Гобелен
Шрифт:
Джейн доела свой жалкий сэндвич. Надо было прихватить в кухне кружку воды; зря она об этом не подумала. Возвращаться за водой не хотелось. Наконец Джейн заставила себя оторваться от теплой каминной решетки. Томимая жаждой, она уже шагнула на первую ступеньку лестницы, ведшей в кухню, но тут из тени выступил некто.
Джейн вздрогнула, покачнулась, вернула равновесие, ушибив при этом большой палец ноги. Шипение от острой боли она вовремя трансформировала в имя.
– Джулиус! Что вы здесь делаете в этакую пору?
– Предаюсь размышлениям, мисс Грейнджер. Я боялся напугать вас, поэтому и не заявил сразу о своем присутствии. Вы, верно, считаете меня вуайером? Еще
В неверных отсветах камина Джулиус казался почти гигантом. Он не раздевался на ночь, только избавился от камзола и расстегнул воротник, открыв стройную шею и ключицы прекрасной лепки. Подол сорочки не был заправлен в панталоны, однако свисающая ткань не скрывала стройных бедер. Джейн мигом вспомнила, как тверды и напряжены были эти бедра, когда Джулиус нес ее на руках. Щеки ее вспыхнули; слава богу, в столовой темно, румянец не виден.
– Снова прошу простить меня, мисс Грейнджер.
Джейн кашлянула.
– Вы действительно меня напугали. Похоже, на каждом постоялом дворе водятся привидения.
Джейн показалось, Джулиус улыбнулся; впрочем, наверняка она не могла сказать, ведь было темно. Просто он как-то по-особенному расправил плечи и откинул голову, словно собирался рассмеяться.
– Вам не спалось, мисс Грейнджер?
– Сон бежит от меня, – вздохнула Джейн.
Джулиус подался вперед, и в полумраке Джейн увидела, что волосы у него распущены. Они доставали почти до плеч. Память Уинифред подсказывала, что и Уильям Максвелл не любит париков. Впрочем, Уильям покорялся обычаям, в то время как Джулиус (теперь это было ясно) балансировал на грани дозволенного. Несмотря на это, Джулиусу был обеспечен самый теплый прием в самых изысканных кругах. Без сомнения, причина крылась в его богатстве.
– Я тоже дурно сплю, – признался Джулиус.
– Вчера в дилижансе вы спали как младенец, – заметила Джейн. Она не думала, что тон окажется таким обиженным – она хотела всего лишь уколоть Джулиуса на прощание.
– Вы уверены? Ну так я вам скажу – я притворялся.
Взгляд, сопроводивший это признание, смутил Джейн. Выходит, Саквилль чувствовал ее страстный интерес?
– А вот о чем вы думали, Джейн, – продолжал Саквилль (при звуке своего имени Джейн вздрогнула), – когда рассматривали меня, якобы спящего?
– Я… я вас не рассматривала. Просто заметила, что вы спите. Я радовалась за вас.
– Радовались?
– Мне тоже хотелось отключиться от шумов, запахов и неприятных взглядов.
– Надо было просто закрыть глаза, притвориться.
– Я не привыкла притворяться.
Джулиус ничего не ответил и с интересом поглядел на нее.
Джейн хотела замолчать – это ведь удается нормальным людям, когда их загоняют в угол, – но слова сами слетали с языка.
– На самом деле я думала о вашей покойной жене, – выдала Джейн и тотчас мысленно раскаялась, ибо открыла ларец, который следовало держать запертым.
– О моей жене? – ровным тоном переспросил Джулиус. – Вы ее не знали – как вы могли о ней думать?
Джейн улыбнулась в надежде, что сумеет сгладить впечатление и выпутаться, если наговорит комплиментов.
– Я пыталась представить, какая она была.
– И какую же картину нарисовало ваше воображение?
Джейн плотнее закуталась в плащ. Взглянула на лестницу – дескать, сейчас уйду, просто не хочу быть грубой.
– Ну, как вам сказать… Покойная миссис Саквилль представлялась мне хорошо сложенной и грациозной. Думаю, она была одаренной музыкантшей, изящно танцевала, умела вышивать. Конечно, она была
По замыслу Джейн, такой словесный портрет должен был польстить самолюбию безутешного вдовца.
– Ничего подобного, – ледяным тоном возразил Саквилль. – Ваше воображение пребывает под влиянием светских критериев, определяющих идеал женщины. Кстати, я не разделяю общественные вкусы, то есть не испытываю восхищения перед подобными женщинами. О нет, моя жена была совсем другой. Миниатюрная, с волосами как вороново крыло, у нее были удивительные глаза. Мне они всегда напоминали морскую гальку – порой становились черными, как смола, порой – серыми, как гравий. Она была родом из Венеции. Вы бы, пожалуй, назвали ее чернавкой; я считал божеством. Необычная, загадочная… а временами и опасная женщина. – Джулиус тряхнул головой, заговорил так, будто был один: – Что за необузданный нрав! – Он осекся, вспомнил, где находится. – Моя жена не вписывалась в английское высшее общество, высмеивала английских аристократов. Не умела вышивать, не малевала этюдов, не бренчала на клавесине. Думаете, я взял в жены дочь какого-нибудь венецианского дожа? Ничего подобного. Мы познакомились в Европе; я путешествовал, она служила моей переводчицей. Знала несколько европейских языков – но милее всего была мне, когда шептала по-итальянски в супружеской постели.
Джейн густо покраснела от столь откровенного признания, а в следующий миг ощутила болезненный укол ревности.
– Она умела меня рассмешить, – продолжал Джулиус, – что мало кому удается. А еще она заставила меня рыдать от горя. После ее смерти я ни разу не смеялся и ни разу не плакал, ибо два эти полюса человеческого настроения находились в ее ведении. Она забрала с собой в могилу и мой смех, и мои слезы.
Джейн едва осмеливалась дышать – так близко подошел к ней Джулиус, так страстно говорил ей прямо в лицо.
Они уставились друг на друга; внезапно Джейн будто окаменела под его взглядом, почувствовала себя совершенно беспомощной. Что за власть у него над нею? Джейн понимала: стоит ей сейчас моргнуть, сглотнуть, вздохнуть – и наваждение исчезнет, чары рассыплются. И она не шевелилась. Напротив – когда Саквилль запечатлел на ее губах нежнейший поцелуй, она на него ответила. Мягкий и ласковый, поцелуй внушил ей чувство защищенности, но губы Джулиуса стали настойчивее, увлажнились. Джейн едва сдерживалась, чтобы не ответить на его страсть, и все-таки в считаные секунды, что длился поцелуй, на внутренних веках у нее заплясали цветные вспышки. Джейн поверить не могла в свои ощущения. До сих пор такого с ней не случалось; ни с кем не видела Джейн разноцветных вспышек. Уж не их ли имеют в виду, когда говорят о звездочках перед глазами? Пока Джейн раздумывала, Джулиус отпрянул, больно ранив ее душу своей поспешностью.
– Боже, что со мной? Простите меня, – сказал он. Голос сорвался, будто Джулиус собрал эмоции в ладонь и стиснул кулак. – Мое поведение недостойно джентльмена.
– Вам удалось рассеять мои тревоги, – молвила Джейн, рассчитывая, что этой фразой смягчит смущение Джулиуса, не открыв своих чувств.
Джулиус действительно вздохнул с облегчением – но все-таки сделал шаг от Джейн.
– Должно быть, я в помрачении рассудка, если позволил себе воспользоваться ситуацией.
А ведь они всего-навсего поцеловались! Поцелуй длился несколько секунд. Джейн вспомнилась новогодняя вечеринка на дискотеке. Там парни полагали, раз во время поцелуя можно успеть досчитать до десяти в обратном порядке, значит, позволительно засунуть девушке язык в рот, а руки – под блузку.