Гобелен
Шрифт:
Мы с семьей устроились возле одной из боковых стен, вместе с нами пировали другие солдаты с семьями. За соседними столами сидели землевладельцы и купцы, а ближе к королевскому столу — придворные лорды и леди, священники и рыцари. Там было не так весело, как за дальними столами. Аристократы негромко беседовали между собой, потягивая вино из оловянных кубков. Еда и питье — не повод для радости для аристократов, это их привилегия.
В верхнем конце зала стоял королевский стол, хотя сам Эдуард к началу пира не явился. Королева сидела слева от его резного кресла, ее блестящие волосы прятались под голубой накидкой. Сверху она надела золотую цепь, покрытую крошечными разноцветными драгоценными
Гарольд сидел слева от Алдиты, но постарался отодвинуться от нее подальше. Он почти все время беседовал с Одерикусом, занявшим место слева от него. Гарольд не сказал жене ни слова и даже не посмотрел в ее сторону. Справа от пустого королевского кресла восседал епископ Стиганд, а еще дальше братья Гарольда, Гирт и Леофвин, эрлы Восточной Англии и Суссекса. Эрлы Эдвин и Моркар, братья Алдиты из Мерсии, занимали места в конце королевского стола. Эрла Тостига на пиру пока не было.
Наблюдая за странным гобеленом, состоящим из оборванных горожан, детей, животных, аристократов, солдат и монахов, я видела самые разные миры. Здесь собрались богачи и нищие. И различия виделись мне не только в одежде или белизне кожи, но и в душевном состоянии. Ни один из лордов не получал удовольствия от еды и не смеялся громко, никто из них не выказывал любви к своей леди. И я не заметила, чтобы хотя бы одна из них чувствовала себя непринужденно в компании тех, с кем сидела.
Поглядывая в сторону королевского стола, я заметила, что Одерикус не слушает Гарольда, хотя его поза показывала, что он весь превратился в слух. Монах наблюдал за королевой. Его взгляд вновь и вновь возвращался к ней. Казалось, ему больше некуда смотреть. Одерикус пытался услышать, о чем она говорит с женой брата. Я почувствовала, что мое сердце забилось сильнее, и отвела глаза в сторону.
Король Эдуард появился значительно позднее, Тостиг поддерживал его под локоть. Король шел, с трудом передвигая ноги, и выглядел заметно постаревшим, хотя прошло всего две недели с того момента, как он в последний раз покидал свои покои. Когда король занял место рядом с женой, в зале стало тихо, но едва он повернулся к епископу Стиганду и обменялся с ним несколькими негромкими фразами, все снова заговорили. Тостиг занял свое место между братьями Гиртом и Леофвином.
Тостиг самый красивый из братьев. Только он да Эдита унаследовали золотые волосы своей матери. Они все высокие, в отца. Кроме того, Тостиг наименее суровый из всех братьев, поэтому многие считают, что он не должен быть правителем.
Пока он не женился на Джудит из Фландрии, многие леди мечтали стать его женой. От Изабель я слышала, что Гарольд не пропускает мимо ни одной юбки, в то время как эрл Нортумбрии посвящает все время лишь королю.
Эдуард всегда охотно окружал себя роскошью и людьми, обладающими изысканным вкусом, и нашел в Тостиге достойного соратника. Эдуард провел юность в праздности, много охотился и развлекался при норманнском дворе. Поэтому он оказался плохо подготовлен к событиям, в результате которых стал королем саксов. Я смотрела на него и видела болезнь. Тогда я подумала, что его безумие — не более чем терзающий его страх. Эдуард знал, что в королевство со всех сторон готовы вторгнуться претенденты на трон.
Когда все было съедено и припрятано, тарелки унесли. Слуги поставили на столы новые кувшины эля и вина. Появились акробаты и жонглеры, раздались звуки одинокой флейты и барабана. Все артисты были одеты в красное и зеленое, и у каждого были штанины разного цвета. На сапогах звенели маленькие колокольчики, а шляпы были похожи на грибы и тыквы. Они давали представление в центре зала — жонглировали, балансировали мечами на носах и подбородках, стояли на руках. Одним из исполнителей труппы был мускулистый карлик, который вытаскивал из шляп своих товарищей куски желтой материи, цветы и мышей. Дети старались подобраться поближе к актерам и сидели на полу, глядя на них широко раскрытыми глазами. Они громче всех смеялись и искренне наслаждались представлением.
Место акробатов и жонглеров занял бард — странствующий рассказчик, которого мы уже видели раньше. Все называли его Хорьком из-за худощавого, покрытого оспинами лица и длинного носа. Хорек уселся на стул возле огня, напротив стены, где сидела моя семья.
Он принялся умело рассказывать историю воина викинга Беовульфа, которую все слышали много раз. Но Хорек умел управлять слушателями, заставляя их замирать, с нетерпением ожидая продолжения. Когда он говорил, замолкали даже маленькие дети.
Когда он закончил рассказ, матери взяли на руки спящих детей, и горожане начали покидать зал, надевая плащи и прощаясь друг с другом. Большинство были слишком пьяны, чтобы заметить, что король заснул в кресле. Эдита и Тостиг осторожно разбудили его и помогли подняться на ноги. Гарольд перешел к другому концу стола, чтобы поговорить с братьями Гиртом и Леофвином, полностью игнорируя Тостига. Мне показалось, что Одерикус ушел, но потом я заметила его возле камина. Он стоял и смотрел на огонь. Джон положил на плечо спящего маленького Джона, словно мешок с мукой, а я отдала Мэри малыша Джеймса и пообещала, что скоро приду.
Монах погрузился в глубокие размышления. Я остановилась неподалеку — быть может, не следует его тревожить, подумала я. Однако он почувствовал мое присутствие, повернулся ко мне и улыбнулся. Я отчетливо помню наш разговор.
— Леофгит, друг мой. Подойди, постой со мной у огня. Я надеялся, что мы сумеем сегодня поговорить.
Я стояла рядом и смотрела, как горит и обугливается ствол деревца. Люди, которые могли бы нас увидеть, нисколько не удивились бы, поскольку я часто беседую с монахами относительно церковных облачений и драпировок. Наша дружба продолжается уже много лет, хотя никто не знает почему — ведь наши боги носят разные имена. Давным-давно, тогда я была еще молоденькой девушкой, мне казалось, что Одерикус должен знать о мире духа столько же, сколько знает о народах, живущих на континенте. Но его знания почерпнуты из священных книг, написанных людьми. Я уважаю огромные познания монаха и его доброе сердце, хотя он и заблуждается в своей вере. Однако Одерикус — один из немногих, кто действительно верит и живет по своей вере. Мне неизвестно, что заставило Одерикуса искать моей дружбы, когда много лет назад он пришел в мастерскую в Кентербери, но мне кажется, что его интересует моя вера — ведь и мне интересно, как верит он. И я не раз видела, что его удивляет мое нежелание искать ответы на многие вопросы в законах церкви, чтобы правильно прожить свою жизнь.