Год рождения
Шрифт:
— Да, — коротко ответила мать, перестав удивляться моей осведомленности.
— Так… А потом? — поинтересовался я.
— А что потом? — грустно переспросила мать. — Потом он обнял меня, погладил по животу — я уже ждала тебя, — и собрался уходить… Но затем вернулся и сказал: «Если со мной что-нибудь случится, знай, что я всегда…»
Она замолкла и отвернулась. Я представлял, чего стоят ей эти воспоминания.
Но мне безумно нужно было знать все, что было связано с этим последним разговором матери с отцом, и поэтому я спросил:
— Что «всегда»?
— Ничего, —
Потом она в свою очередь спросила:
— Так ты объяснишь мне, что все это значит?
Я обнял ее за плечи, хотя, зная ее характер, не располагавший к подобным нежностям, делал это очень редко.
— Конечно, мама, — заверил я ее. — Только позднее. А сейчас мне надо идти в управление, меня ждут…
5
Однако поговорить с начальником отдела о результатах моих бесед с Анной Тимофеевной и матерью в этот вечер мне не удалось. Когда я пришел в управление, Василия Федоровича уже не было.
Разговор с ним состоялся на следующий день.
Выслушав мой доклад, он сказал:
— Ну что ж, по результатам этих бесед составьте справки и передайте их Осипову. И вместе с ним подумайте, что предпринять дальше.
— Товарищ полковник, — официальным тоном сказал я и заметил, как Василий Федорович с некоторым удивлением поднял на меня глаза. — Видимо, меня следует отстранить от расследования этого дела.
— На каком основании? — недоуменно спросил он.
— В нем оказался замешан мой отец, — объяснил я ему свою позицию.
— Что значит «замешан»? — переспросил Василий Федорович. — Вы считаете, что он сыграл негативную роль в судьбе Бондаренко?
Это был принципиальный вопрос! Если бы ответ на него был утвердительным, то меня не только следовало бы немедленно отстранить от расследования, но и вообще мог встать вопрос о возможности моей дальнейшей работы в органах госбезопасности.
— Нет, — твердо ответил я и добавил: — Скорее, напротив.
— Вот именно, — Василий Федорович с удовлетворением откинулся на спинку кресла. — Поэтому я не вижу никаких оснований для вашего отвода. К тому же вам поручен только розыск и предварительный опрос свидетелей. Все следственные мероприятия будет проводить Осипов.
— Ясно, товарищ полковник! — Я официально начал этот разговор и должен был официально его закончить. — Разрешите идти?
Но Василий Федорович не торопился меня отпускать. Он долго и внимательно смотрел мне в глаза, словно пытаясь заглянуть в самую душу. Потом, в отличие от меня, совсем даже неофициально, а скорее по-отечески сказал:
— Вот что, Михаил… Ты уж позволь мне сегодня так тебя назвать? Чувствую я, что в этом непростом деле и дальше все будет очень непросто. Поэтому мне хочется, чтобы ты, именно ты довел его до конца! Ты меня понял?
— Понял, Василий Федорович! — тоже совсем неофициальным тоном ответил я.
— Тогда действуй! — напутствовал меня Василий Федорович…
Вернувшись
— Я сейчас занят, — ответил Осипов, — у меня допрос. Как только закончу, я тебе позвоню.
Я уже собрался положить трубку, как вдруг из нее снова донесся его голос:
— А впрочем, если свободен, заходи, поможешь мне кое в чем разобраться.
И только тут я вспомнил, кого сегодня собирался допрашивать Осипов. Поколебавшись немного, я ответил:
— Хорошо, иду!
А колебался я потому, что присутствие на этом допросе не только не могло доставить мне никакого удовольствия, но и было просто неприятно. И все же я согласился, но не из желания чем-то помочь Осипову — он и без моей помощи мог распутать любой клубок, — а потому, что мое присутствие могло быть полезно тому, кого он допрашивал.
Как только я вошел в его кабинет, сидевший за отдельным столиком человек бросил на меня быстрый взгляд, осекся на полуслове и низко опустил голову.
Это был Евгений Хрипаков, проходивший по делу «Энтузиастов» в качестве одного из поставщиков платиновой проволоки. А опустил он голову при моем появлении потому, что я был для него не просто сотрудником госбезопасности, а самым близким другом его детства. Естественно, как и он для меня.
Когда-то мы жили с ним в одном дворе, потом он переехал в другой район, но продолжал учиться в нашей школе, не хотел со мной расставаться. Десять лет мы просидели с ним на одной парте и все эти годы были неразлучны, хотя кое в чем наши интересы иногда и не совпадали.
Так, в шестом классе я записался в секцию плавания, а он начал заниматься фехтованием. В девятом классе он все же переманил меня в фехтование, и мы вместе выступали в юношеских соревнованиях, но потом, когда я уже учился в университете, а он в политехническом институте, я ушел в современное пятиборье, а он так и остался верен фехтованию.
Но и это было еще не все! В его жену Марину я был когда-то влюблен, это была моя первая любовь, безответная и полная драматизма. Собственно, я первый познакомился с Мариной, когда мы заканчивали десятый класс, а потом с ней познакомился Женька. Он не отбивал ее у меня, это Марина влюбилась в него с первого взгляда, Женька не был виноват передо мной, и на нашей дружбе это никак не отразилось.
А произошло это знакомство так.
Первого мая каждого года проводилась городская легкоатлетическая эстафета, в одном из забегов которой выступали школьные команды.
Мы с Женькой учились в мужской школе, поскольку в те годы существовало только раздельное обучение, а команды были смешанными, поэтому мы объединялись с одной из женских школ нашего района и выступали единой командой.
И вот в день эстафеты мужская часть команды, в которую входил и я, в сопровождении нашего учителя физкультуры отправилась в женскую школу, где нас распределили по этапам, а оттуда уже все вместе мы пошли к месту проведения эстафеты.