Год активного солнца
Шрифт:
Нехотя закуриваю.
Который все-таки час?
Я глубоко затягиваюсь.
Желтый шершавый дым царапает стенки легких.
Теперь, наверное, не меньше половины второго. А может, и больше. На улице тишина, нарушаемая шумом редких автомашин.
Я долго шарю рукой по стене и наконец зажигаю бра. Свет резанул меня по глазам. И сразу исчез мир, в котором я обретался до самой последней минуты.
Десять минут четвертого.
Я вновь гашу свет.
Как могло пройти столько времени?
Поразительно!
И ничего-то вроде я не надумал, точнее,
Конечно же Нана обо всем догадалась, догадалась с того самого мгновения, как при виде Эки у меня окаменело лицо. Как же я не понял этого? Как же я поверил, что Нана не сумела вычитать историю моей любви к Эке по моим потерянным глазам?
Целый день я избегал ходить по улицам, где, бывало, не раз прогуливался с Экой. Даже память о счастливых и волнующих днях, проведенных здесь вместе с Экой, я усиленно старался заглушить и подавить в себе… Но ничего не поделаешь, волей-неволей мы с Наной то и дело оказывались то на улице Горького, то на Манежной площади, то в Столешниковом переулке… А Эка постоянно оказывалась между нами. И я ничего не мог поделать с этим — память утишить никак не удавалось.
Я нарочно избрал «Националь», где ни разу не бывал вдвоем с Экой, и на тебе, надо же такому случиться…
Эка.
И опять я шарю по стулу в поисках сигарет.
Да, я всячески избегал ресторанов, где все еще мог встать призрак нашей с Экой любви, где мы сидели с Экой, весело чокались бокалами с бодрящим вином, где мы танцевали, тесно прижавшись друг к другу, и я целовал нежные руки Эки, ее милые, родные глаза, светящиеся любовью ко мне, ее легкие волосы, прикосновение которых к моему лицу рождало в душе сладостное чувство восторга. Я чувствовал, как дрожит и дышит в моих руках ее тело, и нежность захлестывала все мое существо. И как я мечтал тогда остаться наедине со своей любимой…
И вот живая, во плоти Эка явилась моим глазам там, где я меньше всего ждал ее встретить, где мы никогда раньше не бывали вместе.
Чем это было? Знаком судьбы? Или просто случайностью, которая часто бывает сильнее судьбы?
Может, все же меня подавило чувство стыда, что Эка застала меня в ресторане с Наной, что все мои разглагольствования, которыми я заморочил Эке голову, оказались низкой ложью?
Нет, чувство стыда не могло так подавить и смять меня.
Может, я по-прежнему люблю Эку?
Я крепко смыкаю веки и затягиваюсь.
Горький запах паленого фильтра напоминает мне, что сигарета докурена.
Нет, нет, я так не думаю!
Но почему же тогда я не догнал Нану? Почему не остановил ее, почему не поклялся ей в вечной любви? Какая сила сковала меня? Может, как раз то второе я, которое сидит во мне, принимает решения и часто действует и думает наперекор мне.
Неужели я по-прежнему люблю Эку?
А может, это была остаточная реакция любви к Эке, все еще теплившаяся в моем мозгу и сердце и ждавшая своего часа, чтобы выплеснуться мощно и будоражаще.
Но если это так, то почему я не почувствовал облегчения,
Все это потому, что я люблю Эку, люблю действительно и неотменимо!
И все остальные рассуждения — лишь жалкая потуга преодолеть эту любовь.
Я люблю Эку, лишь Эку, больше никого!
Иначе почему я не остановил Нану? Почему?
Почему? Почему? Почему?
Какая сила удержала меня на месте, связала меня по рукам и ногам?
Как это я не почувствовал, что Нана обо всем догадалась. Но как здорово она себя держала, даже бровью не повела.
Неужели на нее совершенно не подействовало появление Эки и возникшая вслед за этим напряженность?
Сила воли, чувство собственного достоинства не позволили ей проявить свои истинные чувства.
А может, просто Нана еще недостаточно сильно любит меня и неожиданный удар не смог выбить ее из колеи?
А рука опять тянется к сигарете. Но коробка пуста, безнадежно пуста. В сердцах я грубо смял коробок и бросил его на стул.
Эка…
Словно это произошло сейчас, в эту минуту… Я почувствовал, как расплавились наши тела и как мы проникли друг в друга.
В моей крови властно зазвучала горячая Экина кровь, в моем теле мощно и призывно пронесся электрический заряд, перелившийся в него из нежного Экиного тела…
Эка…
Только Эка, и никто больше.
Я ложусь ничком, стремясь забыться, зарыться лицом в подушку, чтобы не ощущать тяжести собственного тела и терпкой горечи собственных мыслей, отовсюду лезущих ко мне и своими громкими возгласами стремящихся заглушить все остальные попытки подать голос.
И вновь я ощутил на лице струю горячего воздуха.
Откуда я помню этот сухой, раскаленный воздух?
Я открываю глаза. Куда ни кинь взгляд, повсюду простирается бескрайняя пустыня. И лишь теперь я вспоминаю, что некогда уже бывал здесь, на этом самом месте. Вокруг ни души. На раскаленном песке разлеглась смерть. И лишь посреди пустыни движется время. Я отчетливо вижу, как лениво и туманно тянется оно.
Мертвая тишина, ни шороха, ни звука.
А время идет, идет себе медленно, упрямо и твердо. И я не могу оторвать глаз от того, как по-драконьи тащит оно свое громоздкое серое туловище. Тащится и тащится, пропадая где-то далеко в горах, там, за горизонтом. Впрочем, откуда тут взяться горам, когда вокруг бесконечная песчаная пустыня? Да, время идет и идет, и нет у него ни конца ни края. Лениво переваливается его круглое серое туловище.
Внезапно мной овладевает страстное желание коснуться времени рукой, но я не смею этого сделать.
Наконец я все же решаюсь и осторожно тяну к нему руку. И вздрагиваю. У меня такое ощущение, что рука моя погрузилась в облако раскаленного пара.
Сердце мое учащенно забилось. Нет, я не ошибаюсь. Отчетливо вижу людей, погруженных во время. Они быстрыми шагами идут вперед. Скачут всадники в военном снаряжении. За ними тянутся повозки с женщинами и детьми. И движутся они бесконечно. Столетие сменяется столетием.