Год 1941, Священная война
Шрифт:
И вот теперь в маленькой комнатке дощатого домика, считавшегося штабом бригады (по численности едва дотягивавшей до батальона), сидели полковник Дроздовский, его начальник штаба полковник Войналович и офицер по особым поручениям штабс-капитан [2] Бологовский, думая тяжкуюдуму. Ротмистр в бригаде «дроздов» занимался индивидуальным террором против большевиков и вообще разных «комитетчиков», и успел замарать себя множеством кровавых дел. И если одни его жертвы и сами были в крови по уши, то про других так сказать было нельзя. Сам он потом (в Основном Потоке) в мемуарах хвастался, что за время пребывания добровольцев в Румынии убил более семисот человек, но так ли это было, точно сказать невозможно.
2
В большинстве
Дроздовский упрямо стоял за поход – куда угодно, хоть к черту в зубы; прочие же господа добровольцы уже засомневались. Планируемый поход выглядел даже не авантюрой, а чистым безумием, но и оставаться на месте тоже было нельзя. Германия из войны с Советами вышла самым неприличным образом, можно сказать, сбежала. Остался только Румынский фронт, и теперь королевскому правительству в Яссах вместо переговоров о сепаратном мире с Германией и Австро-Венгрией приходилось выслушивать требования о безоговорочной капитуляции. Австро-Венгрия еще со времени Крымской войны облизывалась на эти земли, и сейчас решила, что пришел ее час, потому что русские солдаты воевать не будут ни при каких обстоятельствах, а боеспособность собственной румынской армии находится на уровне племенного ополчения какой-нибудь дикой туркестанской народности. Германия прибарахлилась Польшей, а потому и австрийцы (точнее, венгры) тоже хотят уйти с этой войны с добычей.
Но самые странные вести приходили из Киева, захваченного крайне дисциплинированным и боеспособным русскоговорящим воинским соединением неизвестной государственной принадлежности, вполне уживающимся с большевиками, а Центральная Рада Украины в полном составе прекратила свое существование, так как всех этих деятелей подвергли декапутации. Киев к Румынии значительно ближе, чем Петроград или Ростов-на-Дону, поэтому Дроздовский даже заслал туда на разведку нескольких офицеров-эмиссаров под прикрытием, но все они сгинули бесследно, как камень, упавший в прорубь. Впрочем, и без дополнительных сведений было известно, что в Киеве некий Артанский князь Серегин вербует в свое войско господ офицеров, категорически не желающих жить под властью Советов, а большевики даже как-то и не против этой бурной деятельности.
Поэтому и возникли среди добровольцев такие шепотки, что если, мол, вариант с походом на Дон выглядит таким безнадежным, быть может, вместо Дона следует отправиться в Киев? Это были именно шепотки, потому что сам Дроздовский этой идеи не поддерживал, намереваясь прорываться только на Дон, ведь даже после гибели Корнилова должны же там остаться хоть какие-то враги большевиков. А авторитет среди добровольцев у него имелся просто высочайший, поэтому все они пойдут туда, куда укажет вождь, умрут, но не отступят. Но все это были уже пустые хлопоты, ведь у того, кто поставил кровавую точку в истории корниловщины, дошли руки и до маленького отряда полковника Дроздовского, который никакой контрреволюции, конечно, не совершит, но крови может пролить немерено.
Погода в ту ночь стояла ясная, с неба довольно ярко светила луна в фазе четыре пятых, ночной морозец сковал подтаивавшую днем жидкую грязь, превратив ее в ледяные наплывы – поэтому, когда вокруг летних бараков (громко называемых «казармами»), где разместились дроздовцы, из полумрака с тихим свистом появились пузатые силуэты «Шершней» в полицейском обвесе, для часовых это оказалось полной неожиданностью. Потом бараки накрыла плотная волна парализующего излучения, и начавшаяся было лихорадочная суета внезапно оборвалась. Не затронутым ударом остался лишь домик, где размещался штаб, так как к находившимся там людям у Артанского князя Серегина был отдельный разговор.
Дроздовский и его собеседники вдруг услышали, как снаружи началась непонятная суета, треснул одиночный выстрел из винтовки, а потом все будто отрезало. Штабс-капитан Бологовский встал было со стула и, расстегнув кобуру, собрался выйти и посмотреть, что происходит, но тут дверь раскрылась сама, и в помещение штаба вошел… экс-император Николай Александрович, собственной персоной.
– Добрый вечер, господа, – сказал он офицерам, остолбеневшим и онемевшим от удивления.
Впрочем, на этом удивительные явления не закончились: следом за Николаем Романовым вошел его младший брат Михаил Александрович, за ним – еще один Михаил Гордеевич Дроздовский – только не полковник, а капитан генерального штаба, и, наконец, офицер с погонами штабс-капитана в буро-болотной
Дроздовский некоторое время переводил изумленный взгляд с одного визитера на другого, потом, наконец, соблаговолил ответить бывшему царю:
– Добрый вечер, государь. Неужели это вы? А то мы слышали, что вас отправили в ссылку в Тобольск…
– Да это Мы, Михаил Гордеевич, собственной персоной, – слабо улыбнулся Николай. – А из ссылки в Тобольске Нас вместе с чадами и домочадцами извлек самовластный Артанский князь Серегин, воин и полководец, Специальный Исполнительный Агент Творца Всего Сущего, Карающий Бич Господа, Защитник Земли Русской, и в то же время настолько высокопоставленный большевик, что он своим решением может арестовывать и выбрасывать во тьму внешнюю любого члена их ЦК. Господа Троцкий, Свердлов, Иоффе, Бухарин и многие другие – сейчас не более чем окаменевшие экспонаты в галерее моральных уродов, находящейся в его замке в Тридесятом царстве. И в тоже время он резко враждебно относится ко всем, кто поднял мятеж против власти Советов и желает разжечь Гражданскую войну на просторах нашей бывшей Империи, поскольку сам Господь уже сделал свой выбор в пользу позитивной части партии большевиков и категорически против того, чтобы в России разгорелась братоубийственная война. Я тоже был в шоке, ознакомившись с делами того, кто должен будет сменить господина Ульянова на посту предводителя большевизма и стать русским Бонапартом. Я бы не смог так поднять страну на дыбы и повести ее в огонь сражений – руки, знаете ли, слабоваты; а этот человек смог совершить то, что прежде удавалось только Петру Великому. При мне Российская империя по промышленной мощи в несколько раз уступала как Германии, так и любой другой европейской державе, а трудами этого человека большевистская Россия превратилась в одну из двух сущих в мировых сверхдержав. Воевать против таких людей – значит противиться воле Господа и воевать против самой России. Теперь господин Серегин пришел сюда, так как ни вам, ни вашим людям места в этом мире больше нет, и только от вас, господин Дроздовский, зависит, пойдете ли вы отсюда вместе с ним по-хорошему, добровольно, или по-плохому, под конвоем.
От таких слов бывшего императора у господ монархистов буквально опустились руки и ослабели ноги. Зачем жить и за что сражаться, если тот, кого они назначили своим знаменем, сам сдался под напором обстоятельств и отказался от борьбы? На самом деле бывший император поднял руки еще год назад, но люди, сидевшие в этой комнате, верить в это не желали.
– Государь, – обратился Дроздовский к бывшему царю, – я ничего не понимаю… ведь большевики – это разрушители России, а вы говорите, что они приведут ее к невиданному величию… Скажите, быть может, вы находитесь под принуждением и вас силой вынудили говорить такие невероятные и ужасные речи? В таком случае, должен сказать, что у меня здесь под рукой три сотни преданных вам добровольцев, и стоит вам только дать знак, как они освободят вас из злого плена.
– Ты что, дурак, Миша? – вместо Николая Романова ответил Дроздовскому его альтер-эго из четырнадцатого года. – Неужели не видно, что все мы пришли сюда абсолютно добровольно?
– А вы кто такой, сударь? – резко парировал Дроздовский из восемнадцатого года. – Вы похожи на меня как брат-близнец, но у меня не было никогда никаких братьев, а только сестры… Подозреваю, что вы актер-мистификатор, загримированный и наряженный в меня только для того, чтобы сбить нас всех с толку.
– Я – это ты, Миша, только из прошлого для господина Серегина мира четырнадцатого года, – ответил Дроздовский-младший – Там он со всеми своими полномочиями вмешался в европейскую войну в самом ее начале, в результате чего супостат начал терпеть одно поражение за другим, а к началу ноября уже все было кончено. Германская империя пошла с нами на мировую, а Австро-Венгрия была разбита вдребезги и распалась на составляющие территории.
– Не сходится, сударь! – встопорщился Дроздовский из восемнадцатого года. – На войне с японцами, в деле при деревне Семалу, я был ранен пулей в бедро, после чего осталась неизлечимая хромота, а вы вошли сюда походкой абсолютно здорового человека.
– Ну так в госпитале у господина Серегина меня вылечили и от того ранения, что я получил в бою с австрийцами, и от последствий старой раны, – ответил Дроздовский-младший. – И тебя тоже вылечат от всех твоих болячек, стоит только отказаться от дурацкого намерения объявить войну большевикам.