Год беспощадного солнца
Шрифт:
– Если информация из ФСБ – бред, то с ума сошел ты. Короче, мой Андрей, по сердечной простоте своей, хотел тебя предупредить еще вчера. Думай, ищи адвоката или…
– Да пошла ты к черту, идиотка! – зарычал Мышкин и отключил связь.
Он стоял оглушенный, совершенно ничего не понимая. Окончательно спятила баба. Такого она еще не вытворяла. Но он скоро нашел объяснение.
Регина была энергетическим вампиром. И частенько подпитывалась, доводя Мышкина до белого каления.
В тишине квартиры раздраженно прокаркала ворона – три раза. И после каждого «каррр!» раздавался медный бой. Так теперь отмечала время кукушка в часах на кухне. Еще недавно она куковала, как и двадцать лет назад, – звонко, спокойно, может быть, немного задумчиво. Но как только на город обрушилась жара, кукушка неожиданно закаркала – хрипло и злобно. Как Ворона, которой где-то Бог послал кусочек сыра второй раз, а Лиса и этот у нее выдурила.
Мышкин утверждал, что и второй раз Лисица подошла к делу творчески. Она не хвалила Ворону, не просила спеть, а задала только один, но зловещий вопрос: «За кого голосовать будешь, растяпа, – за Путина или Медведева? Отвечай, если не хочешь, чтоб тебя обвинили в экстремизме!» – «За Медведева!», – с перепугу каркнула Ворона. Когда же Лисица с сыром скрылась, старая дура грустно подумала: «А если бы я сказала: «За Путина»? Что изменилось бы?»
Тишину разорвал дверной звонок – длинный и требовательный.
«Принес же черт! В такое время! Кого?»
В глазок Мышкин увидел двух полицейских – офицера, среднего роста, с гигантской форменной фурагой в руке, и сержанта, двухметрового громилу, этот был без фураги. В тусклом свете лестничного фонаря отсвечивала его бритая башка, вся в неровных шишках.
Мышкин осторожно вложил запор цепочки в гнездо и бесшумно задвинул тяжелый стальной засов.
– А хозяин-то проснулся, – послышался из-за двери сиплый бас сержанта.
– В чем дело? – грубо спросил Мышкин. – Кого?
– Здравствуйте! – вежливо произнес капитан. – Мышкин Дмитрий Евграфович здесь проживает?
– Вам-то что? Кто такие?
– Полиция.
– Я не вызывал полицию! Да еще в такую рань. С ума еще не сошел.
– По-вашему, мы только к сумасшедшим ездим? Я капитан Денежкин Геннадий Степанович. Со мной сержант Бандера. Да, рановато мы… По мне – так вообще никуда не ездить по ночам, а пить чай в дежурной части. Дело, стало быть, важное и срочное. В ваших интересах, – добавил он. – Иначе бы не стали бы вас тревожить.
– Тревожить! – фыркнул Мышкин. – Слова-то какие выучили. Интеллигенты.
За дверью послышался долгий вздох. Нет, конечно, не бандиты. Перед нападением так устало не вздыхают.
– Откуда мне знать, что вы не налетчики? – на всякий случай уточнил Мышкин.
– А вы в глазок посмотрите, – посоветовал полицейский.
– Очень хорошо! – одобрил Мышкин – Смотрю в глазок – и получаю пулю точно в глаз!
– Это вы прямь как в кино! Да вот мое удостоверение, служебное. Можете смотреть и не бояться. Оно не стреляет, честное слово.
– Честное, говорите?
В глазок Мышкин крупно увидел раскрытую узкую книжечку, мутное пятно фотографии, подпись – длинную неразборчивую, но очень кудрявую, и государственного двуглавого петуха в фиолетовом кружке. «Эх, давно надо было широкоугольник поставить на дверь, а то ведь высунешь башку, а по ней со стороны – топором!» – подумал Мышкин.
– Откроете? – медленно убрал книжку Денежкин.
– Сначала скажите, где ксиву купили! – потребовал Мышкин. – На Сенном рынке? Или на Кузнечном? Хочу такую же.
Он видел в глазок, как полицейские переглянулись, разглядел даже, что Денежкин криво усмехнулся.
– Тогда что вы хотите? – спросил капитан.
– Это я должен вас спросить, что вы хотите! – возмутился Дмитрий Евграфович. – Вламываетесь среди ночи, стаскиваете с кровати законопослушных граждан, суете под нос неизвестно что и не знаете, что я могу хотеть после этого!
Все равно придется открыть.
– Я хочу, – четко, как на утренней врачебной конференции, произнес Мышкин, – чтобы вы назвали мне своего начальника – фамилию, имя, отчество, звание, а также отделение и телефон дежурной части. А я посмотрю, совпадет ли все с моим справочником по ГУВД. Служебным справочником, между прочим! Не слишком велико мое желание?
– Нисколько! Совсем скромное желание, – сразу согласился Денежкин. – Звоните прямо дежурному по городу: 278-19-45. Назовитесь, адрес, и он вам скажет сразу, кого к вам направили. И номера удостоверений назовет.
Телефон был верный, Мышкин знал номер, поэтому, ворча под нос проклятия, отодвинул засов, отпер замок. Цепочку снимать не спешил. Через приоткрытую дверь стал рассматривать полицейских – хмурого капитана Денежника и двухметрового сержанта Бандеру – громилу, который равнодушно изучал щербатую эмалевую дощечку с номером соседней квартиры.
– Ладно, мы уходим. Но открыть – в ваших интересах. Придется вам потом своими ногами побегать. Так что вам резон – поверить.
– Я должен вам поверить! – фыркнул Мышкин. – Полиция заботится о моих интересах! Что там у вас произошло?
– Где?
– Да где еще – в ментовке вашей или как у вас там сейчас, у господ полицейских, называется!.. Дустом, что ли, всех ваших оборотней в погонах повытравили?
– А вы как думаете? – поинтересовался Денежкин.
– Думаю, что не всех.
– Нам уходить?
– Нет, – вздохнул Мышкин и снял цепочку. – После такого вопроса как не поверить, что вы пришли меня спасать. Коль скоро готовы сейчас же отказаться от спасения…
– Может, и так, – согласился капитан Денежкин.
– Пошли на кухню.
Они расселись вокруг крошечного круглого стола.
– Но сначала вопросы задаю я! – заявил Мышкин. – Жрать хотите, мужики? Могу сделать кофе. Настоящий. Сыр есть и колбаса.
Громила оживился, но тут же сник, услышав ответ начальника:
– В другое бы время. Спасибо. Надо ехать. Начальство ждет.
– Куда?
– В ГУВД. На Литейный.
– Я так и не понял: это что такое? Арест?
– Даже не задержание! – заверил Денежкин.
– А что?
– Приглашение. И просьба. Мы приглашаем вас, то есть, предлагаем, по вашей собственной инициативе и добровольно, проехать с нами. Дело очень срочное. Оно касается вас лично. Следователь очень просит вас к нему приехать. Прямо сейчас. Добровольно и самостоятельно. А мы с сержантом окажем вам бесплатную транспортную услугу – машина во дворе.
– Слушайте, мужики! По-человечески сказать не можете, зачем я вам?
Полицейские переглянулись.
– Не имею полной информации. А если б и была, не имею права разглашать. – медленно произнес Денежкин. – Поэтому я вам не скажу, а вы, соответственно, сейчас ничего не услышите.
Он переглянулся с сержантом.
– Ладно… Я ничего вам сейчас не скажу, а вы ничего не услышите… Вам известна гражданка Шатрова?
– Какая еще Шатрова? – удивился Мышкин. – Откуда взялась? Что ей надо от меня?
– Ей уже ничего не надо, – ответил Денежкин.
Громила мотнул бритой башкой:
– «Ничего теперь не надо ей, никого теперь не жаль!» – бухнул он. – И кранты!
Что-то дикое показалось Мышкину в неожиданном цитировании романса Вертинского «Ваши пальцы пахнут ладаном».
– И коньяка «хеннеси» тоже не надо, – добавил жути капитан.
– При чем тут «хеннеси»? – встревожился Мышкин.
– Да ни при чем, – ответил капитан. – Просто к слову пришлось. Я его и не пробовал никогда. А вы?
Мышкин не ответил. Он уставился неподвижным взглядом на большой морской термометр на стене. Красный спиртовой столбик застыл у цифры 36.
– Вы про какую Шатрову?.. – наконец, тихо спросил он.
– Шатрова Марина Михайловна, проспект Шверника, дом шесть, квартира восемнадцать.
– И что Марина Михайловна? – голос Мышкин дрогнул.
– Уже ничего, – ответил капитан. – И вы, очевидно, были последним, кто ее видел перед смертью.
– Да что вы такое несете? – ошарашено произнес Мышкин. – Какая такая смерть? Кто умер?
– Вы не расслышали?
– Не расслышал! И не понял! При чем тут Шатрова?
– При том, что Шатрова Марина Михайловна убита.
– Вы с ума сошли! – крикнул Дмитрий Евграфович. – Это невозможно! Она не может умереть!
Идет расследование, возбуждено дело, – сочувственно вздохнул капитан. – Следствию нужна ваша помощь. Так что же, Дмитрий Евграфович? Поедем?
Мышкин не шевельнулся.
– Да не расстраивайтесь так заранее, – сказал капитан. – Конечно, неожиданно. Такое происходит всегда неожиданно. Все мы думаем: такое с кем угодно может случиться, только не с нами.
Мышкин окаменело молчал.
– Знаете, давайте не будем торопиться с переживаниями, – предложил капитан. – Ведь еще не факт, что убийство. Очень много неясностей. Следствие рассчитывает на вашу помощь. Да и у нас ошибки всякие бывают. Даже большие. Сами понимаете: наша служба и опасна, и трудна. Бывает, человек вроде тот, а адрес или год рождения – не тот. Или отчество другое. Начинаешь разбираться, а потом выясняется, зря людей тревожили.
Мышкин поднялся, достал из буфета валерьянку и вылил в рюмку весь флакон. Выпил одним глотком, запил из-под крана.
– Вот тут у нас арестовали одного парня, – продолжил Денежкин. – По фамилии Кошкин. Он, понимаете, захватил в собственность ночной клуб с подпольной рулеткой. Казино – незаконное, в подвале, дверь железная. Охрана – сплошь бывший ОМОН. И два страшных пса – доберманы. В общем, солидная была точка, серьезные люди туда ходили. Прокурор, вице-губернатор, два генерала полиции, главный смотрящий от воров в законе и даже очень известный киллер. Самое интересное, что хозяином казино был папаша того парня, Кошкина. Короче, захват чужого бизнеса. По-научному, значит, «рейдерство». Представляете? Кто-то несколько лет ишачил, делал фирму, ни сна, ни отдыха. А когда баксы закапали, приходит отморозок и говорит: «Было твое – стало мое!» Так он, Кошкин, не только бизнес украл у родного папаши, он своего родителя еще и завалил двумя выстрелами из глока.
– Из вальтера, – влез сержант Бандера.
– Субординация! – прикрикнул капитан Денежкин. – Старшего по званию перебиваешь. Сколько учить? Тут тебе не воровская сходка, сержант Бандера, а господин Мышкин – не вор в законе. Понял-нет?
Сержант растопырил пальцы веером.
– Поня́л, гражданин начальник! Поня́л.
– Значит, из глока папашу погасил двумя выстрелами, потом его секретаршу, которая папаше секс делала после работы. Потом еще и главбуха – до кучи. В общем, взяли, убийцу, упаковали и в СИЗО на Литейный. Он – в несознанку: дескать, ничего не знаю, ничего не видел, папаша мой вообще в другом городе живет, к тому же два года как помер. Прессовали мужика полтора месяца. Упрямый оказался. Потом стал постепенно признаваться, пошел на сотрудничество со следствием, расследование пошло, как по маслу. Обвинительное заключение готово, Кошкин ознакомился, все подписал… Суд через два дня. Как вдруг буквально за пять минут до процесса следователь случайно обнаружил, что им не Кошкин был нужен, а Кишкин! В буквочке ошибка, в одной буквочке! Представляете, Дмитрий Евграфович? Надо выпускать Кошкина. А как тут выпустишь? Много уже наработали. В общем, совершил Кошкин попытку к бегству. И прямо в СИЗО, не отходя от кассы, получил девять грамм в затылок.
– А Кишкин? – машинально спросил Дмитрий Евграфович.
– А что Кишкин? – пожал плечами капитан. – Гуляет. До сих пор ищут. Так что всякое бывает! Вы не волнуйтесь заранее.
Мышкин съежился на стуле.
– Да не переживай, брателло! – сержант Бандера приятельски похлопал Мышкина по плечу.
Сочувственно-угрожающие байки капитана Денежкина Мышкин мог еще вытерпеть, но не лапу Бандеры.
– Никуда я не поеду! – он вскочил. – Никуда! Или несите постановление суда.
Громила дернулся, но капитан жестом остановил его.
– Совершенно справедливое требование, – согласился Денежкин. – Только вот все судьи сейчас спят. Надо ждать до утра. А зачем? Я ж вам русским языком сказал: никакого ареста, привода, никаких мер пресечения. Вы добровольно с нами согласились ехать.
– Не поеду! – отрезал Мышкин, тяжело дыша.
Денежкин удивился.
– Смотри-ка, сержант Бандера! – весело заговорил он. – Он что – псих? Или пыльным мешком из-за угла двинутый? Ты, что ли, его мешком из-за угла шарахнул? Признавайся, если не хочешь, чтоб тебя до ефрейтора понизили!
– Не-е-е, – обиделся Бандера. – Он сам себя.
– Наверное, ты все-таки прав, сержант. С ним надо ухо востро. А то ведь может сам себе и ребра переломать. Или башку проломить. Или из окна выпасть. А то и застрелиться к чертовой матери при попытке к бегству. А? Может?
– Такой может, – согласился Бандера. И добавил: – А то еще и почки сам себе отобьет, потому как полицию не любит. И следов не оставит, только кровью будет мочиться целый месяц.
– И опять ты прав, Бандера, – грустно сказал Денежкин. – И как его удержишь? У нас не получится.
Громила гмыкнул, а Денежник вдруг схватил Мышкина за большой палец и, ломая, резко дернул вниз. Мышкин взвыл, выгнулся за пальцем, но капитан не отпускал и нажимал сильнее. Мышкину понял, что кость сейчас треснет.
– Пусти! – сдавленно крикнул он. – Пусти, сломаешь!..
– А я-то причем? – удивился Денежкин. – Разве я тебя трогаю? А, сержант?
– Так это он сам себе палец ломает! – возмутился Бандера. – И не удержать здоровенного такого… Потом на нас будет всё сваливать, клеветать на органы.
– Не получится у него, – повеселел Денежкин и отпустил Мышкина. – Береги пальцы! И почки тоже.
– Все равно не поеду, – угрюмо выдавил из себя Мышкин. – Ордер давайте.
– А, вот оно что! – протянул Денежкин, будто, наконец, понял. – Ордер, значит?
– Да, ордер на арест. Или задержание.
– Один момент! Сержант, у тебя случайно ордера нет? Не завалялся в кармане? Или в сапогах? А то я свой где-то потерял. Гражданин правильно требует соблюдать его права человека.
– Есть у меня! – с готовностью отозвался сержант. – Очень хороший ордер. Ему понравится.
В руках Бандеры оказалась короткая черная палка.
– Вот он, ордер!
Он поднес палку к стакану на столе. С ее конца сорвались две толстые голубые молнии. Стакан треснул, осколки свалились на пол. Резко запахло озоном.
– Такой подойдет? – спросил Бандера.
– Ладно, – сдался Мышкин. – Сейчас оденусь…
Он молча повернулся и пошел в комнату. Натягивая брюки, услышал из кухни сержанта Бандеру:
– Чёй-то не очень на мочилу тянет…
– Господин полицейский, – строго ответил капитан. – Думай, что говоришь. А лучше вообще молчи. Болтун – находка для шпиона.
– Дак я… Дак я ничего… Молчу.
– Для чего тебя сюда послали?
– На случай сопротивления задержанного.
– Вот и жди случая . Только молча. Проследи за ним.
Сержант немедленно двинулся в комнату и не отходил от Мышкина ни на шаг, даже в туалет не отпустил одного.
Во дворе стоял полицейский форд, чуть не упираясь радиатором в дверь подъезда. Мышкин глянул на часы: половина четвертого. Солнце уже взошло, но лучи его не могли пробиться сквозь дымно-пылевую взвесь, не осевшую с вечера и не остывшую.
Мышкина усадили на заднее сиденье, справа к двери его прижал сержант Бандера. Денежкин сел впереди и сказал, оглянувшись:
– Нарушаю правила! Только ради вас, господин Кошкин…
– Мышкин! – поправил Бандера.
– Кишкин, – исправился Денежкин. – Чтоб комфорт у вас был полный. Дверь, кстати, на замке. А Бандера любит стрелять по тем, кто от него убегает. Очень любит, прохиндей…
Шофер завел мотор и включил передачу.
– Подожди, Витя, – попросил Денежкин. И Мышкину: – Покажите руки! Обе!
Мышкин протянул обе руки и сержант тут же защелкнул на них пластмассовые наручники.
Американские! – с удовольствием сообщил Бандера.
Едем! – приказал Денежкин.
Водитель дал полный газ, завизжала резина, форд рванул с места.
При скорости в сто тридцать километров в час форд проскочил Большой проспект и подлетел к Дворцовому мосту. Тут на переносных шлагбаумах уже мигали красные огни, толпа гуляющих наблюдала, как мост медленно переломился на две половины и каждая пошла вертикально. Десятка два машин стояли в очереди. Форд взревел и резко прибавил скорость. Мышкин откинулся на заднее сиденье. Он услышал треск сбитых турникетов, заныл желудок, когда форд на несколько секунд повис над Невой, появившейся между разведенными половинами моста. Потом все четыре колеса форда упруго, словно футбольные мячи, ударились о мост на другой стороне. Отлетел в сторону второй шлагбаум, толпа с воплями и смехом расступилась. Водитель, не обращая внимания на запрещающий знак, резко отвернул влево и помчался по Дворцовой набережной.
– Не обкакался наш пассажир? – обернулся Денежкин.
Сержант Бандера шумно и с фырканьем, словно старый мерин, втянул воздух.
– Да не, вроде.
– А что у него на руке?
– Так наручники, – удивленно ответил громила. – Вы ж приказали. Сейчас начнут ему кости ломать.
– Нет, что там еще?
На левой руке Мышкина были прекрасные японские часы в черном титановом корпусе, герметичные, со светящимися стрелками и автоподзаводом – подарок Регины к защите кандидатской.
– Котлы, – доложил Бандера. – Клевые!
Он расстегнул браслет, поднес часы к уху, встряхнул и удовлетворенно кивнул.
– Сами заводятся. Подойдут? – протянул он часы Денежкину.
Капитану хватило секунды, чтоб оценить, и ситизьен мгновенно исчез в нагрудном кармане его темно-голубой форменной безрукавке с жирной полосой грязи на воротнике.
– Между прочим, именные, – угрюмо предупредил Мышкин. – С дарственной надписью. Там имя и фамилия.
Денежкин кивнул: он принял к сведению.
Мышкин глубоко вздохнул, решив, что с потерей часов у него появились какие-то права или хотя бы послабления.
– А теперь скажите честно, мужики, – заговорил он. – Зачем меня взяли? Зачем выдумали про убийство? Почему правду не сказали? Я ведь и так согласился с вами ехать. Сначала…
Денежкин обернулся на четверть оборота и брезгливо спросил:
– На хрен ты мне нужен!
– Тогда тем более: зачем забрали?
– Потому что ты – убийца, – равнодушным и оттого особенно страшным тоном ответил капитан. Ты убил молодую красивую бабу. Сработал на доверии. Зачем ты ее убил, а, мужик?
Мышкин не ответил, потому что лицо капитана Денежкина скукожилось и поплыло куда-то вбок. Поплыла, теряя очертания, и физиономия сержанта Бандеры. При этом она несколько раз изменилась, словно пластилиновая, и из человеческой превратилась в собачью морду африканского павиана. «Ну, теперь хоть ясно, кто они на самом деле, – успокоился Мышкин. – Недолго же они притворялись людьми, к тому же полицейскими…»
И словно в подтверждение, водитель растаял в воздухе, превратившись в тонкое облачко дыма, тотчас сдутое встречным ветром. Теперь форд с ревом летел по набережной самостоятельно, но, тем менее, – с большим мастерством. Где надо, форд притормаживал и снова прыгал вперед, потом круто завернул вправо на Литейный и сейчас же влево – на Шпалерную и резко затормозил у подъезда Большого дома [51] .
Тут в грудь Мышкину кто-то вонзил железный кол, и, благодаря боли, Мышкин обо всем догадался: «Ну, конечно же… Сейчас проснусь. Или через секунду. Нет, через пять».
Но он не проснулся ни через пять, ни через двадцать секунд.
– Или сразу в СИЗО? – спросил водитель; он, оказывается, никуда не исчез.
– Пока здесь, – ответил Денежкин и крикнул Мышкину: – Станция! Пассажир, вылезай!
Мышкин не шевельнулся. Он снова ничего не видел вокруг и не слышал. И даже не почувствовал, как его вытащили из машины, подхватили с двух сторон и поволокли к подъезду.
Здесь его, как столб, прислонили к стене, окрашенной серой масляной краской. Пока капитан объяснялся с часовым, Мышкин почувствовал свои ноги и стал на них тверже. Потом его, все еще ослепшего и оглохшего, повели по широкой лестнице с серыми гранитными ступенями и перилами на пузатых гипсовых балясинах. Провели мимо громадной мраморной доске с высеченными золотом именами и званиями погибших сотрудников. Старый скрипучий лифт доставил их на четвертый этаж, и Мышкин очутился в длинном, с полкилометра, коридоре с черной лентой ковролина на полу. Все это он уже скоро вспомнит и восстановит в памяти до мельчайших подробностей, а сейчас он только чувствовал, что из глаз по щекам медленно стекает что-то соленое, напоминающее вкусом физиологический раствор. Он стекал с лица и капал на грудь и на пол, но это был не физраствор, а что это было – Мышкин никак не мог вспомнить, но был уверен, что когда-то знал, что за жидкость, откуда берется и при каких условиях диссимилируется. А если знал, то, значит, непременно вспомнит, и волноваться не о чем. И как только Дмитрий Евграфович успокоился, к нему немедленно вернулись зрение и слух.
Остановились у двери со стеклянной табличкой: «Ст. дознаватель Шарыгин А.И.».
– Стоять и ждать! – скомандовал Денежкин. – Не вздумай дергаться. Через пост не пройдешь. Мониторы через каждые три метра. Два шага отсюда – попытка к бегству. Я предупреждал: сержант Бандера любит это дело.В подтверждение Бандера показал зубы с двумя стальными фиксами на резцах. Мышкин начал усиленно вспоминать, кто такой Бандера и что он любит, но решил оставить на потом. Но на всякий случай спросил:
– Мы с вами встречались?
Тот снова показал стальные коронки.
– «Мы странно встретились и странно разойдемся!» – ответил Бандера цитатой из популярной блатной песни.
– Доктор под фраера косит, – отметил Денежкин. – Под сумасшедшего фраера.
Бандера весело спел из другой песни:
Собака лаяла
На дядю фраера!..
– Концерт окончен, – недовольно объявил капитан и скрылся в кабинете Шарыгина.
Мышкин сел на жесткую скамью, покрытую черным дерматином, прислонился к холодной стене и заставил себя ни о чем не думать. Горели запястья под кольцами наручников. Он осмотрел их и не нашел замка. Одноразовые, значит. Американские. Скрытое орудие пытки: запястья распухают, ребристая пластмасса врезается в них все сильнее. Часа через два он может от боли потерять сознание.
Над головой Мышкин услышал громкий щелчок: электрические часы показали половину пятого.
Из кабинета Шарыгина вышли двое кавказцев, оба в металлических наручниках. У одного не было глаз, только две едва заметные черточки в сплошной багрово-синей опухоли. Лицо другого вообще отсутствовало – сплошная кровавая маска. Их вывел сержант Бандера.
– Морды к стене! – приказал он и каждого ткнул резиновой дубинкой в затылок. – Теперь на колени! – и подрубил обоих ударами дубинки сзади.
Оба рухнули на колени, один взвыл, другой смолчал, заскрипев зубами.
– Стоять прямо! Не садиться! Не оборачиваться! Не разговаривать! С дерьмом смешаю, – пообещал сержант Бандера. – Или свиное сало жрать заставлю.
И вернулся в кабинет.
Кавказцы постояли с минуту на коленях, перебросились словами на своем языке и сели на пятки. В ту же секунду дверь кабинета Шарыгина распахнулась, вылетел сержант Бандера. Резиновая дубинка обрушилась на спины кавказцев, оставляя на их пиджаках пыльные следы.
– Кому сказано – не сидеть, чурки поганые! В следующий раз – по башке.
Один по-прежнему молча стал на колени. Другой тихо застонал и снова получил дубинкой по спине.
– Кому сказано, чернозадый, – молчать!
Мышкин закрыл глаза и отключил себя от всего внешнего, погрузившись, хоть и с трудом, в состояние пустоты.
Часы показали пять утра, когда он услышал голоса в коридоре. Громила привел еще одного кавказца – пожилого, седобородого, в дагестанской папахе.
– Вот, – сказал ему Бандера. – Вот товар, – он указал на стоящих на коленях. – Не испортился. Только чуток поистрепался, – ухмыльнулся он.
Не глядя на Бандеру, старый кавказец достал из бокового кармана пиджака большой пергаментный конверт и брезгливо протянул Бандере. Сержант извлек из нее пачку зеленых кредиток и быстро, профессионально пересчитал.
– Нормально, – заявил он, достал из кармана ключ и отпер наручники у того, кто тихо постанывал.
– На выход! – приказал он.
Молчун протянул к нему руки.
– Ну, брателло, мне некогда, – развел руками Бандера. – И нечем. Ключ потерял. Сам откроешь дома. Лет через двадцать.
– Сколько стоит ключ? – спросил старик.
– Двести зеленых, как знамя Пророка.
Кавказец порылся в карманах и достал розовую кредитку.
– Только русские. Пять тысяч.
– Сойдут.Очередной щелчок над головой. Семь часов. Мимо просеменил мелким шагом толстяк в белых брюках, в белой безрукавке. На голове ни единого волоска. Даже бровей нет. Он скользнул равнодушным взглядом по лицу Мышкина и скрылся за дверью. Через минуту показался капитан Денежкин.
– Мышкин! – скомандовал он. – К дознавателю! На допрос! – и внимательно посмотрел Мышкину в лицо.
Дмитрий Евграфович понял. «Страх на моей морде хочешь увидеть. Не дождешься! – со злобой мысленно сказал ему Мышкин. – Сегодня ты заставил меня не бояться вас, тварей. За что тебе большое спасибо».Перед ним сидел тот самый толстяк. Вблизи Мышкин рассмотрел его получше. «Пацан, и тридцати нет, а старший дознаватель. Быстро у вас карьеру делают!»
– Гражданин Мышкин? Дмитрий Евграфович? – отрывисто, словно продолжая свою мелкую рысцу, спросил толстяк.
Мышкин медленно, с достоинство кивнул.
– Оглох, скотобаза?! – визгливо крикнул Шарыгин. – ФИО – живо!
– Не понял вас, – вежливым профессорским тоном сказал Дмитрий Евграфович.
– Фамилия? Имя? Отчество?
– Ах, вот вы о чем. Мышкин Дмитрий Евграфович.
– Год рождения?
– Одна тысяча девятьсот семидесятый, пятнадцатого января, город Полтава, Малороссия.
– Место жительства? Прописка?
– Санкт-Петербург, Седьмая линия, дом двадцать пять, квартира двадцать пять.
– И квартира двадцать пять? – переспросил толстяк.
– Именно так.
Шарыгин попыхтел и вдруг замолчал. Он часто и поверхностно дышал, взгляд мелко шарил по комнате, перескакивая с предмета на предмет. На бритом черепе выступил мелкий пот. Правая рука с карандашом мелко задрожала, и Шарыгин придержал ее левой.
Мышкин слегка потянул носом воздух. Алкогольным перегаром не пахнет. «Паркинсон, что ли? Рановато, – подумал Дмитрий Евграфович. – А так чистая абстиненция».
– В коридор! – приказал ему Шарыгин. – Ждать вызова. Мне позвонить надо. Секретно.
Мышкин вышел, удивляясь: зачем объяснять? Будто разрешения спросил.
«Что тебя так обеспокоило? Ей-богу, похмелюга, – размышлял Дмитрий Евграфович. – Но где выхлоп?»
– На допрос! – через пять минут крикнул ему Бандера.
Старшего дознавателя Шарыгина было не узнать. Спокойный, вальяжный, добродушно-предупредительная улыбка. Мышкин глянул на руку: никакой дрожи, спокойно поигрывает карандашом. Глаза блестят, но блеск стеклянный. Ноздри покрасневшие, влажные. Чуть склонившись к Шарыгину, Мышкин незаметно понюхал воздух. Слабо пахло сгоревшим электропроводом. «Эге, дознаватель. Ты совсем бдительность потерял. Что ж не припудрил носик кокаином раньше?»
– Мне очень жаль, Дмитрий Евграфович, – сочувственно заговорил Шарыгин, – что заставил вас ждать. Дело не простое, понимаете ли. Я могу рассчитывать на ваше понимание и помощь? Поможете юстиции? Торжеству правосудия?
– Если смогу, – сдержанно пообещал Мышкин. – Из любви к юстиции. С детства ее люблю.
И протянул к дознавателю руки.
– Ну что же это такое? – возмутился Шарыгин. – Зачем? Бандера! – указал пальцем на наручники. – Что за безобразие? Пытки запрещенные применяешь к задержанному? Снять немедленно!
Бандера притащил из другой комнаты садовый резак, но освобождать Мышкина почему-то не спешил.
– Перестарались, извините, – улыбнулся Шарыгин. – В любой работе бывает. В вашей, наверное, тоже.
– Бывает, – согласился Мышкин.
– Итак, – Шарыгин открыл тонкую картонную папку. – С Шатровой Мариной Михайловной знакомы?
– Да, – еле слышно сказал Мышкин.
– При каких обстоятельствах вы с ней познакомились?
– Вы снимете наручники, наконец?
– Конечно, конечно! – поспешил
– У меня распухли суставы, – упрямо сказал Мышкин. – И аллергия на пластмассу.
– Я же сказал – сейчас! Сию минуту.
Его крошечные, словно булавочные головки, зрачки кольнули Мышкина.
– При каких обстоятельствах?
– Пытки законом запрещены, – веско заявил Мышкин. – Ваша Россия подписала на этот счет международную конвенцию.
– Вы о чем? – удивился дознаватель.
– Пластмассовые наручники.
Дознаватель огорчился.
– Не ожидал от вас, не ожидал, – покачал бритой головой. – Вам добра желают, а вы…
– Это я уже слышал. От ваших тонтон-макутов [52] .
– Нельзя так. Агрессивно ведете себя на допросе. Дознавателя перебиваете, слова не даете сказать. Нелепые обвинения предъявляете. Каких-то макутов называете и опять же с угрозой. А потом дознавателя душить начнете. Попытаетесь – уж это точно! Много таких я видел. Все они из этой комнаты отправились на магаданские курорты лес валить. Валить и сажать. И снова валить. И снова сажать. Есть, правда, и другие курорты – урановые шахты.
– Снимите наручники, – потребовал Мышкин. – О каком сотрудничестве вы говорите? Смешно. Сотрудничество подразумевает равенство возможностей и исключает насилие.
Такого аргумента Шарыгин явно не ожидал. Но кокаин держал его на подъеме, и он все сообразил за секунду.
– Сержант Бандера! Снять сейчас же! Сколько ждать?
Растирая онемевшие и распухшие кисти, Мышкин удовлетворенно отметил, что одержал хоть и крохотную, но победу.
– Примерно три недели назад, – заговорил Мышкин, – мы с Мариной Шатровой случайно оказались в одном вагоне пригородной электрички. Там на нее напала шайка насильников и убийц.
– Да что вы говорите! – воскликнул пораженный Шарыгин. – Не может быть!
– Почему не может? – возразил Мышкин. – Такое каждый день теперь – сплошь и рядом. Вы, как государственный служащий, должны знать лучше меня.
– И что было дальше? Все это так интересно! – доверительно признался Шарыгин.
– Меня сбили с ног и выбросили на ходу поезда, а Марину Шатрову попытались изнасиловать там же, в вагоне.
– Как это так? – не понял дознаватель. – Как вы узнали, что ее пытались изнасиловать, если вас выбросили?
– Сначала пытались изнасиловать, а когда я попробовал вмешаться, меня выбросили из вагона.
– И что Шатрова? Расслабилась и получила удовольствие? – с подкупающей простотой поинтересовался дознаватель.
– Пока они возились со мной, она убежала. Поезд остановился, она сошла, вернулась ко мне, оказала первую помощь.
– Так-так-так! – разочарованно произнес дознаватель. – Огорчаете, Дмитрий Евграфович. Не уважаете меня. Всех в этом помещении не уважаете. И в нашем лице – закон с правами человека. Не могли придумать что-нибудь поинтереснее?
– Мне не надо ничего придумывать, – возразил Мышкин. – Все так и было.
Шарыгин лег на стол объемным животом и заговорил, полный сострадания:
– Дмитрий Евграфович! Какое у вас интересное отчество. Культурное. Мы все здесь вас сильно уважаем и сочувствуем. Каждый может оказаться, от сумы да от тюрьмы… Только неувязочка выходит! – с отчетливой угрозой неожиданно рыкнул он. – Большая!
– В чем неувязка? – похолодел Мышкин.
– Именно в тот день 18 июня в двадцать часов тридцать две минуты в райотдел полиции поступило заявление от гражданки Шатровой Марины Михайловны, проживающей по проспекту Шверника, дом шесть, квартира восемнадцать… Она?
– Она.
– Не отрицаете? Хоть это радует… Итак, в тот же день в райотдел внутренних дел поступило заявление от гражданки Шатровой Марины Михайловны о том… – он достал из папки лист с отпечатанным текстом. – Цитирую из документа, чтобы вы меня потом не обвинили. «В пригородном электропоезде Сосново – Санкт-Петербург в пустом вагоне на меня напал пьяный мужчина, разорвал на мне всю одежду вплоть до нижнего белья и попытался изнасиловать в извращенной форме. За меня попытались затупиться вошедшие в вагон подростки, сколько их было – не помню, но потом слышала, что они состоят в местной антифашистской организации. Сначала они попытались пристыдить этого мужчину, но он был сильно пьян, избил мальчиков и повыбрасывал их из вагона на полном ходу. Я попыталась бежать, но мужчина преследовал меня все время до самого дома. Ворвался со мной в мою квартиру и угрожал расправой и даже убийством в случае моего обращения в правоохранительные органы. В нападавшем насильнике я с полной уверенностью опознала доктора Мышкина Дмитрия Евграфовича, которого очень часто встречала в своем доме, когда он еще студентом приходил к моему отцу сдавать зачеты»… Такие дела. Что скажете?
Но Мышкин ничего сказать не мог. Он попытался улыбнуться, но вместо улыбки у него получился злобный оскал.
– Так что скажете? – ласково повторил Шарыгин.
– Здесь говорить нечего. Спросите у того, кто сочинил этот бред.
– Но, но! – погрозил пальцем дознаватель. – Это документ, как-никак.
– Можно вопрос?
– Пожалуйста. У вас имеются все права человека, – разрешил дознаватель.
– Уголовное наказание за заведомую дачу ложных показаний в России отменено?
– Нет, вроде бы.
– «Вроде бы…», – повторил Мышкин. – А заведомый обман правоохранительных органов карается?
– Разумеется.
– Ну хоть за это спасибо. Тут еще одна, третья по счету, уголовная статья просматривается: клевета. Ну и нанесение ущерба – тут можно покопаться и еще что-нибудь выкопать. А ведь этот мерзавец еще и вас под удар подставил. И мне будет искренне жаль, если еще и вы пострадаете из-за гада, который сочинил эту пакость.
– Хм… Спасибо за заботу. Это весь ваш комментарий?
– Не весь. К нему имеется рекомендация. Желаете?
– Интересно.
– Арестуйте сочинителя – и в суд. Дело верное. Для вас дополнительное раскрытие преступления. Статистика улучшится. Хорошо ведь?
– Очень хорошо. Я только еще не все сказал про эту бумагу. Она, как вы правильно отметили, в вашем деле не имеет процессуального значения. К тому же не была, как следует, оформлена. Дежурный не зарегистрировал заявление. Уже наказан. Мне его не жалко. Одним оборотнем в погонах меньше. Кстати, откуда вы так хорошо разбираетесь в юриспруденции?
– Так ведь меня часто в эксперты приглашают. Прокуратура, следственный комитет. И спецслужбы бывало…
– И все же, Дмитрий Евграфович, мы с вами не продвинулись ни на шаг, увы! – озабоченно сказал Шарыгин. – Что же нам с вами делать? С вами – значит, нам с вами. Вдвоем. Сообща. Надо искать выход. Помогите мне! А я помогу вам.
– Что вы ждете от меня? – спросил Мышкин. – Если вы озабочены тем, чтобы найти убийцу Марны Шатровой, то обещаю: в лепешку разобьюсь, все сделаю, чтоб вам помочь.
– О! – воскликнул Шарыгин, подняв указательный палец. – Мне только что в голову пришла эврика. Есть отличная идея. Мы сэкономим друг другу массу времени и нервов.
Он извлек из ящика стола сверток и положил перед Мышкиным.
– Узнаете?
Мышкин увидел в прозрачном пакете четырехгранную бутылку из-под виски «Джонни Уокер» с отбитым горлышком. И горлышко тоже здесь, с острыми краями, а на них почерневшие следы крови. Его, Мышкина крови.
– Кажется, да, – произнес Мышкин. – Нет, я точно узнал эту бутылку. Я был в гостях у Шатровой и отбил, точнее, отломал горло с пробкой. И порезался – вот, – он показал свежий шрам на правой ладони.
– Замечательно! Просто замечательно! – обрадовался Шарыгин, даже не посмотрев на ладонь. – Кровь: группа вторая, резус-фактор положительный. Это кровь гражданки Шатровой.
Он перевернул пакет и показал Мышкину наклейку «Орудие убийства».
– Еще не факт! – возразил Мышкин. – У меня тоже вторая группа, резус положительный.
– Ну и что?
– Как «ну и что»?! Нужно сделать клинический анализ. И посмотреть ДНК. И не гадать на кок… на кофе! На кофейной гуще, – уточнил он.
Шарыгин поморщился и слабо отмахнулся от Мышкина.
– Зачем кричать? Не надо кричать. Не на базаре. А то подумают, что вы угрожаете правоохранительным органам.
– Я только предлагаю провести генетическую экспертизу, – твердо произнес Дмитрий Евграфович. – Анализ ДНК все поставит на место.
Неожиданно Шарыгин ударил кулаком по столу с такой силой, что Мышкин отшатнулся. На столе подпрыгнула и зазвенела бутылка из-под виски.
– На кой хрен мне нужна твоя ДНК! А ты подумал, козел очкастый, сколько стоит генетическая экспертиза?! – визгливо закричал Шарыгин. – И сколько времени? А у нас – сроки. На наши сроки тебе наплевать. Тогда о своем сроке подумай – сколько ты получишь! Не хочешь? ДНК ему!.. Может, тебе еще и пива холодного сюда подать? И бабу не потную? Ты только скажи. Все сделаем!
Мышкин смотрел на череп дознавателя. Он снова покрылся мелким бисером.
– Разрешите мне, господин дознаватель, обдумать ваши слова и аргументы в коридоре, – вежливо попросил Дмитрий Евграфович. – Серьезные решения я принимаю в одиночку, без свидетелей. Чтоб никто не подумал, что на меня органы оказывали давление.
– Чё? – спросил дознаватель. Потом дошло. – Выведи, – приказал он сержанту Бандере.
Бандера вывел, ушел и появился через десять минут.
– Надумал?
– Кажется, – неохотно сказал Мышкин.
– Заходи!
Перед ним был совсем другой Шарыгин. Глазки, улыбка – сплошная доброта и сочувствие. Кончик носа снова красный. Ну и запах горелой электропроводки.
– Знаете, что я вам предложу, дорогой вы наш Дмитрий Евграфович? – таинственно заговорил дознаватель, словно отец, у которого сын просил велосипед, а он купил мотоцикл и наслаждается сюрпризом.
– Нет, конечно.
– Я вам сейчас очень хорошее дело предложу. Прекрасный выход и разрешение всех противоречий.
И протянул Мышкину большой почтовый конверт.
– Видите, он заклеен.
– Вижу. Что это? Акции «Газпрома»?
– Вроде того.
– Взятка? – усмехнулся Дмитрий Евграфович.
– Но-но! – погрозил пальцем Шарыгин. – Осторожнее. А то вам еще и вымогаловку дошьют. Вымогаловку при свидетелях.
– Так что же?
– Сейчас узнаете. Только крепко держите конверт. И никому не передавайте.
– Даже вам?
– Даже мне. Отдадите специалисту.
– Какому?
– Какому надо. Вас когда-нибудь дактилоскопировали? Отпечатки пальцев снимали?
– Нет.
– Никогда?
– Никогда, – повторил Мышкин.
– Значит, ваших пальчиков у нас нет.
– Это мне неизвестно.
– Но вы же только что сказали…
– Я сказал, что официально меня никогда не дактилоскопировали. Но всегда можно получить отпечатки любого человека. Он и знать не будет. Проверьте вашу базу данных.
– А мы уже проверили! – радостно сообщил дознаватель. – Нет их у нас. Так что держите конверт покрепче. Потому что сейчас будет фокус: айнс, цвай, драй! И в дамках. Максим Петрович! – крикнул он. – Клиент ждет вас с нетерпением. Мы тоже.
Из соседней комнаты появился щуплый старик с клочками желтоватых волос на голове и прокуренными усами и в грязном белом халате. Он поставил на стол дознавателя большую шкатулку, потом принес два школьных микроскопа с облезшей от старости черной краской и поставил перед Дмитрием Евграфовичем.
– Начинайте! – скомандовал Шарыгин. И Мышкину: – Внимание, Дмитрий Евграфович! Напоминаю: держите крепче свой конверт.
Максим Петрович открыл ящик, извлек штемпельную подушку и лист бумаги.
– Руку – правую! – буркнул он.
На вопросительный взгляд Мышкина дознаватель ответил:
– Дайте ему правую руку.
Максим Петрович вцепился в большой палец Мышкина, словно решил его оторвать. Безжалостно выкручивая, приложил верхнюю фалангу сначала к штемпелю, потом к бумаге. Остался жирный черный отпечаток. То же он проделал с остальными пальцами, а под конец сделал отпечатки обеих ладоней Мышкина.
– Сейчас будет самое интересное, – предупредил Шарыгин.
– Ваш инструмент, – сказал Максим Петрович и пододвинул микроскоп к Мышкину. – Начнем сразу с правого указательного. Очень характерный отпечаток с уникальными признаками. Прошу взглянуть.
– Да, пожалуйста, Дмитрий Евграфович, – добавил дознаватель. – Оцените и сравните. Проведите экспертизу сами. Уверен, у вас получится.
Мышкин навел микроскоп на резкость и рассмотрел узор. Надо же, сохранилась тоненькая белая ниточка от давнего, еще детского пореза. Ему было пять или шесть лет, когда он развил любимый бабушкин бокал «Наполеон» богемского стекла.
– Полюбовались? – спросил Шарыгин. – Вскрывайте конверт.
Там оказались такие же отпечатки. И подпись: «Отпечатки пальцев, оставленные преступником на бутылке, которой была убита А.М. Шатрова».
– Сравните, – предложил Шарыгин.
– Правый указательный, – напомнил Максим Петрович.
Тут и сравнивать было нечего. Вот он, шрам.
– Мой отпечаток, – сказал Мышкин. – Ну и что?
– Заносим в протокол, – заявил Шарыгин. – Подозреваемый признал, что отпечатки на орудии убийства принадлежат ему. Признали? – он глянул на Мышкина.
– Разумеется. Мои отпечатки. Я оставил.
– Замечательно! – восхитился Шарыгин. – На бутылке, на бутылке оставил! Да?
– Вы не расслышали? – спросил Мышкин.
– Подпишите протокол экспертизы. Что вы согласились с выводами. Чтоб потом не утверждали, что доказательства сфабрикованы.
– Что? Какие доказательства? Этот бред вы называете доказательствами? – брезгливо сказал Мышкин. – Это не доказательства.
– А что это? – удивился Шарыгин.
– Бред сивой кобылы у мешка с овсом. Я же только вам сказал – да, брал бутылку в руки, оторвалось горлышко, я порезался. Посмотрите внимательнее! – он протянул раскрытую ладонь Шарыгину, но тот стукнул кулаком по столу.
– Арестованный Мышкин! Сидеть! Руки на колени! Сержант!..
Одним прыжком Бандера оказался рядом.
– Не спускай с него глаз! – приказал дознаватель. – Видишь, угрожал жестами. Если повторит попытку покушения на дознавателя, то… Понял-нет?
– Так точно! – рявкнул Бандера.
Толстяк успокоился.
– И опять вы нас за лохов держите. Унижаете. Обижаете. Оскорбляете. Обзываете всячески – то сумасшедших здесь, в главном управлении МВД, нашли, то лошадей. А ведь мы терпим. Мы не железные. Мы, в некотором роде, тоже являемся потерпевшими. От вас.
– Очень интересно, – сказал Мышкин. – Будете требовать возмещения ущерба?
– А как же! – воскликнул Шарыгин. – Ведь что получается: мы к вам по-человечески, наручники сняли. Никто вас не бьет. Не запугивает. Иголки под ногти не загоняет. Педерастам на расправу вас никто не отдал – пока! И что за это? Мы к вам лицом повернулись, а вы к нам, простите за грубое выражение, повернулись задом. Ягодицами, значит.
– А другой музыки у вас нет? – вежливо поинтересовался Мышкин.
– Какая музыка? – возмутился дознаватель. – Ты про что?
– Про постановление суда о моем аресте или задержании. В соответствии с законом.
– Законное желание, – согласился дознаватель. – Правосудие должно торжествовать везде и в любое время.
Он посмотрел на часы.
– К счастью для вас, господин Мышкин, судья уже проснулся. И должен быть на службе.
Он подвинул к себе телефон и набрал номер.
– Ваша честь, Иван Александрович! От всей нашей команды приветствую вас! Да, Шарыгин. Срочно нужен ордер, знаете, просто немедленно. Да, нас можно немного поздравить. Обложили зверя. Да, мокрое… Серийный убийца и педофил. Тот самый, целый год за ним бегали, высунув языки. Любовницу свою бутылкой замочил. Двух девочек в феврале изнасиловал, десять и восемь лет. И еще двоих уже в апреле. И всех убивал, сволочь. Признание? Хочет явку с повинной. Дает признательные вовсю. Уже показал, где закопал двух, февральских. Апрельских завтра покажет. Нет, ордерок сейчас надобно. Иначе, боюсь, на свободе он до тюрьмы не доживет. А нам он нужен живым, и закону тоже. Сейчас продиктую. «Мышкин Дмитрий Евграфович, 1970-го года рождения, 15 января. Родился в Ленинграде. Разведен, детей нет. Проживает: седьмая линия, двадцать пять, квартира двадцать пять. Сейчас пришлю сержанта Бандеру.
По мере того, как Шарыгин излагал дело, Мышкина все сильнее охватывало отчаяние. Он теперь осознал, что может вообще не выйти отсюда.
– Ну что, придурок? – усмехнулся Шарыгин. – По-моему, у тебя появились большие проблемы. Или нет?
– Зачем вам это? – тихо произнес Мышкин. – Зачем чужих преступлений навешиваете?
– А почему нет, если выпала такая возможность? – весело ответил дознаватель.
– Но вы же знаете, что я ничего не сделал. И дети… Вы хотите меня посадить. А настоящий педофил и убийца на свободе. А если он завтра вашего ребенка убьет?
– Не убьет! – заверил Шарыгин. – По причине наличия отсутствия.
– Других убивать будет. Не жалко детей?
– Значит, так, – перебил его Шарыгин. – Хочешь жить – будешь дышать, как я скажу. Последний шанс тебе даю: явку с повинной. Тогда тебе дадут шесть, от силы десять лет трудовых лагерей. А если, идя тебе на встречу, Шатрову мы переквалифицируем как непредумышленное убийство, по неосторожности, – вообще красота. Срок в два раза меньше. А там и на УДО можно заяву подавать. Отдохнешь на зоне годика три и выйдешь довольный и счастливый.
– УДО? Что это?
– Условно-досрочное освобождение. Все-таки я слишком мягкосердечный и гуманный – а, Бандера? Гуманный?
– На все сто! – важно подтвердил сержант Бандера.
– А заявление об изнасиловании? Которое в деле?
Шарыгин махнул рукой.
– Можешь забыть. Выручу тебя еще раз, авансом. Мы люди добрые. Мы, может, друзья твои, настоящие. Таких нигде не найдешь.
– Я не могу… – сдавленно произнес Мышкин. – А убийца тем временем…
Толстяк приблизил к нему свое круглое лицо, по-прежнему издававшее легкий запах сгоревшей проводки, и медленно, с ненавистью и презрением, заявил:
– Ты и есть убийца, придурок! И дело твое конченое! Разве что на зоне совершишь попытку к бегству. Которую, конечно, конвой пресечет.
– Я не побегу, – мрачно сказал Мышкин. – Не дождетесь. Не будет такого подарка Бандере.
– Ха! – удивился Бандера. – Все так говорят поначалу: «Не побегу!». Если надо побежишь, как миленький. До самого горизонта.
Мышкин решился.
– Давайте бумагу и ручку, – сказал он Шарыгину.
Потом спросил:
– Что писать?
– Все равно что, – ответил Шарыгин. – «В ГУВД от такого-то, год рождения, адрес. Явка с повинной. И дальше излагай поближе к материалам дела.
– Покажите материалы дела. Я должен посмотреть. Вы же не хотите, чтобы появились непреодолимые противоречия? Ни один суд не примет.
Шарыгин и Денежкин переглянулись.
– Умный, – кивнул Денежкин.
– А ты как хотел? – довольно ответил Шарыгин. – Господин Мышкин у нас большой специалист. Он ученый. Его даже к крупным делам привлекают. И прокуратура, и следственный комитет, и даже КГБ привлекал.
– И до сих пор на свободе? – удивился сержант Бандера. – Типа коррупция вокруг, значит. Его привлекают и те, и эти, а он гуляет на свободе, как фраер.
– Господин Мышкин привлекался в качестве помощника правоохранительных органов, – внушительно пояснил Шарыгин. – А ты, Бандера, опять за свое! Я на субординацию намекаю. И дисциплину. Не спрашивает тебя старший по званию – сиди и молчи. На зоне ты себя вел по-другому. Уважал начальников.
– Дак…дак я ж типа за справедливость. Законность еще, – обиделся Бандера.
– Без тебя обойдемся. Открой сейф. Возьми там папку и тащи сюда.
В папке было несколько фотографий.
– Вот, господин Мышкин, – сказал толстяк, выкладывая перед ним две большие фотографии. – Можете полюбоваться на свою работу.
Фотографии были цветные, с принтера.
Да, это была она. Вернее, уже не она. И даже не ее тело. Органическая масса, выведенная из жизненного оборота, но еще сохраняет прежние очертания, морфологию, фактуру и цвет того, что недавно было шедевром Создателя – женским телом потрясающей красоты. Но чем больше Мышкин вглядывался в снимки, тем бесстрастнее он становился. И даже ощутил нечто совершенно незнакомое: за грудиной у него образовался кусок льда.
– Камера цифровая? – сухо спросил Мышкин.
– Не понял, – качнул черепом Шарыгин.
– Снимки сделаны цифровой камерой?
– Ну-ка, дай сюда…
Шарыгин долго всматривался в фотоснимки.
– Не могу сказать точно, – ответил он. – Вернее, могу точно сказать, что не моя камера. Можете следователю задать свой вопрос. Когда допрашивать вас будет. Если дождетесь. А ведь может и не повезти, – предостерег он. – Иные задержанные до-о-лго ждут в СИЗО, когда их вызовет следователь на первый допрос. Годами – пять, шесть, а то и десять лет. Хорошо, когда хватает сил дождаться. Многие так и помирают, не узнав, за что сидят и кто у них следователь.
– Понимаю, – кивнул Мышкин. – Камера, я имею в виду фотоаппарат, цифровая. Это точно.
– И что? – насторожился толстяк.
– А то! – огрызнулся Мышкин. – Вы специалист, вы должны лучше меня знать, что цифровое изображение можно редактировать, как угодно. Добавлять детали, убирать детали… Вставить предмет, которого не было на месте происшествия. Вот и цена такого фотодокумента.
– Ваших грубых намеков, – сказал Шарыгин и с удовольствием потянулся, – я не понимаю.
– Все вы хорошо понимаете. Иначе не сидели бы здесь.
– Всё? – спросил Шарыгин. – Налюбовались?
И протянул руку. Мышкин фотографии не отдал.
– Вы хотите, чтоб я помог? Я еще не все рассмотрел.
– Еще две минуты, – разрешил Шарыгин и глянул на часы. – Не один вы у нас.
– Послушайте, Шарыгин! – в голосе Мышкина зазвучал металл. Вы назначили мне трудную роль: быть одновременно обвиняемым и экспертом, который должен из обвиняемого сделать преступника. То есть, я сам себя должен посадить в тюрьму. Тогда не мешайте, если хотите получить какой-нибудь результат.
Толстяк поднял брови, неодобрительно покачал бритой головой, на которой снова проступил бисер. «Опять добавить хочешь, – отметил Мышкин. – Слабый у тебя кокаин, разбодяженный. Не меньше, чем наполовину. Наверняка отобрал у наркоторговца и ему же продал. И себе немного оставил – такой вот бонус».
– Значит, так! – сказал дознаватель. – Я должен отлучиться. Несколько минут. Производственная необходимость. Не вздумайте шалить. Бандера вас просто придушит и будет прав.
Полез в ящик стола, пошуршал в нем целлофановым пакетиком и рысью выскочил, даже не затворив дверь. Ее молча закрыл Денежкин и занял место начальника.
Не обращая на него внимания, Мышкин продолжал изучать фото. Он всегда допускал в своей жизни любые неприятности, какие есть на свете. Но никогда не думал, что будет рассматривать и с холодным профессионализмом изучать фотоснимки трупа любимой женщины.
Она была в стареньких, затертых добела джинсах и в легкой белой майке. Лежала на правом боку, на одной ноге остался домашний тапочек, другой валялся в стороне рядом с пустой бутылкой без горлышка. Лицо, белое и спокойное, с угольно-черными бровями казалось живым, словно Марина просто уснула. Смерть еще не начала свою последнюю работу.
На снимке хорошо была видна небольшая продолговатая рана на виске. От нее тянулся черный ручеек засохшей крови. Мышкин долго смотрел на белоснежную ослепительной красоты руку – неловко подогнутую. Снимок был очень четким, даже лунки холеных ногтей хорошо просматривались, а сами ногти все еще сохраняли розовый цвет. Впрочем, на фото цветность насыщеннее и ярче, чем в натуре.
Вернулся дознаватель Шарыгин – веселый, напевающий песенку. Глаза – сплошь из стекла.
– Ну? Как тут без меня?
– Покажите остальные фотографии, – сказал Мышкин.
– Ого! – подал голос Бандера. – Он уже командует. Понравились картинки. Хоть и не порнуха.
– Повторяю, – мрачно сказал Мышкин. – Я действительно хочу вам помочь, как вы просили. И себе тоже.
– Просили? Да, – подтвердил Шарыгин.
– Покажите остальные снимки с места происшествия.
– Всё.
– Не может быть! Всего два снимка с места предполагаемого убийства?
– А тебе разве мало? Не насмотрелся?
– Честно сказать, маловато. Так в практике следствия не бывает – всего два снимка. Их должно быть с полсотни. И к ним видеозапись.
Шарыгин, словно извиняясь, развел руками.
– Всё к следователю. Он ответит на все вопросы.
– Понятно, – кивнул Дмитрий Евграфович.
Он придвинул фотографии Шарыгину.
– Обратите внимание. Она лежит на диване.
– Точно замечено! – похвалил дознаватель. – По-научному. А мы и не видели, и не знали.
– Прошу обратить внимание: погибшая лежит на диване! – упрямо повторил Мышкин.– А что ей, ламбаду танцевать? Тебя шарахнуть бутылкой по кумполу – много натанцуешь?
– Тогда смотрите сюда! – Мышкин указал на окровавленный висок Анны. – От такой раны, как правило, одномоментно не умирают. Так что она вполне могла добраться до телефона, вызвать полицию. Просто позвать на помощь. Соседей, например. Или оказать ее самой себе. Она врач. Значит, должны быть на месте преступления приготовленные или использованные бинты, йод… У нее в домашней аптечке все это есть. Сам видел. И аптечка в этой же комнате.
– Так ведь ты ее так долбанул, что она и на том свете до аптечки не доберется, – заявил Бандера. – Наповал!
– Боюсь, что ты и здесь прав, Бандера, – поддержал Шарыгин. – Он же, как лось, здоровенный. И тебя с первого раза может погасить.
Дмитрий Евграфович снова взял фотографии.
– Вы Шарыгин, что закончили? Университет? Юридические курсы? Или купили диплом о высшем образовании?
– Нет, ты только глянь! – снова не вытерпел Бандера. – Кто кого тут допрашивает? Кто теперь дознаватель?