнил и был уверен, что на Кавказе увидел труп человека очень похожего на меня и что Гностик действительно погиб на берегу Керченского пролива.
Я, после некоторых колебаний, поехал в родной город Клочкова и разыскал его родственников. Однако там меня ожидал ещё один психологический удар.
Жена Клочкова, женщина лет сорока по имени Татьяна Николаевна поняв, что я фронтовой товарищ её мужа во время встречи мгновенно изменилась в лице, но пригласила в квартиру.
Я сказал ей, что старшина Клочков погиб на моих глазах, и я знаю, где это случилось и там, по всей видимости, есть захоронение павших красноармейцев.
Она усадила меня в старое замызганное кресло, а сама, извинившись, ушла на кухню, якобы приготовить чай.
Я сидел в одиночестве примерно полчаса. Моё нервное состояние ухудшалось каждую минуту и уже вскоре, я осознал, что приезжать сюда и вообще давать знать родственникам Клочкова, что я жив, было нельзя.
В комнату женщина вернулась не одна. Вместе с ней вошёл и предстал перед моими глазами сам старшина. Это был он. Гностика я не смог бы с кем-то перепутать.
Однако мужчина подошёл ко мне, пожал руку и представился как брат погибшего Клочкова.
– Мы очень похожи друг на друга и родились с разницей в год и два месяца. Я родился первым.
– Сказал Клочков старший.
Я не поверил ни одному его слову. Для меня он был старшиной Клочковым по прозвищу Гностик. Он мало изменился внешне, если не считать лёгкой седины в шевелюре. Манера говорить, улыбаться, движения рук походка всё говорило о том, что передо мной Гностик. Однако я точно знал, что его в упор расстреляли румынские фашисты. Я так же в мельчайших подробностях помнил, где и как погиб мой двойник, помнил длинные разговоры на тему параллельных иллюзорных миров и этот факт вновь сбил меня с толка. Я вдруг подумал, что передо мной тоже двойник Клочкова. Что в этом мире он жив и здоров, а в том погиб смертью храбрых на полях самой жестокой войны разразившейся в нескольких мирах одновременно.
–