Год - тринадцать месяцев
Шрифт:
— Не останусь.
— Я вижу. Ирина какая девушка была: и собой хороша и веселая, а не удержал. Выкаблучивался, пока за другого вышла.
— Не с моим приданым на Ирине жениться.
— Нужно ей твое приданое! У нее отец профессор.
— Представь себе, не только ты, но и она об этом никогда не забывала.
— Что ж нам теперь делать? Сидеть и ждать, пока ты станешь профессором?
— Зачем нам ждать чего-то? Будем обедать.
— Вот так ты всегда. Лишь бы посмеяться над матерью.
— Про женитьбу всегда
— Эгоист ты, вот что я тебе скажу… Ты зачем столько перчишь?
— Чтобы проглотить твоего «эгоиста».
— Ладно уж, оскорбился. Киселя хочешь?
— Устрицу доем — тогда.
— Поосторожнее. Устрица костистая попалась.
Мама молчит, пока я разделываюсь с судаком. Наверное, боится, чтобы я не поперхнулся костью, заслышав какую-нибудь ее сентенцию. Но вот на столе появляются чашки с киселем. Моя жизнь в безопасности, и мама снова принимается за свою излюбленную тему.
— Что это ты ничего не расскажешь про учительницу свою?
— Какую это «свою», ма?
— Ту, что на Новый год собирался позвать к нам. Викторией Яковлевной, кажется, зовут.
— Откуда ты имя знаешь?
— Как же мне не знать: сам говорил, в твоем классе работает. А там больше некому быть. Я как вижу ее: маленькая, беленькая и глаза голубые.
— Неужели ты у ребят выспрашивала?
— Зачем же выспрашивать? Сами рассказывают — только слушай. Видно, хорошая, если дети ее любят. Привел бы, показал. Или тоже с большим приданым?
— Дочь пятилетняя.
— Что?! А говорили, молоденькая. Что ж это она, разведенка?
— Вдова.
— Выходит, постарше тебя.
— На пять лет. А выглядит моложе меня. Девчонка.
— Маленькая собачка до старости щенок.
— Не в строку твоя пословица.
— Это она тебе «не в строку».
— Ну вот, еще в глаза не видела, а приговор уже готов.
— Не мой приговор. Каждый тебе скажет: муж должен быть на пять лет старше, а не жена.
— Должен, должен…
— Да, а ты что думал? И как это она тебя до сих пор не приворожила. Слава богу!
— Позор такому богу, а не слава, раз он не разбирается в своих подчиненных.
— На то старшие есть, чтоб разбираться. Вот ты и слушай меня. Мужчина в твоем возрасте все равно что путник, который долго шел пешком и рад любому коню.
— Ма, что ты говоришь? Собаки, кони, боги… При чем тут все это? Виктория очень хороший, умный человек. Единственный ее недостаток тот, что она ничего не понимает во мне. Или не хочет понимать…
— И хорошо, что не хочет. Видно, самостоятельная женщина.
— Ма, мы идем в магазин?
— Идем. Посуду вымою.
— Сам справлюсь. Одевайся.
После многократного «Ты не забыл ключ?» мама, наконец, захлопывает двери, и мы выходим на улицу. Идем не торопясь. Забыв о своей системе (глубокие вдохи через нос), мама жадно глотает резкий весенний воздух.
— Если бы мне заново жить, — мечтает
— Почему не знают? — возразил я. — Специально даже коммунизм строят, чтобы каждому побольше свежего воздуха досталось.
— Когда это будет? Много еще любителей в одиночку строить тот коммунизм.
Я молчу. О политике с мамой спорить бесполезно. У нее свои убеждения. Например, она считает, что, если бы Ленин жил, не было бы никакой войны. Мама отвергает все мои доводы о производительных силах и производственных отношениях и признает только те отношения, которые складываются на колхозном рынке. Впрочем, каждый раз, когда я возвращаюсь с покупками и докладываю обстановку, она, перемыв косточки бессовестным торговкам, неизменно заключает со вздохом:
— Ничего… Лишь бы войны не было!
В большом новом универмаге, как всегда, было людно. Выпросив стул у продавца, мама уселась рядом с молодым манекеном в модном пестром костюме.
— Примерь, Гриша, что-нибудь из весеннего, пока я посижу.
— Я знаю, что ты придумала, но этот номер не пройдет. У меня еще приличный костюм, а тебе не во что из зимнего пальто переодеться.
— Успокойся. Денег хватит и тебе и мне. Купим что-нибудь подешевле.
Я перемерил несколько костюмов. При моей стандартной фигуре все они были хороши. Мы поблагодарили продавца и отошли в соседний отдел. Здесь я перехватил инициативу и нарядил маму в самое дорогое пальто. Она в нем выглядела хоть куда!
— Все. Вопрос решен, — сказал я. — Мы не так богаты, чтобы покупать дешевые вещи. Где тут касса?
Оглядываясь, я вдруг заметил в отделе напротив моих девочек: Олю и Лару. Разумеется, я тотчас же обернулся из покупателя в классного руководителя. Что они тут делают? Класс и так сегодня разгулялся: ушли в музей, потом попали на реку. Дома ждут к обеду, а они шляпками любуются. О легкомысленное племя!
Оставив маму расплачиваться за пальто, я направился в сторону девочек. Не замечая ничего вокруг, они пялили глаза на полную даму, обменивавшую чек на васильковый детский капор.
— Это вы дочери купили? — спросила Лариса женщину.
— Что ты, милая, — растаяла от неожиданного комплимента женщина. — Это я с виду молодая. Я уже бабушка. Внучке капор купила. Внученьке.
— А можно посмотреть? Пожалуйста!
— Ну, посмотри.
Лариса, взяв в руки капор, торопливо отогнула зубчатый отворот.
— Наташкин, — разочарованно сказала она Оле.
— Что значит — Наташкин? Это еще что за глупости? — возмутилась женщина, отбирая свою покупку.
— Извините, пожалуйста, — взмолилась Лариса. — Вы не поняли. Наташа — девочка из нашего класса. Это она шила капор. Там метка есть. Мы на фабрике работаем. Нам интересно, кто наши капоры покупает.