Год рождения
Шрифт:
Но и обижаться на тех, кто задает подобные вопросы, тоже нельзя, потому что в общественном сознании крепко, может быть даже навсегда, укоренилось представление о единстве мыслей и поступков всех поколений чекистов независимо от времени, в которое они находились на службе.
И изменить подобные представления очень трудно, потому что об обстановке и делах любой закрытой организации лучше всех осведомлены только те, кто в ней работает, а они хранят молчание.
Вот и я не стал обижаться на Веру, как не стал и отвечать на ее
— Как поживает Анна Тимофеевна?
— Плохо, — тихо ответила Вера и отвернулась. — Она тяжело больна. Я только что была у нее.
— А что с ней? — попытался я заглянуть ей в лицо.
— Инсульт, — едва слышно вымолвила Вера.
— И давно это случилось? — спросил я.
— На другой день после визита к вам, — не глядя на меня, ответила Вера.
До меня постепенно доходила вся тяжесть ее положения.
— Могу ли я чем-нибудь вам помочь? — с самым искренним сочувствием спросил я.
— Чем? — Вера посмотрела на меня, и от ее взгляда мне стало не по себе. — Все, что вы могли для нас сделать, вы уже сделали!
Она обошла меня, как обходят дерево или столб, и пошла в сторону троллейбусной остановки…
Больше я никогда не видел Веру, хотя до сих пор не знаю, что помешало мне еще хотя бы раз встретиться с ней и поговорить. Может быть, уверенность в том, что я в любой момент могу с ней увидеться, стоит только этого захотеть, заставляла меня со дня на день откладывать нашу встречу. А может быть, я просто не придал тогда большого значения тому, что так нелепо оборвалось едва возникшее чувство. Если бы знать заранее, как сложится наша жизнь!
С годами я стал верить в судьбу, и иногда мне кажется, что она специально распорядилась тогда таким образом, чтобы навсегда разлучить нас.
Но так мне стало казаться значительно позднее. А было время, когда я был уверен, что безвозвратно потерял нечто гораздо большее, чем просто очередное увлечение.
И когда я понял, что люблю Веру и что ничего уже нельзя поправить, меня охватила глубокая тоска.
Эта тоска жила во мне долго, целых шесть лет, пока в одном из сочинских санаториев я не встретил девушку моей мечты и любовь к ней не заглушила все остальные воспоминания, ставшие с той поры для меня просто частью моей предшествующей жизни.
15
В середине декабря состоялся суд над «энтузиастами».
По оперативным соображениям фамилия технического сотрудника американского посольства, которому Цуладзе, а затем Юденков-младший продали похищенную платину, ни в материалах следствия, ни в ходе судебного процесса не фигурировала. Он упоминался как «неустановленный иностранец» наряду с другими покупателями платины.
Скрыть от широкой общественности одного из основных соучастников преступления оказалось делом несложным.
Составу суда объяснили,
С подсудимыми было и того проще: их такой подход очень устраивал, так как в этом случае последняя, наиболее крупная сделка считалась не совершенным преступлением, а всего лишь покушением на него и в «зачет» поэтому не шла.
И только немногие знали, что на самом деле эти оперативные соображения расшифровывались как забота о безопасности американца, согласившегося работать на советскую разведку.
Больше всех, пожалуй, от этого выиграл Хрипаков, поскольку похищенная им платиновая проволока не попала в преступные руки, а была возвращена государству. Естественно, это обстоятельство значительно снижало степень его вины.
Все дни, пока шел судебный процесс, Марина приходила в зал суда и со слезами на глазах смотрела на скамью подсудимых, где в компании с другими обвиняемыми сидел ее муж. На последнем заседании, когда оглашали приговор, ее уже не было: накануне вечером ее отвезли в родильный дом.
И в тот час, когда у нее родилась дочь, суд приговорил четверых подсудимых к различным срокам заключения, а Хрипакова и еще двоих к трем годам условно с возмещением нанесенного государству ущерба.
По окончании процесса группа сотрудников управления, имевших непосредственное отношение к разоблачению преступной группы, и в их числе Осипов и я, были представлены к поощрению.
Но эта первая за время моей недолгой работы в органах госбезопасности награда не принесла мне, как и некоторым моим коллегам, удовлетворения.
Отошли в прошлое те времена, когда о работе того или иного сотрудника или органа судили по количеству арестованных и осужденных. Теперь едва ли не каждый осужденный, особенно по групповым делам, рассматривался как определенный брак в работе, результат несвоевременного получения первичной информации о готовящемся преступлении, из-за чего его и не удалось предотвратить.
Вот и нас не покидало ощущение, что мы сработали плохо, некачественно, не сумев предотвратить преступление, которого могло и не быть, прояви мы больше профессионализма и сумей вовремя получить информацию о намерениях Цуладзе и его ближайших сообщников.
Окажись мы на высоте, все могло бы еще на самой ранней стадии закончиться «задушевной» беседой с организаторами всей этой затеи, а вместо группового дела под многозначительным названием «Энтузиасты» в отчетах управления фигурировала бы заурядная профилактика.
И тогда не было бы семи осужденных и десятков опороченных по собственной глупости людей.
Так закончилась эта в общем-то невеселая, но довольно поучительная история…
А в самом конце декабря в областное управление поступило указание срочно командировать нас с матерью в Москву.