Год 1943 - «переломный»

Бешанов Владимир Васильевич

Защитить Белгород готовился генерал Казаков и его 69-я армия, получившая на усиление 2-й гвардейский Тацинский танковый корпус. По одним данным, он имел 120 танков, по другим — 175. Появление танкового корпуса «очень подбодрило» командарма: «Впервые со времен Россошанской операции услышали мы у себя за спиной гул моторов большой массы отечественных танков. Нас теперь уже не страшила неотвратимость решающего сражения за Белгород. Это сражение началось 18 марта…»

Можно сказать, что 18 марта оно и закончилось. Противник не убоялся бесстрашного Казакова и «гула моторов отечественных танков», а больше командарм ничего не придумал. Немцы «действовали в плотных построениях вдоль дорог и сумели на нескольких узких участках выйти нам в

тыл». Интересно, а откуда Казаков их ждал? Со стороны моря? (Спешивший на помощь генерал Чистяков утверждает, что «здесь была только одна дорога, а наступать по целине было нельзя».) И вот: «Наши слабые дивизии не смогли отразить этот напор, но, к чести своей, не поддались панике даже при прорыве немецких танков к самому Белгороду».

В общем, из рассказа полководца трудно что-либо понять. А дело было так: откушав кофию, «эсэсы» в 5 часов утра забрались в танки и броневики, дали газу и, проехав около 50 километров по единственному приличному шоссе — Белгородскому, «в плотном построении» и именно «на узком участке», поскольку ударила оттепель и в свои права вступал «генерал Грязь», — в 11.30 достигли юго-западных окраин Белгорода. Затем по целехоньким мостам они преодолели Донец и заняли плацдарм на восточном берегу. Командир 1-го батальона полка «Дойчланд» штурмбаннфюрер СС Эрат стал новым военным комендантом города.

Советские войска, «не поддаваясь панике», правда, и не оказывая особого сопротивления, преследуемые «панцерами», отходили на север и на восток, за Северский Донец. Впереди всех «без следов растерянности и сумятицы» бежал из Белгорода в Обоянь штаб Воронежского фронта, причем, как уверяет маршал Василевский, ни порядок, ни руководство войсками при этом не нарушались. По приказу Верховного к месту событий без всякого волнения срочно вылетел маршал Г.К. Жуков, «как только сел в самолет, сейчас же крепко заснул».

Судя по всему, переживал только товарищ Сталин и не скрывал этого. Если немцам удастся развить успех, захватить Курск и выйти на тылы Центрального фронта, то последствия будут непредсказуемы. Верховный отправил на передовую последние стратегические резервы. Севернее Белгорода на 35-километровом фронте начали разворачиваться усиленные самоходными артполками шесть стрелковых дивизий 21-й армии генерала Чистякова — почти сплошь гвардейские, сталинградские дивизии. Позади нее, в районе Обояни, сосредоточивалась 1-я танковая армия генерала Катукова — 3-й механизированный, 6-й танковый корпуса, 100-я отдельная танковая бригада, четыре отдельных танковых полка — 631 танк.

18 и 19 марта попытки передовых немецких подразделений продвинуться в сторону Обояни были отбиты у деревни Яковлево подоспевшими полками 52-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Н.Д. Козина (20 марта Жуков лично вручал боевые награды командирам полков). Пока противник прочно обосновывался в Белгороде и зачищал местность вдоль западного берега Донца, 21-я армия организовала оборону на линии Гостищево — Быковка, закрыв брешь на обояньском направлении. К 23 марта на восточный берег вышла 64-я армия Шумилова. 25 марта линия фронта стабилизировалась на рубеже Краснополье — Белгород и далее по Северскому Донцу до Чугуева.

Маршал Василевский получил разрешение вернуться в Москву, маршал Жуков остался готовить контрудар с целью «разгромить южную группу противника и произвести «разбор полетов». 28 марта, дабы «укрепить руководство Воронежским фронтом», командующим был назначен генерал-полковник Н.Ф. Ватутин. Юго-Западный фронт принял генерал-полковник Р.Я. Малиновский. На должность командующего Южным фронтом был выдвинут генерал-лейтенант Ф.И. Толбухин. Для генерал-полковника Ф.И. Голикова до конца войны не нашлось ни фронта, ни даже армии, его назначили начальником управления кадров Красной Армии. Был отстранен от должности командарм-69 генерал-лейтенант М.И. Казаков. Для командарма-40 генерал-лейтенанта К.С. Москаленко все обошлось «отеческим внушением»:

«Несколькими

днями позднее, в конце марта, когда командный пункт армии находился уже в населенном пункте Бутово, к нам прибыл заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г.К. Жуков. Ознакомившись с событиями предшествующих недель, он высказал порицание решению выйти на р. Днепр, принятому при наличии таких ограниченных возможностей, какими располагал Воронежский фронт во второй половине февраля. Представитель Ставки придерживался мнения, что после взятия Харькова надо было занять оборону, закрепиться. В этом случае, по мнению Г.К. Жукова, противник, перейдя в контрнаступление, был бы не в состоянии овладеть Харьковом. Досталось от него и мне за то, что исполнял недостаточно обоснованные решения, вырвался со своей армией далеко вперед. Вежливых слов он не подбирал. Но я не обиделся: сказанное им было правдой».

И правильно, как можно обидеться на такого большого начальника. «Ведь немыслимо ему сказать: «Сам дурак, а я лишь старательно выполнял подписанные тобою директивы» (все директивы Ставки заканчивались двумя подписями — И. Сталин, Г. Жуков либо И. Сталин, А. Василевский). Нарушать субординацию нельзя никоим образом, особенно если сам мечтаешь стать маршалом и иметь возможность дрючить любого, не подбирая вежливых слов и Не опасаясь в ответ схлопотать по лицу (а вот, кстати, жуковский порученец И.М. Афонин, выбившись в генералы и заразившись от шефа привычкой к рукоприкладству, получил-таки в глаз от одного майора из дивизионной разведки, но не растерялся и строптивого офицера собственноручно расстрелял). Военный человек в подобной ситуации принимает стойку «Смирно», ест глазами начальство и на каждый «загиб» реагирует однообразно-уставным: «Виноват! Исправлюсь!»

Очень многим мемуаристам запомнилась эта «неотразимая» жуковская манера общения — тому же Рокоссовскому: «Не могу умолчать о том, что по отношению к подчиненным у Жукова преобладала манера в большей степени повелевать, чем руководить. В тяжелые минуты подчиненный не мог рассчитывать на поддержку с его стороны — поддержку товарища, начальника, теплым словом, дружеским советом».

У группы армий «Юг» оставалась еще одна цель — совместно с группой армий «Центр» встречными ударами срезать курский выступ и значительно сократить линию фронта. Однако не сбылось: фельдмаршал Клюге заявил, что группа «Центр» не может принять участие в операции, да и время ушло. Как вспоминает генерал Раус, между Томаровкой и Белгородом «немецкие дивизии были вынуждены вступить в утомительную борьбу с грязью, когда пытались добраться до западного берега реки. Когда мы начали контрнаступление, земля еще была покрыта снегом, но еще до того, как армейская группа «Кемпф» вышла к верхнему течению Донца, внезапный подъем температуры привел к превращению снега в слой грязи. Все машины, кроме тех, кому посчастливилось оказаться на единственной твердой дороге из Харькова в Курск, сразу стали беспомощны. Наша пехота еще могла тащиться вперед, однако тяжелое оружие и артиллерия отставали. Даже Т-34 русских арьергардов увязли так глубоко, что мы не могли их вытащить, пока не потеплело еще больше… Хотя наши дивизии еще могли продолжать наступление, общее положение и усиливающаяся распутица сделали это нежелательным».

С нашей стороны наблюдалась такая же картина: «Необычно рано началась оттепель в районе Курска весной 1943 года. Дороги были в плохом состоянии. Размякли суглинки и чернозем. Наступила жесточайшая весенняя распутица. Лишь по шоссе Орел — Курск можно было добраться на машине до линии фронта, а вправо и влево от него с трудом пробиралась даже лошадь. Десятки тысяч людей, лошадей, множество орудий и минометов оказались отрезанными от баз снабжения. На фронте возникли осложнения с продовольственным обеспечением войск. Разумеется, о продолжении наступления и речи быть не могло».