Год дурака

Литтмегалина

Новопредставленная Ирина выступила вперед и широко, на американский манер, улыбнулась. Я почувствовала, как Диана напряглась.

— Здравствуйте! — голос у нее был бодрый, вполне приятный, хотя и несколько приторный, как карамель «Петушок». — Ко мне можно обращаться просто Ирина, и я надеюсь, что мы с вами составим отличную команду, способную сделать нашу процветающую компанию еще успешнее! Сейчас мне хотелось бы с вами со всеми познакомиться.

— Диана, — Диана встала со своего места и, потянувшись через стол, по-мужски пожала

новой начальнице руку. Дианин решительный захват сверху ясно давал понять, как сама подчиненная видит свою позицию, и Ирина поспешила выдернуть руку, переведя взгляд на Лисикову.

— Анна, — скромно улыбнулась Лисикова.

— Со… — начала я, и была бесцеремонно перебита завыванием собственного голодного желудка.

На гладком лице Ирины мелькнула брезгливая гримаска, но затем она лучезарно улыбнулась:

— Приятно со всеми вами познакомиться. Теперь вы можете возвращаться на свои рабочие места.

Уходя, я заметила холодный, пренебрежительный взгляд, который Ирина бросила на меня.

— Эта сучка себя еще покажет, — прошипела Диана, оказавшись у своего компьютера.

— Ты же сказала, не стоит делать скоропалительные выводы о людях.

— О некоторых все сразу ясно.

К обеду Диана разузнала об Удаловой в своих источниках.

— Раньше работала в компании Stuffmax на должности «менеджер по привлечению клиентов». Говорят, была на этом поприще очень неплоха — да уж, не сомневаюсь, пускать пыль в глаза она умеет. В «Синерджи» ее изначально намеревались привлечь на ту же должность, но ее так и распирало от желания руководить. И нас пустили в расход, — Диана мрачно усмехнулась.

Аня тоже сидела подавленная. Может, мне не хватало проницательности, но если что и тревожило меня в нашей новой начальнице, так это ее близость к Роланду. Да и рабочее место ей оборудовали далеко от нас.

Весь день Ирина не показывалась, шныряя где-то по недрам компании. После обеда у меня шло собеседование за собеседованием — я старалась работать как можно лучше. В шесть Аня и я засобирались домой. Вечно перерабатывающая Диана, удивительно, к нам присоединилась.

День был замечательный, весна разошлась вовсю. Молодые листочки на деревьях были яркие-яркие. У меня было бы отличное настроение, если бы сегодня был другой день. Мысленно я называла понедельники черными, потому что именно в этот день недели я должна была навещать маму и бабушку.

Дожидаясь на Полевой трамвая, я с трудом преодолевала соблазн позвонить и соврать, что я опять заболела. И так в прошлый раз я еле отговорила бабушку приехать поухаживать за мной.

— Привет, — распахнув дверь, сказала мне мама каким-то сдавленным голосом. Прижав платок к уголку глаза, она подняла взгляд к портрету моего отца, висящему на оклеенной рыжими обоями стене прихожей. Отец смотрел задорно и весело.

Вот черт, как я могла забыть о годовщине… лучше бы сказала, что заболела.

— Привет. Привет, бабушка, — я сделала вид, что ничего

не замечаю, хотя знала, что меня это не спасет.

— Ах ты моя сиротка, — бабушка крепко прижала меня к себе и, всхлипнув, всколыхнулась всем телом. Непонятно, как ей еще удавалось перемещаться по узкому коридору хрущевки. Одетая в мягкую юбку и кофту, она походила на громадную стеганую бабу на чайник. — Голодная, небось, после работы?

— Я на диете, — объявила я, но меня уже толкали в сторону кухни. — У меня свой режим питания. Так что я просто попью с вами чаю.

— У меня уже супчик сварен, пироги поспели…

— Диета тебе не поможет, — уверенно заявила мама.

— Почему?

— Такая конституция. Однажды ты станешь такая же толстая, как бабушка. С этим ничего не поделаешь.

— И все-таки я попытаюсь, — упрямо возразила я.

— Не обижай бабушку! Бабушка с утра у плиты! А у бабушки вены!

У меня тоже есть вены, но отпираться бесполезно… Тяжело вздохнув, я взяла ложку. Бабушка уже поставила передо мной полную тарелку щей. Я чувствовала сильный голод, но понимала, что скоро буду вспоминать о нем с ностальгией.

Тяжело опустившись на табуретку, мама снова потерла уголок глаза платочком.

— Есть новости? — спросила она слегка с надрывом.

— Начальница у нас новая появилась.

— Молодая?

— Да.

— Красивая?

— Да.

— Доча, — вздохнула мама, — тебе будет очень тяжело с ней работать.

Я поперхнулась супом. Прокашлявшись, в свою очередь спросила:

— А у вас как дела?

— Да чего спрашивать, ведь сегодня такой день… Двадцать восемь лет, как папы нет с нами. Тебе только два года стукнуло… помнишь его?

— Помню, — привычно буркнула я, хотя не помнила ни-че-го, как будто отца у меня никогда и не было.

— Он был прекрасный человек. Такой сердечный. А уж какой красавец! На нашем курсе все девчонки только на него и смотрели… но он всегда был мне верен…

Я подняла взгляд на очередной портрет, висящий над кухонным столом. На этой фотографии взгляд моего отца был лиричным, теплым. Мужчина он действительно был очень привлекательный, походил на советского актера. Странно, что я ничего к нему не чувствовала. Он был летчиком и погиб во время парада из-за нелепой ошибки коллеги.

— Пока студенты были, ни копеечки лишней не было, а он подарил мне золотое колечко. Тоненькое, как проволочка. Но ради этого колечка он ведь целую неделю по ночам грузовики разгружал… с его-то образованием, с его изящными пальцами!

Я с трудом проглотила последнюю ложку супа, и бабушка сразу выставила на стол второе. Мама разливалась соловьем. Я знала, что она может продолжать, и продолжать, и продолжать.

— Кушай, кушай, — приговаривала бабушка. — Вон как щеки запали.

— Да как же запали, — отошла от темы мама. — С той недели кило набрала, если не два. Вон как на ней костюм сидит, чуть не лопается.