Год трёх царей
Шрифт:
— От губернаторства вы тоже намерены генерал-полковника отстранить? — осторожно осведомился Гурко.
«Не иначе у тебя Иосиф Владимирович есть кто-то на его место? Погоди — хорошего понемножку…»
— Пусть пока посидит — кресло не протрет… Потом — сниму. Впрочем, посмотрим на его поведение — иногда за ум брались записные смутьяны а не то что… генералы.
И не затягивайте с указом по жалованию…
…Я убежден — нам надо проголосовать по совести, — цедил Павлов. Ну если нас уволят так тому
— Тем более если история станет известной в Европе — то уверен общественное мнение — и в научных кругах особенно будет на нашей стороне, — продолжил Ковалевский. Не все — ох не все захотят занять места жертв произвола! Даже, — ироническая ухмылка исказила породистое лицо профессора общего и государственного права, — даже за наше и в самом деле немалое жалование.
— Тем более если мы напишем открытое письмо к коллегам… — поддержал его Пржевальский.
— Господа, господа! — воскликнул вскакивая Склифасовский, в котором видать ожил военный врач. — Вы несете какую-то опасную бессмыслицу! Мало нам заговорщиков с бомбами — теперь вы теперь хотите устроить заговор с письмами? Вы о себе не думаете — так о других бы побеспокоились!
— Вот именно! — бросил Сомов с кафедры прикладной математики. Вам то что Максим Максимович — вы и без жалования обойдетесь — у вас имение родовое. Уедете — будете рыбу удить. А у меня пятеро детей и жена больная… И зять — муж старшенькой — еле-еле не вдолговой тюрьме!
— И вы между прочим напрасно думаете что за границей всенепременно станут на нашу сторону! — вдруг произнес профессор Алексеев. Когда выяснится подоплека дела — что наша профессура пострадала ибо не хотел видеть в своих рядах прославленного в Европе математика… Европейцы чего доброго обзовут нас «медвежьим университетом» и скажут что лично готовы подарить столь прогрессивному царю плетей чтобы нас ими воспитывать! Поверье мне — я почти два года провел в Геттингене в командировке.
— А - так вы боитесь что Он пришлет казаков и нас всех перепорют?? — ядовито усмехнулся Ковалевский. — Бросьте — не те времена…
— Сразу видно что вас не пороли! — выкрикнул в ответ с места приват-доцент Филиппов.
. А я вот знаете ли был сечён в отроческие годы — в бурсе — да-с! И уверяю вас — сие не так смешно как вам, молодой человек, кажется!!
– кончик седой бородки ученого мужа задрожал от возмущения.
— Господа! — проворчал профессор Янжул. Вы не знаете всех обстоятельств дела. Я по старой памяти накоротко переговорил с господином Танеевым: я все-таки одно время был в попечительском совете консерватории. И он обмолвился, что назначить Софью Васильевну государь обещал своей невесте — мадемуазель Орлеанской.
— Неслыханно!! — воскликнул кто-то.
— Так вот в чем дело! — протянул Жуковский, огорченно качая головой. А я признаться уже подумал что верховная власть и в самом деле озабочена делами нашего образования…
— Дождетесь — как же! — нахмурился Ковалевский.
— Вы как хотите а я полагаю что нам следует пойти навстречу Его Величеству, — с оттенком печали сообщил профессор Иванов с кафедры филологии. От нас просят ведь не так много если подумать.
— Согласен с уважаемым Петром Ардальоновичем, — заявил профессор Камаровский. Я
— В конце концов — не конь же в самом деле! — поддержал коллег Эрисман. Как ни крути, мадам Софи — это величина в своей специальности. Потом… Ведь формально — нет смысла отрицать — государь прав, и прямого запрета женщинам становиться преподавателям университетов в России не имеется. А мне друзья как-то не хочется изучать на старости лет сибирскую язву в месте ее происхождения.
— Вот значит почему государь упоминал французских профессоров… — невесело усмехнулся Столетов. Да, господа — признаться мне стало жалко наш университет — сюда понаедут все самые реакционные личности из Сорбонны — под крылышко так сказать к Орлеанскому дому. Помяните мое слово — станет у нас как честное слово при Бироне с немцами. Или при Екатерине Алексеевне — тоже житья от галлов не было… Эх-х!
Опечаленные жрецы науки озабоченно перешептывались, обсуждая данную пугающую перспективу.
— Вот что — поднялся Боголепов и в голосе его — сугубо штатского юриста — прозвучали армейские нотки.
— Я вижу что мы так никуда и не приплывем. Посему, своей волей, решаю это вопрос следующим образом. Первое — баллотировка произойдет немедленно. Второе — все черные шары господа ученый совет благоволят сдать мне в собственные руки.
— Нет уж — увольте! — Ковалевский поднялся с видом осужденного на костер мученика. Я лучше пойду домой. Киньте уж, как-нибудь мой шар сами в этой профанации, господин ректор!
— Ладно, — Боголепов ничуть не растерялся. Для вас Максим Максимович я сделаю исключение — тем более один или два черных шара ничего не решат. Но не больше. А теперь извините — мне нужно отлучиться и отдать распоряжения насчет подготовки к голосованию. Ну и довести до канцелярии — пусть готовят телеграмму к госпоже Ковалевской о назначении её ординарным профессором
— Ну и как, Элен, тебе твои будущие подданные? — с добродушной улыбкой спросил Луи-Филипп. Когда рядом не было посторонних отец и дочь могли общаться на «ты» — но разумеется лишь наедине… Сейчас он беседовал в маленькой угловой гостиной за файф-о-клок с вернувшейся из Лондонского зоопарка принцессой Орлеанской.
— Прости, papa… — приподняла та тонкие брови. А — так ты о медведях? — рассмеялась девушка в ответ.
— Ну да! Ведь согласно русскому старинному титулу, который я видел своими глазами, ты у нас теперь почти что «Вождь, госпожа и владычица всех медведей»! — и тоже засмеялся. — Я думаю, они не такие уж и страшные, — произнесла она, — особенно когда в клетке… Впрочем — не понимаю почему русских сравнивают с этим зверем. Никто кого я видела в поездке — ни в Москве ни в Петербурге — ни при дворе ни на улицах на медведей похож не был. Даже те верзилы из дворцовой стражи в «Кremlye», — добавила она.