Гобелен

Плейн Белва

– Это Нюилли, около Буэ. Здесь хорошо гулять. Мы приехали.

Он последовал за девушкой по широким ступеням в прохладный холл с широкой лестницей, покрытой ковром. Они прошли мимо комнат с зеркалами, мраморными каминами и обитыми шелком стенами, все выше и выше, на пятый этаж, где она открыла дверь в маленькую комнату под крышей. Здесь было чисто и уютно. Опрятная постель, стол, несколько стульев, буфет и электрическая плитка.

– Мой дом. Ты удивлен.

– Нет. Я… – начал

он.

– Ты подумал, что весь дом принадлежит мне?

– Не знаю. Она засмеялась:

– Это одно из самых богатых мест в Париже, и позволь мне сказать тебе, здесь больше немцев и предателей, чем в любой другой части Парижа. Я оказалась здесь по единственной причине, что у хозяйки дома муж в Лондоне с Де Голлем и ей нужны деньги, поэтому она сдает комнаты. Эта была комната горничной.

– Очень милая комната.

– А ты очень милый молодой человек. Хочешь вина?

– Да, спасибо.

– У меня есть хлеб с сыром.

Он вспомнил, что у него в кармане апельсин, и дал его девушке.

Она понюхала и воскликнула:

– Какой аромат! Я так давно не ела апельсины.

Он смотрел, как она чистит его. У нее были красивые пальцы и не было кольца, так что она не замужем.

– Ты смотришь на фото? Это мой жених. Он в плену в Германии.

Он не знал, что сказать.

– Боже, как я ненавижу их! – воскликнула она. – Откуда мне знать, что они делают с ним? А здесь было тоже страшно: после полуночи нельзя выходить – могут застрелить; газа и электричества почти не было, мы жгли газеты, чтобы согреться. Мы так голодали, держали цыплят на чердаках, чтобы иметь немного яиц… а предатели ели в ресторанах. Я их тоже ненавижу.

У нее был хрипловатый голос. Он слушал, не вдумываясь в слова, завороженный ее голосом, теплым днем, новой страной, прекрасным городом.

– …из гестапо доносились вопли. Авеню Фош, 74. Мне приходилось проходить мимо по дороге на работу. Эти несчастные… Их отправляли в Германию с товарной станции под Парижем. Было слышно, как кричат люди в вагонах. Сначала ловили евреев, а потом всех подряд.

– Я еврей, – сказал Хенк.

– Я католичка. Ну, мы все молимся одному Богу.

Она кивнула на фото.

– Я молюсь за него каждый день. Знаешь, если бы не фото, я бы забыла, как он выглядит. Я не видела его пять лет.

– Пять лет, – повторил Хенк.

– Да, и я была ему верна, но это так долго, так долго.

Она была молода, может быть, лет двадцати трех. Девушка сидела на кровати, откинувшись на подушки в свежих наволочках. В ее глазах он увидел чистоту и откровенное желание. Для него это тоже было долгое время после Лондона. Неделя за неделей, и каждый день – зрелище кровавой смерти…

Он улыбнулся и подошел к кровати.

У нее на платье были петельки и пуговицы спереди. В четыре руки они расстегивали их. Две шелковые полоски упали на пол следом за парой деревянных башмаков. Ему почудился запах персиков, сладкий аромат травы и лета, когда он обнимал ее.

После, когда он встал, она спросила его:

– У тебя есть девушка дома?

– Нет.

– А если бы она была и поступила так же, как я, тебе бы это не понравилось?

Странный вопрос! И он вспомнил свою мать и Поля.

– Нет. Это было естественно и хорошо.

– Ты прав… Я люблю Андре, и это не имеет к нему никакого отношения… Ты смотришь на часы. Тебе надо уходить.

– Да. Я должен встретиться в шесть.

– Ты помнишь, как мы шли сюда?

– О, я хорошо ориентируюсь.

– Тогда ступай.

В городе было почти тихо. На западе небо было розовым, как внутренность раковины, а вокруг лежала голубоватая дымка. По дороге Хенку попадались сожженные танки или перевернутые немецкие машины с разорванными флагами.

Он был полон радости, которую ему подарила девушка, счастлив, что увидит Поля, что идет по нормальной улице среди невооруженных людей. Он слегка напевал себе под нос. И в этот момент раздался выстрел. Затем второй.

Пуля ударила Хенку в грудь, он схватился за нее обеими руками.

«О нет! – пронеслось в голове. – Так не может быть… когда я только что… когда все так хорошо… Я… Генри…»

Красные буквы, образующие его имя, заплясали перед глазами.

«Не я… Мне так много надо…» Хенк упал.

Поль, который стоял за мешками с песком в холле отеля, поджидая Хенка, взглянул наверх и увидел снайпера за парапетом. Он видел, как шел ничего не подозревающий Хенк, и, не думая о себе, побежал ему навстречу. Он почувствовал, как обожгло плечо, но продолжал бежать, бежать к тому месту, где лежал Хенк. Но было поздно; Поль встал на колени и заплакал.

Печальная новость пришла, когда Шерманы обедали. Хенни была вместе с ними. Они только сели за стол, когда в дверь позвонили. В комнату вошла взволнованная горничная:

– Телеграмма. Кто-то из семьи должен расписаться.

Билл Шерман сразу встал. Женщины потом говорили, что они поняли сразу, в чем дело. Им не надо было слышать тяжелые медленные шаги Билла, поднимающегося по лестнице, или видеть его посеревшее лицо.

Несколько раз он пытался выговорить страшные слова – и не мог. Ли, Хенни и молодая горничная смотрели на него.

Наконец он произнес:

– Может быть, мы пойдем и сядем.

Ли подскочила и выхватила телеграмму. Муж подхватил ее, когда она падала. Она кричала и отбивалась: