Год - тринадцать месяцев
Шрифт:
Оборачиваюсь — улыбаются ямочки на пухлых щеках. Насмешливо прищурены голубые глаза.
— Виктория Яковлевна, вы умеете выть?
— Допустим.
— Научили б меня.
— Раньше расскажите, зачем это вам нужно.
Я рассказал. Она даже прослезилась. От смеха.
— Боже мой! Такой большой — и мухи испугался. Вы же историк. Придумали бы какую-нибудь историю. Ну, хотя бы про гусей рассказали,
Наверно, на меня жалко было смотреть. Она посерьезнела:
— В гневе самое главное — вовремя оглянуться. Посмотреть на себя и вокруг. Очень помогает. Говорю вам, как старая учительница.
Приятное видение, взяв из шкафа классный журнал, исчезло.
У меня было «окно» — свободный час, и я снова остался со своими думками. Оглянись во гневе! В самом деле, как же это я?.. Наш декан, сам из учителей, только и знал, что твердил: «Овладевайте классом». Учитель, не владеющий классом, все равно что хирург, не владеющий скальпелем. И тот и другой опасны для жизни. Учитель даже опаснее. Всю жизнь без ножа режет своих питомцев. И хоть бы что! Ведь практически нива просвещения не подлежит прополке. Неужели и мне суждено стать бурьяном на этой ниве?!
На переменах я демонстративно прохаживался мимо своего класса. Заметив меня, ребята притихали. Но в глазах у них сколько хочешь чертиков. Играют со мной в кошки-мышки. Сомов и не думает идти ко мне сдаваться. Теперь я мог бы сам загнать его в угол. Для этого мне пришлось бы воспользоваться агентурными данными Уткиной. Не хватало еще, чтобы я в классе начал разводить фискалов!
Наконец послышался звонок. Вернее, символ его. Электрические звонки почему-то не работали. Перемены отбивала уборщица молотком по рельсу, подвешенному под лестницей первого этажа. Под этот унылый звон я пошел, решительный и строгий, овладевать классом.
Педагогика «Кто кого»!
Признаться, в класс я входил с миром, готовый на компромисс. Но проводившая последний урок учительница ботаники Полина Поликарповна с новой силой раздула тлевший костер.
— Это ваш класс? — спросила она меня тоном, в котором слышалось: «Это ваши львы и тигры?» — Веселые ребята, ничего не скажешь. Совсем не умеют себя вести. — И уже обращаясь к классу: — Я понимаю, первый день после лета, процесс ассимиляции только еще начался, но надо же осознать, где вы находитесь. Посмотрите, какую школу для вас построили. Светло, просторно. Сидите себе, слушайте внимательно. Так нет — возитесь, шумите, стреляете из резинок. Куда это годится? Ведь каждую минуту безделья вы теряете целую минуту жизни! Теряете! А вам нужно при-об-ре-тать! Этак дойдете до десятого класса и половины того, что надо, не возьмете от школы. А потом удивляются: дети у нас хорошие, цветы жизни, откуда же берутся плохие взрослые, бездельники и тунеядцы? Хотите стать людьми, достойными строителями коммунизма, беритесь за ум. С первого дня. Вот так-то!
Сказала — и душу свою спасла. Нашла перед кем философствовать! Эти голубчики любому философу сядут на шею. Уютно и прочно.
Дождавшись, пока Полина Поликарповна с достоинством покинула класс, я подошел к столу и скомандовал:
— Встать! Выйти из-за парт! Стоять смирно! Разговоры!
Тридцать восемь пар глаз смотрят на меня. Смотрят удивленно, насмешливо,
— Мало того, что вы сорвали конец моего урока, вы еще плохо вели себя на ботанике. Учтите, за всякие нарушения я буду наказывать беспощадно!
Из чаши терпения пролились первые робкие капли:
— А мы виноваты?!
— Кто-то сделал, а все отвечай!
— Несправедливо!
Типичный хор индивидуалистов.
— Будет так, как я сказал! Не я вас держу, а трус, который не признается и прячется за вашей спиной. А в коллективе все отвечают за одного. Понятно?
С первой парты тянется рука уже знакомого мне Вертелы.
— Чего тебе?
— Вы сказали, что все отвечают за одного. Значит, если одного вызовут к доске, то все должны за него отвечать, подсказывать? Да?
В самом деле такой глупый? Нет, конечно. Разве у дураков бывает столько смеха в глазах. Издевается, образина. Все напряжение в классе снял. Не зря сказано: в толпе остряк опаснее героя.
— Выйди из класса!
— За что?
— Я своих приказаний два раза не повторяю!
В подтверждение своих слов беру Вертелу за ворот.
— У меня такие умники двери открывают лбом.
— А если двери разобьются?
— Сейчас проверим.
— Лучше я сам.
Плохо я знал Вертелу, иначе не отпустил бы. Сложив у лба ладони, как рога, он козлом прыгнул на дверь и уже с той стороны закричал:
— А лоб все-таки целый!
Милые деточки отметили эту выходку буйным весельем. Едва я их утихомирил, как в класс со звоном вкатилось новенькое ведро, за ним совок, посланный той же неведомой рукой. Через несколько минут появилась тетя Клава и в недоумении уставилась на меня.
— А ваш хлопец сказал, что тут пусто, можно убирать. Он инструменты мои поднес.
«Хлопец» — это, конечно, Вертела…
С трудом вывожу буйную ораву в коридор и выстраиваю в две вялые шеренги, достигающие левым флангом учительской.
Хожу вдоль строя. Руки — за спиной. На лице — грозная маска. В голове сумбур. Ну хорошо, допустим, что сейчас Сомов сделает шаг вперед. Что из этого? Как что? Я накажу его, и впредь другим неповадно будет прятаться за спины товарищей. Значит, искомое добивается под страхом наказания и ради наказания. Кажется, искусство дрессировки ушло дальше, чем моя педагогика. А что мне делать? Дать по ним холостой очередью из хороших слов, как Полина Поликарповна? Нет, словами надо дорожить, иначе наступит инфляция, и я разорюсь… Что-то они притихли. По рядам прошел шепоток. Оборачиваюсь: в нашу сторону смотрит Дора Матвеевна — директор школы.
— Григорий Иванович, зайдите, пожалуйста, ко мне.
Приказав строю стоять смирно и ждать меня, я последовал за директором.
Двойка за внешний вид
Кабинет директора тут же, рядом с учительской. Дора Матвеевна прошла за стол и кивнула мне:
— Садитесь. Что у вас с классом?
— Плохо вели себя. Наказаны.
— Очень хорошо, что вы с первого дня берете вожжи в руки, но сегодня не столько рабочий, сколько официальный, торжественный день. Могут быть посторонние люди, комиссии, представители, и сами понимаете, не очень-то приятно выглядит кабинет руководителя школы, у дверей которого красуется строй наказанных детей. Вы согласны со мной?