Год спокойного солнца
Шрифт:
Дома он преобразился, легко вписавшись во весь этот пестрый интерьер, став главным здесь, и, сидя в пиджаке и галстуке, в тюбетейке на стриженой седой голове, был похож на писателя или ученого. Голос его звучал с той внутренней силой и скрытым волнением, которые всегда, притягивают слушателя, а взгляд был изучающе мудр. И Марат легко представил, как приходят сюда его ученики, чинно рассаживаются на стульях и на кушетке, а он начинает рассказывать им что-нибудь, непременно занимательное, такое, что замирают они, сидят не шелохнувшись, и слушают, слушают, забыв о времени…
Гозель
Они опять остались вдвоем. Марат спросил:
— А педагогическое образование вы получили уже после войны, работая в школе?
— Заочно пришлось, — живо откликнулся учитель. — Хотя диплом, по-моему, дело чисто формальное. Я сначала сам засел за книги, день и ночь занимался. Приходят в школу молодые преподаватели, все с дипломами, с университетскими значками, а я среди них один самоучка. Стыдно стало. Но вдуматься — чего тут стыдного, если человек сам науками овладел, правда? У тебя какое образование?
— В Среднеазиатском университете учился, — не соврал, но и не всю правду сказал Марат.
— О, — уважительно произнес Гельдыев. — Теперь он Ташкентским называется, а был среднеазиатский первенец, с него у нас вузы и пошли. Много там замечательных ученых, у меня есть их книги, — он снова бросил взгляд на стеллажи, по корешкам отыскивая нужное. — Вот, например, доктор биологических наук Крестьянинов — вон его книга, видите? — «Связующая нить», золотом по светлому корешку… Так он совершенно справедливо считает, что в «Красную книгу» надо заносить не только редкие и исчезающие виды животных и растений, но и исчезающие сообщества. Он ратует за то, чтобы сохранить в первозданном виде нетронутые уголки дикой природы, так называемые биотические сообщества…
— Это какой же Крестьянинов? — весь напрягшись, спросил Назаров, не в силах уже взгляда отвести от книги с золотым тиснением.
— Ученый. В Ташкенте живет. Виктор Сергеевич Крестьянинов, профессор. Я вот ему напишу про это безобразие в Совгате…
— Умер он недавно, — с трудом выговорил Назаров и встал, чтобы взять Витькину книгу.
— Да что вы! — потрясенно воскликнул Гельдыев. — Он же молодой еще был, ну, вам ровесник наверное.
— Ровесник, — подтвердил Марат. — Мы в одном детском доме воспитывались, в одной группе.
Книга была хорошо издана, с цветными вклейками, на которых разные звери были изображены, а вот портрет автора, профессора Крестьянинова издательство не догадалось поместить. Жаль…
— Он был прекрасным исследователем и в то же время поэтом в науке, — сказал Гельдыев, наблюдая, как бережно осматривает книгу Назаров. — Обрати внимание, какой эпиграф выбрал он для этой книги — из Паустовского. Прочти вслух.
— «Неужели мы должны любить свою землю только за то, что она богата, что она дает обильные урожаи и природные ее силы можно использовать для нашего благосостояния, — волнуясь от того, что все это так тесно переплеталось с происшедшим совсем недавно в местечке Совгат, прочитал Марат. — Не только за это мы любим родные места… Мы любим их еще за то, что даже небогатые, они
Он поставил книгу на место и вернулся на кушетку, она скрипнула под ним старыми пружинами.
Вид у Марата был подавленный, и старый учитель решил отвлечь его от мрачных мыслей.
— Если пользоваться только учебными пособиями, уроки будут скучными, — сказал он. — А из разных книг столько узнаешь о животных и растениях, об их жизни на земле… Вот скажите: почему верблюд может долго обходиться без воды?
Назаров пожал плечами:
— Так, видно, устроен. Горбы у него, в них, наверное, сохраняется влага…
— Горбы, — усмехнулся Гельдыев. — Они для другого. А все дело в способности его эритроцитов впитывать воду. При этом они у верблюда увеличиваются в объеме в два с половиной раза. А если учесть, что эритроцитов в крови десятки триллионов, то представляешь — целый колодец в собственном организме. Шагай себе по пустыне и черпай из него помаленьку. — Он говорил с такой откровенной радостью, как будто сам все это открыл только что. — Вот если бы найти способ воздействовать так на эритроциты человека, чтобы они обрели свойства впитывать воду, как возросли бы наши возможности!
Он еще что-то рассказывал, но Марат слушал вполуха, Мысли его вернулись к Казакову. Теперь тот интересовал его не как автор неудачного, если верить Севкиной статье, изобретения, а как сын друга отца.
— …питаются исключительно семенами, очищают их от скорлупы и прячут глубоко, над самыми грунтовыми водами, чтобы почва была влажная. Не сухая, заметь, а именно влажная. Кстати, ориентируясь по гнездам муравьев-жнецов, можно смело рыть колодцы. Но что самое удивительное — семена могут пролежать там сколько угодно и не прорастут. Значит, есть у этих муравьев особое вещество. И опять задача для науки — найди это вещество, научись получать — и применяй в зернохранилищах.
— Да, очень интересно, — отозвался Назаров, уловив только смысл последней фразы.
«Интересно, жива ли мать Казакова. Она ведь многое может знать, — думал он. — И про то письмо…»
— Бионика наверняка скоро будет введена в школьные программы…
— А жена его жива? — спросил Марат.
— Чья жена? — на полуслове споткнулся Гельдыев.
— Казака.
— Вот ты о чем… Биби жива. Тебе, вижу, не терпится вернуться в город. Что ж, поезжай, не буду задерживать. Надеюсь, еще встретимся.
— Конечно, — возбужденно ответил Марат, подумав, что, работая в журнале, сможет выкроить время, приехать сюда и порасспросить получше учителя — такой очерк может получиться, редактор же просил не порывать связь с газетой… «Связующая нить», — вспомнил он заглавие книги Крестьянпиова и снова отыскал ее глазами среди других.
— Завтра свадьба моей воспитанницы, — тяжело поднимаясь со стула и не глядя, привычным движением руки беря костыль, сказал Гельдыев. — Приходите с супругой. Все будут рады. Она в городе живет, тоже, между прочим, Гозель зовут… вот приглашения мне прислала, чтобы я пригласил кого найду нужным. Минутку, только фамилию напишу. — Он нагнулся и старательно вывел на красочной открытке после слова «уважаемый» фамилию: Назаровы.