Гобелен
Шрифт:
– Но почему, Поль? Потому что мы спали вместе? Он оглядел комнату, словно пытался в ней найти объяснение неожиданному своему приезду. Это был кабинет Илзе с письменным столом, простыми стульями, дипломами и книжными полками.
– Почему? – повторила она. – Потому что я помогла Йахиму Натансону в тот день? Он не пришел, хотя и влиятельный человек.
– Люди боятся, ты же понимаешь. Они думают прежде всего о своих семьях. Но я американец. Я могу позволить себе попытаться. Если ты спрашиваешь меня, почему я хочу помочь, – он пожал плечами, – я не
Темные облака висели в небе за окном. Илзе включила лампу, и внезапно из темноты появилось юношеское лицо в рамке на столе. Поль, наклонившись, увидел большие печальные глаза и полный нежный рот; мужественная восточная красота этого лица поразила его.
Илзе заметила взгляд Поля.
– Да, это Марио.
– Давай перейдем к делу, – предложил он. – Расскажи мне, что произошло.
– Марио – активист антивоенного движения. Я неоднократно предупреждала его. Сейчас не время для памфлетов, говорила я. Страна сошла с ума, ты ничего не добьешься, только напрасно рискуешь собой. Но, конечно, он не прислушивался. Они пришли за ним ночью. Барабанили в дверь. Это было ужасно. Ты не можешь себе представить, что я испытала, когда в два часа ночи эти злобные люди ворвались в наш дом и увели его с собой.
Она прижала пальцы к дрожащим губам.
– Утром я пошла в полицию. Они ничего мне не сказали. Я приходила к ним каждый день, пока мне не пригрозили; теперь я больше не хожу туда и ничего не знаю о Марио.
Человек исчез, испарился в пространстве. Как немецкий народ допустил, чтобы такое случилось? В его стране, стоило только Палмеру преступить границы дозволенного, тут же сместили с высокого поста – американцам не нужен такой человек.
Поль сдержал себя.
– У меня есть знакомый, влиятельный человек. Я не обещаю, что смогу помочь, но обязательно попытаюсь это сделать.
– Это будет стоить денег. Я знаю, как происходят такие дела. – Илзе беспокойно двигала руками. – А у меня их нет. Моя практика развалилась. Арийцам не разрешается лечиться у меня. У меня были ожерелье и браслеты, но я продала их, и теперь ничего нет.
– Тебе не надо волноваться об этом. У меня будет столько денег, сколько потребуется.
Она помолчала, глядя на темнеющее небо. Потом, повернувшись к Полю, произнесла:
– Если я начну благодарить тебя от всего сердца, я заплачу, и мне кажется, это смутит тебя.
– Ты права. Это не принесло бы нам пользы. В этом термосе не кофе? Горячий кофе будет для меня лучшей благодарностью.
– Конечно. Сейчас принесу кекс.
Когда она вернулась из кухни с кексом, то выглядела более встревоженной.
– Я подумала, что, возможно, тебе не следует этим заниматься. Были случаи, когда хватали иностранцев, обвиняя их в помощи коммунистическому подполью.
– Если даже они решатся на подобную глупость, американский консул освободит меня.
– Но до этого они успеют такое с тобой сделать!
– Я рискну.
Она пристально смотрела на него:
– Мне любопытно, что все же привело тебя в Германию
Когда он рассказал ей о своей деятельности в Англии и Германии, она снова предупредила его:
– Нацисты должны знать про тебя. Они знают всех активистов в каждой стране, кто занимается сбором денег. Они читают все еврейские газеты на всех языках. Ты не представляешь, какие они дотошные. Прямо здесь, в Мюнхене, есть специальный отдел секретной службы. Нет, это слишком опасно, я не могу позволить тебе рисковать.
– Но я хочу. Не старайся переубедить меня.
– Мой сын, возможно, уже мертв. Однажды они позвонят и внесут гроб, запечатанный, который мне не разрешат открыть, и скажут, что он умер от сердечного приступа. Вот как это будет.
Никогда еще Поль не видел в глазах человека такого страдания.
– Тогда тем более надо действовать быстрее.
– Какой ты хороший, – прошептала она. – Единственная надежда, что в мире еще остались хорошие люди. Бакалейщик шепнул мне – ему не разрешают продавать евреям, но он оставляет мне молоко и яйца, – он шепнул: «Что я могу сделать? Я бы хотел сделать что-нибудь, но боюсь».
Поль встал, ощущая, что горе Илзе придало ему еще больше энергии. Было ли его желание рисковать собой своего рода тщеславием? Или это было проявлением древней мудрости: «Спасти одну жизнь – значит спасти целый мир». Он был охвачен волнением.
– Мы не должны терять время. Я хочу вернуться в отель и позвонить, и если мне повезет, то нанять машину.
Вилла фон Медлера стояла у реки, где много лет назад Поль когда-то гулял.
Он легко договорился о встрече. Фон Медлер охотно согласился встретиться, очевидно полагая, что американский банкир хочет рассказать что-то хорошее о его или, вернее, его жены инвестициях. Однако уверенности Поля поубавилось со вчерашнего дня, и сейчас, стоя перед дверью фон Медлера, он не был уверен, как ему следует поступить.
Унылая женщина с запущенными волосами, поразительно напоминающая маленькую рыжую курицу, открыла дверь. На ней не было формы домашней прислуги, и хотя она не представилась, Поль принял ее за хозяйку дома.
– Герр фон Медлер ожидает вас, – сказала она, – идите сюда.
Она проводила его до дверей в солнечную комнату с цветущими растениями и большими окнами, выходящими на луг. В кресле у окон, явно наслаждаясь теплом, проникающим сквозь стекло, сидел человек, которого Поль узнал не без труда. Он не поднялся, не предложил руку, а просто сказал:
– Добрый день, герр Вернер. Как давно мы не виделись! Садитесь.
Поль нашел стул. Так как никто не взял у него шляпу и пальто, он положил их на другой стул.
– Вы хорошо выглядите, герр фон Медлер, – начал он.
Это было, конечно, преувеличение! Мужчина в кресле растолстел и стал как бы меньше ростом. Он был совершенно лыс; блеск золотых зубов соперничал с блеском цепочки от часов, украшавшей его толстый живот.
– Спасибо, я держусь. Вы тоже в хорошей форме, хотя, конечно, вы еще молодой человек.