Год полнолуний
Шрифт:
— Значит, неправда, — улыбнулась девушка и погладила стекло. — Тебе нужно дать ей имя.
— Кому?
— Машине.
— Зачем?
— Я знаю заклинание, которое оберегает коней от болезней. Только для этого нужно имя. Иначе вибрации мира не ощутят заклятия.
— А если конь уже болен? — улыбнулся Саша, вспомнив про дыры, прогнившие в полу, и настоятельно требующие сварки пороги.
— Должен выздороветь, — категорически пресекла намеки Синичка. — Не знаю, насколько это поможет твоей железной лошадке, но живым помогает.
— Пусть будет Чапа? — предложил Трофимов. — И пусть «чапает» по дорогам как можно дольше.
— Ладно, —
— А можно набрать в бутылку из-под лимонада? В багажнике вроде валяется пустая.
— Две. Одну надо нашептать для наречения именем, а вторую — для заклятия.
— Хоть десять. Сейчас, до Обводного доедем…
Однако при повороте на набережную Синичка насторожилась, заерзала:
— Сашенька, поехали отсюда скорее!
Трофимов, пользуясь отсутствием встречных машин, сделал левый поворот, выскочил на Введенский канал, промчался мимо Витебского вокзала до самой Фонтанки, притормозил.
— Что случилось, Синичка?
— Померещилось… — Девушка тяжело дышала. — Создатель ощутился… Страшно…
— Ничего. Сейчас пройдет. — Саша положил было руку ей на колено, но сзади засигналили. Пришлось трогаться дальше.
По Фонтанке Трофимов доехал до Инженерного замка, вывернул на Садовую, перемахнул Троицкий мост и остановился на извечно пустынной Петровской набережной.
— Ты как себя чувствуешь?
— Нормально. — Синичка вышла из машины, обогнула вялый зеленый кустарник, облокотилась на высокий парапет набережной. — Какая у вас огромная река. Почти как море. — Девушка обернулась к Саше:
— Где твоя бутылка? Давай ее сюда.
Получив в руки двухлитровый пластиковый пузырь, Синичка прогнала Сашу подальше, спустилась к Неве, набрала воды, поднялась к машине, несколько минут шептала над открытым горлышком. Закончив чародейство, колдунья обильно полила «Ниву», поймала на ладонь несколько стекших капель, стряхнула их на три стороны света, поймала еще несколько, стряхнула за парапет в реку. Что-то пошептала. Потом повторила все еще раз с самого начала. Помахала Саше рукой:
— Готово!
— И что мне теперь делать? — спросил, подойдя ближе, Трофимов.
— Стараться чаще называть ее по имени. Чтобы привыкла. Тогда она выздоровеет, если больна, или не будет болеть, если здорова.
— А ломаться?
— Ну… — пожала Синичка плечами, — надо проверить.
— Проверим, — пообещал Саша и вкрадчиво спросил: — А ты знаешь, где самая красивая в мире природа?
— Где?
— У нас, на Карельском перешейке. Поехали?
Но до тихих, любимых и заветных уголков за Мельниковом довезти Синичку не удалось. Они не доехали даже до развилки на Васкелово: Синичка вдруг посерела, схватилась за виски и стала медленно заваливаться на Трофимова.
— Эй, ты что?
Как назло, дорога здесь была узкая и извилистая, с рыхлой обочиной. Даже остановиться негде.
— Ну почему, почему? — простонала девушка. Трофимов увидел песчаный съезд в лес, повернул туда, сшиб хлипкий жердяной шлагбаум, затормозил и, обхватив Синичку за плечи, прижал к себе.
— Что с тобой, любимая, милая моя, родная? Что случилось?
— Вы убиваете, вы всех убиваете! — бессильно всхлипывала девушка.
— Кого? — не понял Саша.
— Всех…
Трофимов непонимающе огляделся: высокие сосны с толстыми мохнатыми стволами, мелькание машин в салонном зеркале, глубокая разбитая колея вдоль
Трофимов в три приема развернул машину, выскочил обратно на шоссе и погнал ее к городу, а в голове всплывали отрывки из школьных Уроков мужества.
Невский пятачок, за каждый метр которого заплачено не одной человеческой жизнью, Ораниенбаумский плацдарм, петергофские десанты, волховский десант, Тосненская, Любанская операции, Синявинские высоты. В лесах у Мясного Бора до сих пор вал человеческих костей чуть не в два метра высотой. Там не то что Синичке, обычному человеку жутко.
Поисковики из объединения «Долина», под которых девятого мая его на автобусе в «заказ» отправили, рассказывали, что только 311-я дивизия за сорок первый — сорок третий год понесла четыреста тысяч безвозвратных потерь. То есть без учета раненых. А сколько их, таких вот дивизий, сражалось под Ленинградом? Сорок? Пятьдесят? Да вокруг Питера столько крови пролито, что земля от нее соленой быть должна!.
— Не может быть… — прошептала Синичка.
— Может, — хмуро ответил Трофимов, свернул к автобусной остановке, заглушил двигатель и уткнулся горячим лбом в запотевшее стекло. Он внезапно понял, что здесь, под этим небом, полегло костьми в сырую землю в несколько раз больше народу, чем его Синичка пытается спасти из гибнущего мира. И ему тоже стало страшно. Страшно приводить новых людей в этот ужас.
— А другого мира нет рядом? А, женушка?
— Нет, — судорожно сглотнула колдунья. Сашины мысли били ее куда больнее, нежели его самого. Ведь он вырос с этой памятью, с этим знанием. Для нее подобная пропасть открылась впервые.
— А там, в вашем мире, войн нет? — повернулся к ней Трофимов.
— У нас воины могут доказать свое мужество, — осторожно ответила девушка. — Но хозяйка никогда не допустит такого… уничтожения.
— Наверное, — кивнул Саша. — Наверное, миром действительно должны править женщины. Не знаю.
— Но ведь это было давно? — с надеждой спросила Синичка. — Правда?
Но Трофимов вспомнил американские бомбардировщики, азартно истребляющие словацкие и иракские города, российских и чеченских ребят, убивающих друг друга ради обогащения тихих чиновников, кромсающих друг друга палестинцев и израильтян, отчаянно режущихся между собой афганцев, делящих власть таджиков. Кровь течет в Грузии и Абхазии, Армении и Азербайджане. А еще в Африке, в Камбодже, в Мексике, в Ирландии. Кто даст гарантию, что война не взорвется и здесь, в уютной культурной столице?
Никто.
— Мы не должны этого допустить, — сухо потребовала Синичка, словно старуха с косой уже и впрямь замаячила над горизонтом.
— Я знаю, — столь же сухо ответил Саша, завел машину и вырулил на шоссе. — Но сейчас меня беспокоит место, где ты должна встречать переселенцев. Боюсь, по кровавой земле ты долго ходить не сможешь.
— Не смогу, — признала девушка и устало откинулась на спинку сиденья. — Но ведь ты что-нибудь придумаешь, правда?
Трофимов промолчал, вспоминая уроки истории. Получалось так, что мест, где бы не сходились в смертной схватке воины разных времен, на карте нашей Родины нет вообще.