Год собаки. Двенадцать месяцев, четыре собаки и я
Шрифт:
Я понимал, что не имею права решать судьбу Стэнли на основе сиюминутного импульса. Такое решение должно определиться всем моим жизненным опытом и теми мириадами факторов, под влиянием которых формировались мои взгляды. И для меня оно будет крайне трудным. Я обожаю эту собаку, она стала ключиком ко всему, что есть во мне радостного и веселого. Но с той самой минуты, как я покинул кабинет Бренды, мне, похоже, стало ясно, что предстоит делать.
Чего бы я хотел? Чего бы хотел Стэнли? Что для него будет лучше?
Не лучше ли для него закончить свою жизнь так же счастливо, как он ее прожил. Не превратиться
Друзья и знакомые давали мне разнообразные советы: обратиться к специалистам, решиться на операцию, испробовать нетрадиционные методы лечения или какие-то новые диеты. Один даже предложил мне подыскать для Стэнли какой-нибудь более спокойный дом, где он будет жить мирно и, возможно, проживет дольше. Сам же я мог бы время от времени его навещать.
Но сидя возле кабинета д-ра Кинг, обнимая и поглаживая Стэнли, я чувствовал, что скорее умру, чем кому-нибудь его отдам. Я должен был сделать то, что сам считал правильным, что, как мне казалось, отвечало его интересам. Я должен был выступить его адвокатом — защитником, которого мне самому всегда хотелось иметь, и которого, очевидно, никогда иметь не буду.
Было ли мое решение правильным? Этого никто не знает. Но я был твердо убежден, что поступаю так, как лучше для Стэнли. Этого он был вправе от меня ожидать.
Наш милый Стэнли. Каждый день начинался с того, что он залезал к нам в кровать и устраивался между мной и Паулой для долгих утренних приветствий. Всякий раз, глядя на него, я улыбался; просто не мог удержаться от улыбки. Его веселый нрав, его удивительное добродушие вносили радость в мою жизнь.
Он не был ни таким спокойным и склонным к созерцанию, как Джулиус, ни таким смышленым и ловким, как Девон. Но в нем было больше веселья, чем в любой другой из известных мне собак. Мне доставляло наслаждение следить за тем, с какой страстью он гоняет по лугу мяч или кидается за ним в воду. Это дело — а он относился к нему очень серьезно — приносило ему невероятное удовольствие.
Мой дорогой лабрадор, без пяти минут покоритель океана… И вот теперь его благородное сердце — главное его достоинство — внезапно ему изменило. Это казалось ужасно несправедливым.
В третий раз мы посетили ветклинику теплым летним днем. Плохие новости, которые, увы, опять преподнесла нам д-р Кинг, не стали для меня сюрпризом, и я не слишком удивился, когда Стэнли подошел, виляя хвостом, и положил голову мне на колени: таким образом он обычно проявлял заботу обо мне, если чувствовал, что мне плохо. Я в ответ почесал ему за ухом.
Стэнли всегда таскал что-нибудь по дому. Любил каждое утро приносить в дом газету, важно вышагивая с ней, как если бы, к примеру, нес в зубах фазана. Он знал, что его за это похвалят и дадут кусочек печенья.
В кабинете Бренды, он извлек из корзинки для мусора бумажный стаканчик, стал прогуливаться с ним взад и вперед, гордо подняв голову и помахивая хвостом.
«Мне кажется, пришло время его усыпить, — сказал я, запинаясь. — Как вы считаете?»
Д-р Кинг кивнула. «Если это говорит тот, кто так любит своих
У меня не было другого выбора. Он будет все сильнее уставать и мучиться, особенно теперь, когда наступили теплые дни. Возрастет угроза сердечных приступов и судорожных припадков. Страшно подумать, что может случиться с ним на прогулке или когда он будет плавать в пруду. Я боялся, вдруг он умрет прямо у меня на глазах.
Значительную часть энергии он уже растерял, видеть это было для меня особенно мучительно. Только теперь я смог в полной мере осознать, что здоровье его ухудшалось на протяжении многих месяцев. Сверх меры занятый Девоном, я ничего не замечал, хотя раньше подобная перемена бросилась бы мне в глаза сразу. По мнению Бренды Кинг, мы все равно не смогли бы повлиять на ситуацию. Однако ощущение вины меня не покидало.
Длительные прогулки стали для Стэнли уже не по силам. Он все еще рвался бежать за мячом, но ясно было, что скоро и это прекратится. А плавание, сказала д-р Кинг, вообще может погубить его сразу.
«Каждый день жизни Стэнли был наполнен радостью, — сказал я. — Мне хотелось бы, чтобы его жизнь так и закончилась». Предстояло еще поговорить с Паулой, но для меня самого все было ясно.
Д-р Кинг согласилась. Ей бы хотелось, сказала она, чтобы больше клиентов придерживались такой же точки зрения. Одна из главных трудностей в ее работе — необходимость поддерживать жизнь старых, совсем больных собак сверх назначенного им времени, вопреки здравому смыслу. Она вспомнила о немецкой овчарке, лишившейся задних ног, которую хозяева возили на тележке. Она хорошо понимает, насколько сильно можно любить собаку, но иногда наступает момент, когда в жизни животного уже не остается ни смысла, ни радости.
Я не желал для Стэнли таких страданий. Но мне хотелось свозить его напоследок в горы, чтобы он мог попрощаться с ними. «Смотрите сами», — сказала Кинг.
Следовало, однако, подумать, не повлияла ли подсознательно драматическая ситуация с тремя собаками на мое решение. Люди, предупреждавшие меня, что с тремя собаками трудно справиться, оказались правы; действительно было трудно — прогулки, кормление, общение, в котором каждая из собак нуждалась, визиты к ветеринару…
С появлением Девона привычный ритм нашей жизни был нарушен. Джулиус и Стэнли, терпеливые, как всегда, все сносили, но у нас было теперь меньше возможностей оставаться только втроем и на прогулках, и когда я работал. Я не уделял должного внимания моим добродушным веселым собакам и теперь мне не хотелось бы, чтобы эмоции сказались на моем решении. Я просил д-ра Кинг оценить шансы Стэнли на улучшение, на то, что он сможет дольше радоваться жизни. Она обещала серьезно над этим подумать.
Трудность заключалась в том, что Стэнли все еще был способен радоваться жизни. Он любил Паулу, меня и Джулиуса, — правда, не думаю, чтобы особенно любил Девона, — все еще с удовольствием бегал за мячом, приносил газету и играл с детьми.
Я хотел, чтобы он ушел от нас именно таким, не испытав ни боли, ни страха.
Мы условились, что усыпим его на следующей неделе. Д-р Кинг спросила, хочу ли я его кремировать? Да. Я решил, что увезу пепел в горы и рассею его там, в лесах, в лугах и над рекой, где он так любил плавать и где однажды мы вдвоем едва не утонули.