Год беспощадного солнца
Шрифт:
– Чтобы я могла объяснить, вы должны немного помолчать.
– Молчу, молчу… – торопливо сказал Мышкин.
– Потапова немного успокоилась, тут откуда-то выпрыгнул Литвак. И этот тоже – орать на меня. Найди немедленно Салье, она должна быть тут, сейчас же, иначе всем нам будет очень плохо. Тогда я им говорю: «Все бумаги в ящике заведующего. Сходите на вахту, там ключ от стола. И открывайте».
– Что ты городишь? Я никогда не оставляю ключ на вахте.
– Знаю. Потому и погнала их за ключом. Мне показалось, что им не Салье нужна. Пока они ходили, я своим ключом открыла ваш ящик. С трудом, правда. Сломалось что-то в замке. Забрала всё – на всякий случай. Тут они притащили кучу ключей. Литвак целый час возился. Но замок-то сломан. В общем, мне этот цирк надоел, и я их выгнала. Огорчились оба сильно. Все ваши бумаги и Салье я положила под свежего покойника.
– И вот еще, – она протянула Мышкину предметное стекло со срезом. – Там было только одно.
Дмитрий Евграфович едва не прослезился.
– Танечка, солнце мое! Ты настоящий друг. Наворожу тебе еще одного мужа – в запас, на всякий случай…
Историю болезни Салье Мышкин изучил тщательно – сантиметр за сантиметром. И на странице назначений в верхнем правом углу нашел то, что искал: едва заметную потертость, похожую на следы старого затвердевшего ластика. Он позвал Клементьеву.
– Найди мне где-нибудь кусочек копирки, дорогая.
Через пять минут Клементьева вернулась из канцелярии с угольно-черным лоснящимся листом.
Мышкин оторвал кусочек копировальной бумаги и, затаив дыхание, осторожно потер копиркой след от ластика. На черном фоне проступили белые буквы, вдавленные в бумагу шариковой ручкой: «Индекс-м интенсивно, семьдесят два часа с двухчасовым интервалом».
«Хорошо. Вернее, плохо. Для меня. Вернее, еще не плохо, но может стать хуже некуда».
Клементьевой он велел историю отсканировать и записать файлы на компакт-диск.
– Никто не должен знать, что существует копия! – предупредил он. – Даже ты не должна знать. Все! Я на конференции.
– Дмитрий Евграфович, – остановила его Клементьева. – Извините… Вчера звонил Валера…
Он придержал шаг.
– Какой еще Валера? Из вытрезвителя?
– Из Австрии, – слегка порозовела Большая Берта. – Туманов Валерий… Валерий Васильевич. Тот, со своим покойным дядей из Петропавловской…
– Уже и звонит тебе? Из-за границы? – удивился Мышкин. – Ну, Клементьева, блин, даешь! Ну и молодец, Даниловна! Он для тебя уже просто Валера?
– Как сказать… – густо покраснела она. – Просил вам передать…
– Все! – оборвал Мышкин. – Опаздываю. ПотомРысцой пробегая вестибюль, он внезапно остановился, словно с размаху наткнулся большую фотографию в траурной рамке на доске объявлений. И остолбенел, не поверив глазам: они выхватили из подписи четыре ключевых слова: «Трагически погиб наш сотрудник Ладочников С.А.»
– Да, Дима. Все, как у Пушкина, – раздался сзади громкий голос. – «Сейчас живем, а завтра, глядь, умрем!»
Он вздрогнул и обернулся.
Вестибюль был весь в тумане. Сквозь него Мышкин с усилием разглядел анестезиолога Писаревского. Снял очки, протер полой халата. Туман исчез.
Писаревский вздохнул и добавил с мудрой печалью, улыбаясь:
– Так-то.
– Что это? – с неожиданной ненавистью вскинулся Мышкин на Писаревского и ткнул пальцем в сторону фотографии. – Почему?
– Почему? – пожал плечами Писаревский. – Пить надо меньше, вот почему. Зато родственникам на похороны тратиться не надо.
– Не надо? Кто так решил?
– Он же не в случайную катастрофу попал. Врезался на своем броневике в бетонный столб, тачка вспыхнула как порох. Теперь ему и крематорий не нужен. Все сделано. Пепел в наличии. Осталось сгрести ложкой – и в урну. Большая экономия.
– Как опознали?
– Говорят, по солдатскому медальону.
– Откуда у него солдатский медальон? Лепишь ты что-то.
– Мне-то зачем? – обиделся Писаревский. – Он в Чечне воевал.
– Откуда знаешь?
– Все знают. Ранило, в плен попал. Оттуда в рабство – продали его. У хозяина чеченца тридцать русских рабов было. И только один Серега сбежал.
– Тебе-то откуда известно?
– Все знают. Кроме тебя, – усмехнулся анестезиолог. – С мертвецами только и общаешься. Вот и на живых людей набрасываться стал.
– И он влетел в столб? Сам?
– Нет, с Божьей помощью! – фыркнул Писаревский. – У пьяного, знаешь, иногда появляются необычные желания.
Рука Мышкина сама потянулась к горлу Писаревского, но тот успел отскочить.
– Сдурел? – крикнул он.
– Ты чему радуешься, скотобаза? – прорычал Мышкин, наступая. – Когда ты видел, чтоб Серега пил? – и схватил Писаревского за рукав халата.
Тот позеленел и рванулся в сторону. В руке Мышкина остался рукав. Писаревский покрутил пальцем у виска и побежал на конференцию.
Отбросив рукав в сторону и тяжело дыша, Мышкин раскрыл мобильник, однако, набрать номер не успел. В плечо ему вцепились женские, но крепкие пальцы. Перед ним стояла Потапова.
Не давая ей открыть рот, он злобно бросил:
– Салье нужна? Возьмешь у Клементьевой! Пошла отсюда!
Сбросил ее руку и двинулся к выходу, срывая с себя на ходу халат. Затрещали пуговицы, Мышкин скомкал халат и бросил его на пол гардеробной.
На улице набрал прямой телефон Карташихина. Трубку сняла секретарша. Мышкин назвался.
– Иван Антонович не разговаривает по телефону, – тихо сообщила она.
– Дорогая мисс! Дарлинг! – звонким, полным ненависти голосом сказал Мышкин. – Вы, наверное, забыли включить свой слуховой аппарат. Повторяю специально для глухих секретарей: моя фамилия Мышкин. Скажите шефу, он снимет трубку.
Секретарша у главного судмедэксперта города была сущим кладом. Звали ее Вия. Однажды Мышкин, явившись в бюро, ждал Карташихина и обратил внимание, какие у Вии длинные красивые ресницы.
– Теперь я все понял, Вия! Про вас понял, – таинственно сообщил Мышкин.
– Ой, как интересно! А что поняли? – она всплеснула руками.
– Это о вас написал Гоголь. Кто вам по вечерам поднимает веки?
К чести Вии, она дипломатично притворилась, что Дмитрий Евграфович остроумно пошутил. Никогда ему об его ляпе не напоминала, но ее отношение к Мышкину приобрело свою особенность. Вия Мышкина если не возненавидела, то по крайней мере, всегда изящно давала ему понять, что на дружеское отношение к себе он рассчитывать не может.
И сейчас она снова продемонстрировала профессиональное умение общаться с людьми. На грубость Мышкина Вия отозвалась сочувственным медовым голоском:
– Мне очень хочется вам помочь, уважаемый Дмитрий Евграфович – так вас по имени и отчеству? Почему-то никто никогда не помнит, как вас по отчеству… Так вот: я очень боюсь, что это у вас сломался слуховой аппарат, и я за вас очень переживаю, даже заплакала. Поэтому повторяю специально для тех глухих ослов, кто не разбирается в слуховых аппаратах, но научился хамить даме: ни с кем Иван Антонович говорить не будет. С вами – тем более.
Мышкин даже задрожал от злости. Но сумел удержать себя в узде.
И сказал, вполне искренне:
– Извините меня, пожалуйста, Вия м-м-м…
– Николаевна, – любезно подсказала секретарша.
– Вия Николаевна! Извините меня. Я действительно негодяй. Простите, пожалуйста, мое прежнее, настоящее и будущее хамство. Обещаю вести себя прилично. Очень постараюсь, поверьте.
– Я вас понимаю. И верю, – с неожиданным теплом отозвалась Вия. – И не надо бы мне говорить, но скажу: с этой секунды я стала вас уважать. Может быть, даже больше, чем вы заслуживаете.
– Но почему Иван Антонович не будет со мной говорить?
– Не знаете, что случилось?
– Знаю, потому и звоню.
– Поставьте себя на его место. Как вы себя вели бы, если бы у вас погибла дочь?
– Что? – не поверил своим ушам Мышкин. – Дочь? Вы сказали, дочь? Вместе с мужем?
– Вместе с мужем, – прерывисто вздохнула секретарша. – Автомобильная катастрофа. Ужасно. Никому не пожелаю пережить своего ребенка. Даже злейшему врагу.
– Он там?
– Пока да.
– Я буду у вас через полчаса, – сказал Мышкин. – Если соберется уходить, пожалуйста, скажите обо мне. Очень вас прошу!
– Конечно, Дмитрий Евграфович, конечно, дорогой! – заверила она. – Непременно скажу, не волнуйтесь. Думаю, вы его застанете.
Он вернулся к себе, достал из стола бутылку «хеннеси» и положил в кейс. Клементьева старательно пыхтела у компьютера.
– Много еще осталось? – хмуро спросил он.
– Минут на десять. Что-то случилось? – она глянула на Мышкина поверх дисплея.
– Со мной – ничего. И с тобой. Повторяю: ни один таракан на свете не должен знать, что есть копия. Иначе, как верно пообещал Литвак, будет плохо. И мне, и тебе. Отныне ты тоже в деле, хотя ничего хорошего в нем нет.
Она молча кивнула.
– Диск с данными запрешь на пароль.
Она снова кивнула.
– За историей Верка Потапова сама придет. А я уже не приду. Всем говори: вызвали меня на срочное вскрытие в Лас-Вегас. Президент Обама вызвал. Персональный самолет за мной пригнал. Будь здорова.Едва он вошел в приемную городского бюро судмедэкспертизы, Вия Николаевна, сорокалетняя привлекательная дама в секретарской униформе позапрошлого века – белая кофточка, длинная темная юбка в такую-то жару – поспешила сообщить: – Буквально две минуты назад Иван Антонович просил вас разыскать. Проходите, пожалуйста. Ждет.
Карташихин сидел за столом, нависая над ним каменной глыбой. Лицо одутловатое, глаза красные, губы синюшные. «Цианоз, – отметил Мышкин. – Мотор барахлит. И давление, конечно, наверху».
Поставил бутылку на стол, откупорил. Карташихин долго и напряженно смотрел на коньяк, словно ожидал, что из бутылки выскочит кобра. Потом нажал кнопку вызова.
Он ничего не сказал секретарше. И не надо было. Коротко глянув на стол, она повернулась и ушла. И тут же появилась с двумя бокалами и чайным блюдцем, на котором была горка лимонных долек, обсыпанных сахаром.
Мышкин налил по полному. Молча выпили, взяли по дольке. Проглотив лимон, Карташихин кивнул на бутылку. Мышкин налил по половине.
Карташихин поставил пустой бокал, лимон брать не стал. Тяжело посмотрел Мышкину в глаза и спросил надтреснутым голосом:
– В какую аферу ты втянул Сергея?
Мышкин едва выдержал его взгляд. Медленно покачав головой, твердо ответил:
– Ни в какую, Иван Антонович. Все дела с ним были только по работе.
– Ты уверен? – и Карташихин снова бросил на него взгляд такой пронзительной силы, что Мышкин вздрогнул. Слова застряли у него в горле.
– Я жду, – напомнил Карташихин.
– Почему вы решили, что афера? Откуда такая… странная информация?
– От него. И брось эти свои еврейские штучки – отвечать вопросом на вопрос.
– Я спрашивал, Иван Антонович, чтоб отвечать поточнее, – осторожно возразил Дмитрий Евграфович.
Карташихин взял пустой бокал, повертел в руках и поставил. Мышкин потянулся к нему с бутылкой.
– Подожди! – остановил его Карташихин. Он вздохнул и тихо заговорил: – Последние четыре дня он был чем-то озабочен. Я все видел, но молчал. Захочет – сам скажет. Но позавчера, когда они уже сели в машину ехать в Старую Ладогу, я спросил. Смеется, машет рукой. Ненатурально смеется. Есть, говорит, проблема, острая и неприятная. Вернее, была. Но теперь, говорит, Мышкин тоже подключился, так что вдвоем справимся, и все будет хорошо.
Широкое лицо Карташихина побагровело, глаза заблестели. Он сжал кулаки и медленно разжал.
– Отвечаю с абсолютной точностью, Иван Антонович. Демидов дал мне задание поработать со статистикой по историям болезни наших покойников. Архив наш теперь электронный, а бюрократия страшней войны. Оформлять заявки, запросы, ждать доступ – много времени надо. У меня столько не было. Сергей и подсказал, как можно ускорить дело, как обойти формальности.
– Значит, доступа не получили. Значит, пошли незаконным путем, – в раздумье произнес Карташихин.
– Иван Антонович! – с нажимом продолжил Мышкин. – Это внутриведомственная проблема. К тому же у меня срочное задание руководителя ведомства. Банки мы не грабили, военные тайны не продавали. Потерпевших нет. Значит, нет преступления. Архив клиники, истории болезней… Какая тут секретность, к черту! Шеф приказывает залезть в эту «секретность» – я лезу. Где здесь афера, Господь с вами!
Карташихин снова повертел в руках бокал.
– Нет, Дима. Тут еще что-то есть… Что? – резко спросил он. – Или ты врешь… а мне очень хочется тебе верить! Что-то вы оба важное прохлопали. Хотя на Сергея не похоже, он умеет просчитывать все вероятные варианты. Значит, появился фактор, который даже Сереже предусмотреть не мог.
– Но Иван Антонович… – Мышкин наконец собрался с духом и задал самый главный вопрос. – Разве это не обычное ДТП? Каждый день в городе их сотни.
– Ты не знаешь Сергея. Он просто не мог попасть в автокатастрофу. По определению. Не такой он человек. Не мог.
Мышкин покачал головой.
– Знаете, я ведь каждый день езжу. Уже двадцать лет за рулем. И, скажу вам, исходя из собственного опыта: тут как повезет. Вот вы внимательно, аккуратно и не торопясь движетесь, например, по Московскому проспекту на зеленый свет. И тут слева в вас влетает на скорости сто двадцать километров в час грузовик с пьяным водилой за рулем. Но ведь он мог с таким же шансом влететь в машину, идущую сзади вас. Или впереди. Вы никогда не сможете предугадать, что именно на этом перекрестке будет специально для вас именно тот, роковой, грузовик с пьяным водилой. А если и сможете, то в ту секунду, когда он в вас влетает, ничего изменить не успеете.
– А столбы? Бетонные столбы на обочине? Они тоже движутся со скоростью сто двадцать километров в час на красный свет?
– Значит, пытался уклониться, но не повезло.
Карташихин сжал губы и отмахнулся.
– А Старая Ладога? – спросил Мышкин. – Зачем туда поехали?
– Ты не знаешь? Лена – на работу… Раскопки. Она у нас археолог… – у него перехватило горло, но он справился со спазмом. – Была. Была… – шепотом повторил он. – А он не мог без нее даже одного дня.
– Расследование или дознание было? – спросил Мышкин.
– Да! – отрезал Карташихин. – Дело закрыто.
– Так быстро? Версия?
Карташихин достал из кармана халата бумажку и помахал ею.
– Официальная выписка. Подписи, печати – все есть.
Он приладил на нос старые очки с одной оглоблей и прочел официальным тоном, словно докладывал экспертное заключение:
– «Причина ДТП: погибший водитель Ладочников С.Н. не справился с управлением, пытаясь избежать возможного лобового удара при возможной опасности столкновения с неизвестным встречным транспортным средством на двадцать втором километре Мурманского шоссе». Как тебе? Нравится? – едко спросил Карташихин.
– Что тут может понравиться?
– Например, место действия. Мурманское шоссе.
– А что шоссе? Хорошее шоссе. Несколько раз ездил. Нормальное.
– Тогда ты должен был заметить одну мелочь! – с язвительной злобой сказал Карташихин. – На Мурманском шоссе нет
– Господи, Твоя воля!.. – только и выдохнул Дмитрий Евграфович.
– Интересно стало? – усмехнулся Карташихин. – Вижу, тебе понравилось. Там еще о-о-чень много интересного.
Взяв бутылку, Мышкин вопросительно глянул на Карташихина, тот отрицательно качнул головой.
– Примерно месяц назад Сережа сделал для заказчика систему автоматизированного управления коммерческим предприятием. С ним расплатились автомобилем УАЗ. Я ему тогда сразу сказал, что такая работа, насколько мне известно, стоит десяти УАЗов. Он в ответ: дескать, и этому рад, потому что заказчик вообще собирался его кинуть, как принято в нашей всероссийской банде. Так что уехали они на новой машине. И как ты понимаешь, машина сейчас – самое главное вещественное доказательство.
– Понимаю.
– В этой машине не оказалось ни одного отпечатка пальцев.
Мышкин опешил.
– Извините, Иван Антонович, что-то я не понял… Я на правое ухо немного глуховат. Где нет отпечатков?
– В машине! В машине нет отпечатков!
– Разве машина не сгорела?
Карташихин достал аэрозольный баллончик с нитроглицерином. Нажал кнопку, понюхал вылетевшее облачко, подумал и кивнул на бутылку. Мышкин наполнил бокалы – теперь на треть.
– Лимон! – приказал профессор.
Швырнув в блюдце пустую корку, Карташихин хрипло сказал:
– Ты, как всегда, – в своем репертуаре: задал самый интересный вопрос. Случилось то, чего вообще не должно было случиться. По закону больших чисел. Таких случаев – один на миллион. Или на сто миллионов. Именно в тот момент, когда УАЗ влетел в столб, навстречу шла пожарная машина с полным вооружением. В карбюраторе УАЗа вспыхнул бензин – вот и весь пожар. Залили пеной в две секунды.
– Разрешите? – Мышкин достал сигареты.
Карташихин кивнул, достал трубку, сунул в нее две щепотки табака. Роскошный аромат распространился по кабинету. «Себе, что ли, трубку завести? Табак – высший класс!» – подумал Мышкин.
– Так что… – откашлялся Карташихин. – Главный вещдок сразу уничтожить не удалось.
– А…
– Кроме того, у них были не пристегнуты ремни, – перебил Карташихин.
– И?..
– Сергей и десяти метров не мог проехать на машине без ремня. А уж если Лена была в машине!.. Он даже мотор не заводил, пока она не пристегнется. У него на этом деле пунктик был. И основания для пунктика. В свое время Сергей попал в ДТП с приятелем. Машина перевернулась раз десять, приятель, принципиально ремней не признавал, – в лепешку. Даже голову оторвало. Сергей был на ремне. Ни одной царапины. А сейчас… удар о столб был таким, что Лена… Лена… – он всхлипнул. – Лена вылетела через лобовое стекло… – договорил он. – И в столб. Сергею… – он откашлялся и сказал громче: – Сергея рулевое колесо разрезало пополам, до позвоночника. Еще улика: салон был залит бензином.
– Бензин, конечно, из «неизвестного транспортного средства»…
– Из него, – подтвердил Карташихин. – И канистра открытая сзади на полу машины – из того же средства.
– Однако при таких уликах… Как можно закрыть дело? Ведь ясно же – убийство, а не несчастный случай. Машина – да, главное вещественное доказательство.
– А нет уже! Никакого вещественного доказательства нет! – крикнул Карташихин. – Нету его! Нет машины в природе! И протокола осмотра, как выяснилось, тоже нет!
– А куда же?..
– Той же ночью машина случайно сгорела на прокурорской спецстоянке. Их там стоит всегда около сорока штук. Ни одна не сгорела случайно. Только вещдок.
Мышкин молчал.
– Что скажешь? – спросил Карташихин.
– Не успеваю осознавать.
– У меня тоже не сразу получилось.
– Иван Антонович! Вскрытие? Что вскрытие?
Карташихин страдальчески покрутил головой.
– Ничего.
– Опять ничего не понимаю! Разве так бывает?
– Бывает. Я не дал вскрывать, – вздохнул Карташихин.
– Почему?
– Потому что знаю, что оно покажет. Вскрывать-то будут не здесь. Еще одно «неизвестное транспортное средство». Никому не верю. Только тебе. А самому вскрывать… В общем, не могу.
– Они здесь?
– Здесь.
– Вы их видели?
– Нет, – шепотом ответил Карташихин.
– Понимаю.
– Надо быстро, Дима. Пока еще что-нибудь не исчезло или не сгорело.
Мышкин глянул на часы: половина двенадцатого.
– Гистологию и биохимию обеспечьте мне без очереди, чтоб все делали немедленно. Не выпускайте их никого, пока я не закончу. И помощника дайте.
– Не сомневайся. Помощник тебя уже ждет. Его зовут Николай. Можешь называть его Ника. Я ему доверяю, как тебе.Ника оказался молчаливым парнем лет двадцати пяти. Он уже все подготовил – инструменты, весы, халат, перчатки, спирт.
– На диктофон запишем или текстом?
– И то, и другое. Быстро печатаешь?
– Надеюсь, сердиться не будете.
Сергей и его жена лежали рядом, каждый на своем столе. Увидев их, Мышкин ужаснулся. Ему всякое пришлось повидать, особенно, в начале своей работы. Он часто дежурил в больнице имени 25-го Октября, которую в народе называли «Пьяная травма». Сотни искалеченных мертвецов прошли перед ним. С оторванными руками, ногами, с оторванными головами, иногда в морг спускали на носилках бесформенные лепешки в оболочке из человеческой кожи – этих извлекали из-под поездов, самосвалов, туристских автобусов и даже из-под паровых катков. Но то были объекты . Теперь перед ним лежали друг и его жена – единственная дочь человека, которого Мышкин уважал больше многих остальных своих коллег.
Он подошел к столу, на котором лежало мраморное тело молодой женщины. Судя фигуре, она была красивой. Точнее не сказать, потому что погибшая была без головы. У ее ног лежала бесформенная кровавая куча из грязи и черной запекшейся крови. По единственному оставшемуся чистым белокурому локону можно было понять, что это была ее голова.
Тут Мышкин отметил, что у Елены чуть заметно, конусом выдается вверх живот. Рукой в резиновой перчатке он ощупал ее. Неужели беременна?
Сергей, действительно, перерезан пополам, и в гигантском разрезе виднелись раздавленное сердце, разорванные бронхи, розовые клочья легких, темно-коричневая бесформенная лепешка печени.
– Хорошо, что Иван Антонович не видел, – произнес Мышкин.
– Хорошо, – отозвался Ника. – Я бы такое на его месте не пережил.
Он подал Мышкину большой секционный нож.
– Будете начинать, Дмитрий Евграфович?
– Да… Хотя нет! Стоп!
Он резко обернулся к ассистенту.
– Увеличительное стекло! – приказал он.
– Какое?
– Любое! – гаркнул Мышкин. – Чем сильнее, тем лучше. Немедленно!
– Минуту, – пообещал Ника и двинулся к выходу.
Его остановил у двери голос Мышкина:
– Стой! Ты куришь, Ника?
– Вообще-то, не очень много…
– Мне на твое здоровье наплевать! Зажигалка есть?
– Есть.
– С фонариком?
– С фонариком.
– Отлично! Давай сюда! – приказал Мышкин. – И тащи лупу!
Крошечный светодиодный фонарик давал настолько мощный свет, что увеличительное стекло Мышкину уже не было нужно. На яремной вене Ладочникова Мышкин без труда разглядел уже знакомую крошечную черную дырочку.
Он направил ослепительный бело-синий луч под ключицу Елены. Точно такой же прокол и у нее, и тоже на яремной.
Ника принес лупу.
– Не понадобилась, – отмахнулся Мышкин. – Начинаем. Вот, держи свое кресало, садись за компьютер и включай диктофон.
– Пусть зажигалка у вас останется, – сказал Ника. – У меня таких две. Очень удобная штука, сильный фонарь, на пару секунд человека даже ослепить можно.Они управились за четыре с половиной часа.
Оба погибших были практически здоровы. Только у Сергея Мышкин обнаружил признаки атеросклероза коронарных сосудов в начальной стадии и следы зарубцевавшейся язвы желудка. Елена, как и предположил Мышкин, была беременна на третьем или четвертом месяце.
Принесли ответы из лаборатории. Мышкин прочел результат биохимического анализа тканевых клеток, побледнел и медленно опустился на стул.
– Что-то особое? – поинтересовался Ника.
– Очень особое, – хрипло ответил Мышкин. – Тебе пока рано знать.
Из морга Мышкин позвонил по местному. Снова трубку сняла Вия.
– Вас беспокоит… – начал он.
– Я вас узнала, Дмитрий Евграфович, – приветливо и даже ласково ответила Вия. – Мы очень вас ждем и переживаем. Иван Антонович распорядился соединить с вами немедленно.
– Вот и соединяйте, – устало сказал Мышкин.Дмитрий Евграфович не успел и слова сказать: Карташихин вырвал у него из рук заключение.
– Помолчи! – приказал он.
Когда он дошел до результатов вскрытия невестки, остановился и замер с закрытыми глазами.
– Беременна… Внук… И это поставим в счет!
Последние страницы он перечитал несколько раз.
– Вот теперь, – сказал он зловеще, – теперь можно и в прокуратуру. Но лучше к Господу Богу, который поможет мне нужными людьми, хорошо умеющими обращаться с оружием.
Теперь Мышкин видел перед собой не убитого горем старика. Перед ним был совсем другой Карташихин – собранный, целеустремленный и безжалостный. Дмитрий Евграфович вспомнил, что Карташихин вдовец, семьи у него теперь нет. Значит, и терять нечего. Жизнь его только что обрела новый и страшный смысл.
– Был такой испанский драматург Лопе де Вега, – начал Мышкин. – Пятьсот лет назад…
– Знаю, – бросил Карташихин. – Не ты один грамотный. «Фуэнте овехуна» [40] .
– Где-то у него мне попалась фраза: «Месть – такое блюдо, которое надо есть холодным».
– Я холодное не люблю, – отрезал Карташихин. – И нет у меня времени ждать, пока остынет. Они тоже ждать не будут.
– Вам виднее.
– Да, виднее. Значит, так: тебя здесь не было! Ты никого не вскрывал. Эпикриз подпишет мой заместитель.
– У вас должны быть свои образцы. Дубликаты. И из лаборатории все срезы надо забрать, – сказал Мышкин.
– Правильно, Дима. Спасибо, что напомнил.
– Сергей жил с вами?
– С нами. У меня же трехкомнатная в сталинском доме. Места всем хватало, – лицо Карташихина на секунду перекосилось, глаза заблестели. – Да, хватало…
– Где его компьютер?
– Дома.
– Вы можете войти в систему?
– Не знаю. У меня свой.
– Советую… нет, Иван Антонович, не советую, а требую: сделать копии всех его файлов, а винчестер отформатировать. А лучше вообще уничтожить. Потому что следы всей информации на жестком диске все равно остаются. Можно все восстановить хоть через сто лет.
– Да, надо.
– Если войти в компьютер не сможете, просто извлеките жесткий диск и спрячьте, чтобы сам дьявол не нашел. И все носители – всё, что найдете, туда же.
Карташихин молча кивнул.
– Результаты вскрытия заверьте у нотариуса. Вернее, вашу подпись. Но все равно, по закону, копию нотариус должен хранить у себя.
– В самом деле! – удивился Карташихин. – Мне бы и в голову не пришло.
– Потребуйте от прокуратуры повторную экспертизу. Пусть назначат эксперта из другой конторы. К примеру, из военно-медицинской академии. И только после этого принимайте решение.
– И это сделаю.
– Последнее, – сказал Мышкин. – Автомобиль они уничтожили. Но им надо, чтоб и от погибших остался только пепел. И они, безусловно, постараются. Здесь я вам не помощник. Но вы должны учесть такую возможность.
Прощаясь, Карташихин обнял Мышкина.
– Уходи, Димочка… И не звони мне и не приходи. Я сам тебя найду, если понадобишься.
– Нику отправьте в отпуск. Хорошо бы ему за границу на месячишко. А что вы сейчас будете делать?
– Отчитаюсь перед тобой позже. Не звони!16. Клементьева и Лев Троцкий
День еле тянулся до вечера – медленно и сонно. Мышкин засыпал на ходу. Хорошо, было всего два вскрытия. Одно еще утром закончила Клементьева и до сих пор сидела у биохимиков. Даже обедать не пришла. С другим два часа назад справился Клюкин.
Широко распахнулась дверь – потоком воздуха снесло несколько бумажек со стола. Одну Мышкин успел поймать.
Большая Берта влетела в отделение, со свистом рассекая воздух. Дмитрий Евграфович едва успел отскочить в сторону.
– Точную тебе кликуху дали, подруга! – проворчал он. – Так и норовишь сделать из начальника кровавый бифштекс.
– Очень хорошо!.. – она пыталась одновременно отдышаться и говорить. – Хорошо… мне повезло, что вы еще здесь.
Мышкин снял халат, повесил в шкаф.
– Вот как! Значит, тебе повезло… А мне, похоже, не очень. Ну, что тебе не появиться на двадцать секунд позже!
Клементьева, глотала воздух, как щука на песке.
– Сядь, – приказал Дмитрий Евграфович. – Теперь слушай мою команду: сделала глубокий вдох! Задержала дыхание! Держим – считаем до тридцати. Медленный выдох. Еще раз… Теперь можешь рожать.
В самом деле, Клементьева успокоилась.
– С цепи сорвалась? – с участием поинтересовался Мышкин.
Но Большая Берта, дерзко пропустив вопрос мимо ушей, уже раскладывала на своем столе эпикриз и листки ответов биохимической лаборатории.
– Иди сюда, Дима, – приказала она.
Мышкин навострил уши: такого тона Татьяна себе еще никогда не позволяла.
– Не пугай меня, пожалуйста, – попросил он.
– Дима, я тоже сначала испугалась, – с твердым спокойствием произнесла Клементьева. – Подобного еще не видела за всю жизнь… Итак: у меня Туманов Владимир Ильич, шестьдесят два полных, обширный геморрагический инфаркт головного мозга. Это непосредственная причина смерти.