Гобелен
Шрифт:
Хвала Господу, ветер унялся. Ехали теперь в тишине, нарушаемой только храпом коней да кашлем и тяжким дыханием обеих женщин. Увы, отдых от ветра оказался недолгим, ибо Господь весьма изобретателен. Ветер сменился снегопадом. Пухлые снежинки замелькали в воздухе; поначалу редкие и мягкие, за час они превратились в колючий буран. Температура воздуха понизилась. Джейн едва различала дорогу – и то лишь благодаря прутьям живых изгородей, кое-где выглядывавшим из-под снега. Им встретился только один всадник; коснулся шляпы при виде дам и проехал мимо, не проронив ни слова; последнему обстоятельству Джейн
– Мой муж здесь работает, – сообщила мать семейства. По крайней мере, Джейн так послышалось – акцент был слишком сильным даже для ушей Уинифред.
Джейн кивнула.
– Наши – тоже, – сказала она, не придумав в ответ ничего лучшего.
– Какая у вас надобность? – спросила женщина в телеге и принялась расстегивать платье, чтобы покормить младенца грудью.
– Хочу в гувернантки наняться, – сказала Джейн, надеясь, что ответ пристойный и в меру расплывчатый. Действительно, если забыть про старый плащ, она вряд ли сойдет за жену фермера – и кобыла у нее чистокровная, и перчатки на меху.
Женщина кивнула и забыла про Джейн – дорога сделала поворот, вдали замелькал город Ротбери. Однако внимание путников отвлек тошнотворный запах, а затем и зловещий вид – виселица на перекрестке.
Дети захихикали, стали показывать пальцами на виселицу. Мать семейства и Сесилия отвернулись, а Джейн обнаружила, что не может отвести глаз от разлагающегося трупа. Воняло тухлыми яйцами и гнилым мясом; сочетание было такое, что Джейн потянуло на рвоту, и она плотнее закрыла нос шарфом.
– Хорошо, что у нас с собой мятные пастилки, – пробормотала Сесилия. – Наверняка это не последний висельник, что попадется на пути.
Джейн подстегнула кобылу, стремясь скорее миновать зловещее зрелище, еще более отвратительное от скопища ворон, успевших пролезть в клетку к трупу.
– Кто бы это мог быть?
Уинифред, конечно, знала ответ; Джейн поняла это, лишь когда слова сорвались с языка.
От жуткого смрада глаза у нее слезились. Сесилия, более привычная к таким зрелищам, пожала плечами.
– Наверняка это разбойник с большой дороги. Бедняжка Уинифред! Тебе всегда делается дурно, как увидишь подобное.
Джейн поглубже вдохнула ледяного воздуха, и тошнота чуть отпустила.
– Придется привыкать, – ответила она и пришпорила кобылу, чтобы висельник поскорее остался позади.
Эллен пряталась за спиной доктора Эванса, когда на пороге отделения интенсивной терапии возникли Максвеллы-старшие. Отец того и гляди взорвется, мать совсем поникла, бледная, губы в нитку.
У труженицы соцслужбы, которая привела Максвеллов, вид измученный. Вокруг Уилла толпятся врачи, каждым движет личная и профессиональная заинтересованность. Тут и диетолог, и специалист по респираторным заболеваниям, и терапевт, и фармаколог, и медсестры,
– Что, черт возьми, происходит, Эванс? Вы мне обещали…
– Мистер Максвелл, пожалуйста, успокойтесь, – начал доктор Эванс, раскрыв ладони в подтверждение своей честности.
– Успокоиться? – Максвелл дернул рукой, за которую цеплялась его жена. – А не пошли бы вы сами знаете куда, мистер Эванс?
Эллен переглянулась с коллегами – на всех лицах было неодобрение. Впрочем, от Максвелла ждали подобной реакции – не он первый позабыл о вежливости, когда его сын попал в беду.
– Джон, не надо, – проблеяла Диана Максвелл.
Роберт Эванс, краснолицый валлиец, телосложением напоминающий шкаф, даже бровью не повел. Эллен с удовольствием отметила, что полную невозмутимость сохраняют и остальные ее коллеги. Все они привыкли к эмоциональным срывам, которые особенно часты именно в отделении интенсивной терапии.
– Чего не надо? – рявкнул на жену Максвелл. – Не надо говорить этим британским эскулапам, этим рыбам заторможенным, что у них задницы загорятся, а они и знать не будут – без соответствующих инструкций?!
Эванс выжидал, пока Джон Максвелл закроет рот. Смысл слов ничего не значил; главное было добиться его замешательства. Как же – он, Максвелл, изощряется к красноречии, а реакции от окружающих никакой!
Максвелл начал второй заход.
– Ну, мистер Эванс, чего молчите-то?
В его тоне было столько сарказма, что Эллен подумала, не приклеить ли Максвеллу кличку – например, «Ковбой». Физиономия от ярости стала багровой. Неужели она, Эллен, всерьез рассматривала перспективу поехать в Америку с такими людьми, как Максвеллы? Правда, ее не звали дальше Балтимора, где Эллен должна была передать своего подопечного на руки местным медикам.
– Какого черта вы и сегодня отказываетесь отпустить моего сына? Мы уже и так торчим здесь двое лишних суток! – продолжал разоряться Максвелл.
– Миссис Максвелл, может, присядете? – предложила Эллен, указывая на стул рядом с кроватью Уилла, ибо Диана являла все признаки того, что вот-вот хлопнется в обморок.
– Постоит, небось не развалится! – рявкнул Джон Максвелл. О с каким удовольствием он бросился бы на доктора Эванса, будь у него хоть малейший повод! Но доктор Эванс такого повода ни за что не даст. – Я требую отпустить моего сына сегодня же. Он отправится с нами в Штаты, где для него еще есть надежда.
– У меня тоже, – будничным тоном заговорил Роберт Эванс, – имеются для вас обнадеживающие новости. Не хотелось бы вселять в вас ложную уверенность в слишком быстром развитии событий, однако я могу со всей определенностью сообщить, что ваш сын являет признаки выхода из комы.
Эллен отметила, что доктор Эванс очень тщательно подбирает слова и точно дозирует оптимизм.
Первой отреагировала Диана Максвелл – она разрыдалась, прижимая ладонь ко рту в безуспешной попытке скрыть свою слабость. Джон Максвелл выпучил глаза; Эллен ответила победным взглядом и наконец усадила Диану.